– Потому, наверно, он и разделал Омера на куски? В самом деле, необходим был именно такой человек – одинокий, терпеливый, аккуратный, – чтобы так безупречно уничтожить следы убийства. Даже Мере с его подручными и аппаратурой не обнаружили в доме на набережной Вальми ничего, что могло бы служить доказательством совершенного преступления.
Помогала ли ему Алина Калас очищать дом, уничтожать белье и предметы, на которых могли остаться пятна?
Пап совершил только одну ошибку – впрочем, ее трудно было избежать: он не предусмотрел, что отсутствие в доме грязного белья удивит Мегрэ и что комиссар обратится в прачечную.
На что надеялась эта пара? На то, конечно, что пройдут недели и месяцы, прежде чем в канале найдут часть останков Каласа, и что тогда их невозможно будет опознать. Так оно и было бы, если бы баржа братьев Нод не везла несколько лишних тонн тесаного камня и не задела за дно канала.
Куда была брошена голова Каласа – в канал или в сточную канаву, – Мегрэ узнает через несколько дней. Он был уверен, что узнает все, и теперь это не вызывало в нем ничего, кроме профессионального интереса. Самым важным для него было понять драму, разыгравшуюся между тремя людьми, а теперь-то он был убежден, что понимает ее правильно.
Комиссар мог поклясться, что, уничтожая следы преступления, Алина и Пап тешили себя надеждой на новую жизнь, которая будет не очень отличаться от прежней.
Пап некоторое время продолжал бы приходить в бистро после обеда на час-другой, постепенно удлиняя продолжительность своих визитов, и наконец, когда муж был бы забыт клиентами и соседями, совсем перебрался бы в маленькое кафе.
Продолжались бы при нем визиты к Алине Антуана Кристена и прочих? Возможно. Мегрэ не осмеливался забираться в подобные дебри.
– На сей раз я с вами окончательно прощаюсь.
– Можно позвонить вам завтра в гостиницу? Вы мне будете нужны для кое-каких формальностей.
– Вам не придется звонить. Завтра в девять утра я буду у вас в кабинете.
Разумеется, в девять нотариус не пришел, да Мегрэ и не помнил об этом обещании. Состояние комиссара в момент пробуждения было не слишком бодрым. Когда жена поставила на ночной столик горячий кофе и тронула мужа за плечо, тот открыл глаза с отчетливым ощущением вины.
Улыбка у нее была какая-то особая – чуть-чуть снисходительная и еще более материнская, чем обычно:
– Как ты себя чувствуешь?
Он не помнил, когда еще у него так адски болела голова – верный признак того, что накануне он много выпил. Ему редко случалось возвращаться домой нетрезвым. Особенно мучило его, что он не заметил, как напился.
– Ты помнишь, что говорил мне ночью об Алине Калас?
Он предпочел бы не помнить: у него сохранилось впечатление, что во время рассказа он был невыносимо сентиментален.
– Ты казался почти влюбленным. Будь я ревнива…
Он покраснел, и жена поспешила его утешить:
– Шучу, шучу. Так ты идешь сейчас докладывать обо всем Комельо?
Значит, он говорил ей и о Комельо? Действительно, именно это и оставалось ему сделать! Однако со Следователем он будет беседовать в ином стиле.
– Что нового, Лапуэнт?
– Ничего, шеф.
– Дай в сегодняшние послеобеденные газеты такое объявление: предлагается явиться в полицию для дачи показаний молодому человеку, которому неизвестное лицо поручило в воскресенье отнести чемодан в камеру хранения при Восточном вокзале.
– Значит, это не Антуан?
– Я в этом убежден. Пап никогда не дал бы такого поручения знакомому человеку.
– Но служащий говорил, что…
– Он видел парня приблизительно тех же лет, что Антуан, и одетого в кожаную куртку. В квартале тьма людей с такими приметами.
– У вас есть улики против Папа?
– Он сознается.
– Вы идете на допрос?
– Думаю, что теперь Комельо захочет заняться этим сам.
Следствие становилось несложным. Больше незачем было ставить вопросы наудачу и «удить рыбу», как говорили у них в заведении. Мегрэ, впрочем, спрашивал себя: так ли уж ему хочется выбить Алину Калас и Дьедонне Папа из их последних укреплений? И он и она будут отбиваться до последнего, пока молчать дальше станет невозможно.
Он провел около часа наверху, у следователя. Оттуда же позвонил нотариусу Канонжу. Тот, должно быть, вскочил с постели, разбуженный звонком.
– Кто там? – Вопрос звучал так забавно, что Мегрэ улыбнулся.
– Комиссар Мегрэ.
– Который час?
– Половина одиннадцатого. Следователь Комельо, ведущий известное вам дело, хотел бы видеть вас у себя как можно скорее.
– Скажите ему, что я сейчас приеду. Взять с собой документы Буассанкура?
– Будьте добры.
– Вы вчера из-за меня поздно легли?
Сам нотариус лег, должно быть, еще позже. Бог знает, где он бродил после того, как расстался с Мегрэ, так как комиссар услышал в трубке женский голос, лениво осведомившийся: «Который час?» Мегрэ снова спустился к себе в кабинет. Лапуэнт спросил:
– Он будет их допрашивать?
– Да