Читать интересную книгу Я дрался с самураями. От Халхин-Гола до Порт-Артура - А. Кошелев

Сейчас, вспоминая то время, сам не понимаю: как умудрился уцелеть? Я же был тогда совсем пацан — неполных девятнадцати лет — неопытный, отчаянный и дурной: все время лез на рожон. Хорошо, что командиром отделения у меня был A.A. Степанов. Призванный из запаса, почти вдвое меня старше (ему уже исполнилось тридцать шесть), он заботился о моей безопасности куда больше, чем о своей собственной, опекая прямо-таки по-отцовски, умел остудить мой юношеский пыл, вовремя попридержать — его любимой фразой было: «Охолонь, командир». Я по гроб жизни обязан этому добрейшему мудрому человеку истинно русской души. Он отучил меня от глупой бравады, безрассудства и ухарства, показав пример подлинной храбрости — спокойной, зрячей, не напоказ.

Бронеавтомобиль БА-10

Впрочем, и японцам не откажешь ни в мужестве, ни в стойкости. Они дрались на Халхин-Голе упорно, отчаянно, зачастую до последнего солдата, и наносили нам чувствительные потери. Их приходилось выбивать, выжигать буквально из каждого окопа, блиндажа, из каждой щели. Как-то раз, на подступах к высоте 757, в одном из ДЗОТов, мы обнаружили японского смертника, прикованного цепью к тяжелому пулемету «гочкис» — этот самурай вел огонь до самого конца, его заставили замолчать лишь подогнав огнеметный танк и пустив струю горючей смеси прямо в амбразуру. О стойкости врага говорит еще и тот факт, что за четыре месяца боев из всей 75-тысячной японской группировки в плен сдалось меньше 200 человек. А может, они просто боялись за свои семьи — ведь родственники сложивших оружие солдат подвергались в Японии репрессиям, а самих их стращали сказками о нечеловеческих пытках и истязаниях, которые якобы ждут их в советском плену…

Несмотря на ожесточенное сопротивление самураев, наш полк с непрерывными боями продвигался к южному берегу речки Хайластын-Гол, а затем и преодолел ее, перерезав японцам все пути отхода и окончательно замкнув кольцо окружения. Участвовали мы и в ликвидации «котла», добивая остатки вражеской группировки. Самыми тяжелыми, как водится, были последние бои в районе сопки Ремизова. Даже убедившись, что вырваться из окружения им не удастся, самураи все равно не сложили оружия и полегли в рукопашной до последнего человека. Все склоны были усеяны их трупами.

Возле этой высоты, названной в честь прославленного командира 149-го стрелкового полка, убитого во время июльских боев, погиб и наш командир майор Грухин. Это случилось 28 августа. Николай Федорович переезжал с одного НП на другой, ближе к линии фронта, когда хорошо замаскированная и до того не замеченная японская пушка прямым попаданием подбила его броневик. Посмертно Н. Ф. Грухину было присвоено звание Героя Советского Союза. Похоронили его в монгольской земле. Полвека спустя, когда мне вновь довелось побывать на Халхин-Голе во время празднования полувекового юбилея нашей победы, я первым делом поклонился его могиле.

К 31 августа разгром окруженной японской группировки был завершен. Однако и позже нам не раз приходилось участвовать в перестрелках с отдельными группами недобитых самураев и отлавливать одиночек. А война в воздухе продолжалась до середины сентября — я насчитал за полмесяца 6 крупных воздушных сражений, причем наиболее продолжительным и ожесточенным было последнее, состоявшееся 15 сентября и продолжавшееся более трех часов, — в нем с обеих сторон участвовало до 400 самолетов.

На следующий день, когда наконец объявили о перемирии, моему взводу было приказано, прочесав поле боя на участке полка, найти и обозначить белыми флажками непогребенные трупы японцев — артиллерия и авиация так основательно перепахали их позиции, смешав с землей тела убитых, мертвецов было так много, что наши похоронные команды не справлялись, и тут и там из песка торчали обклеванные птицами конечности и фрагменты тел. Смрад стоял ужасающий.

Сбор документов погибших японских солдат

По этим белым флажкам ориентировались японские похоронные команды, допущенные на поле боя по условиям перемирия. Десять таких команд, по 100 человек каждая, десять дней вывозили трупы. До сих пор перед глазами стоит эта картина: самураи в марлевых повязках баграми извлекают из земли своих погибших и наваливают полусгнившие тела в желто-зеленые грузовики. Трупы они вывозили в Маньчжурию, там сжигали, а пепел отправляли родственникам в Японию.

Это был хороший урок. И самураи его усвоили. Даже когда немцы стояли под Москвой, Япония так и не решилась выступить на помощь своему союзнику Гитлеру — слишком свежи еще были воспоминания о халхингольском разгроме.

Николай Кравец

артиллерист

В начале июня 1939 года в Чебаркульских летних лагерях нашу полковую школу младших командиров 126-го корпусного артиллерийского полка Уральского военного округа подняли по тревоге еще до рассвета. На построении всем нам — разведчикам, вычислителям, радистам, связистам, аировцам, трактористам — объявили о досрочном присвоении воинских званий младших командиров и назначении на должности в линейные подразделения.

Полк получил на вооружение новые 152-мм гаубицы-пушки образца 1937 года. Наш дивизион к исходу дня погрузился в эшелон и по железной дороге двинулся на восток.

Ехали без длительных остановок, по дороге не раз видели составы других воинских частей. Миновав озеро Байкал — невероятная красота этих мест запомнилась на всю жизнь, — свернули на бывшую КВЖД. Ситуация начала проясняться — все мы были наслышаны о многочисленных провокациях самураев на наших и монгольских границах.

Выгрузились на станции Борзя. Здесь нас уже ждали тракторы с Челябинского тракторного завода, использовавшиеся как тягачи к гаубицам-пушкам, и автомашины московского и горьковского автозаводов. Потом был митинг, на котором зачитали боевой приказ: выдвинуться в район боевых действий у реки Халхин-Гол.

Японские орудия

Нам предстоял 800-километровый марш-бросок на механической тяге через безводные степи и полупустыни. Двигались преимущественно по ночам, в постоянной готовности к отражению налетов японской авиации — наши летчики тогда еще не завоевали полного господства в воздухе.

По прибытии на Халхин-Гол, заняли огневые позиции — побатарейно — на западном берегу, ближе к левому флангу, в боевых порядках монгольской кавалерийской дивизии. А наши передовые наблюдательные пункты располагались уже на той стороне реки, напротив сопки Песчаная, всего в 80–100 метрах от переднего края противника, так что добраться туда можно было лишь затемно, и то ползком. Каждую ночь НП, укрытия и ходы сообщения выкапывали до глубины 1,5–2 метра, в «полный профиль», но за день из-за непрерывных артиллерийских и минометных обстрелов окопы оплывали, стенки осыпались от близких разрывов — там же везде песок, а крепежного леса не хватало, его нужно было возить за сотни верст, — и к вечеру нам приходилось буквально вжиматься в дно обмелевших окопов и траншей. К утру все повторялось по-новой. И так каждый день.

Японцам в этом смысле приходилось легче — их коммуникации не были так растянуты, как наши, до железной дороги гораздо ближе, подвозить необходимы строительные материалы проще, — и они создали на захваченной территории мощную эшелонированную оборону: построили глубокие блиндажи с бетонированными перекрытиями и «лисьи норы», опорные пункты и узлы сопротивления, великолепно маскируя свои огневые позиции. Особенно сильно были укреплены высоты Зеленая, Песчаная, Палец и сопка Ремизова.

Советская 152-мм гаубица-пушка в бою

Взломать такую долговременную оборону было очень непросто. Но наша артиллерия на Халхин-Голе заметно превосходила японскую. Мы подавляли вражеские огневые точки, срывали атаки, вели контрбатарейную борьбу, указывали разрывами снарядов и дымами цели для бомбежки. Вообще, артиллерия тогда была решающей силой — не зря же нас звали «боги войны».

Тем временем шла подготовка к генеральному наступлению — на фронт прибывали все новые части, создавались запасы боеприпасов и горючего, усиленно велась разведка. Впрочем, и противник не дремал. Помню, 19 августа, накануне наступления, японцы явно были чем-то встревожены — в воздухе сновали их самолеты, старались разглядеть, что происходит внизу. Бомбили. Мы укрывались в щелях и окопах. Наши истребители и зенитки отгоняли самураев — к тому времени превосходство в воздухе было за нашей авиацией, так что особо лютовать им не давали.

Ночью до личного состава довели обращение советского командования: «Товарищи! На границе Монгольской Народной Республики мы защищаем свою советскую землю от Байкала до Владивостока и выполняем Договор дружбы с монгольским народом. Разгром японских самураев на Халхин-Голе — это борьба за мирный труд рабочих и крестьян СССР, борьба за мир для трудящихся всего мира, удар по фашистским поджигателям войны Берлина, Токио и Рима».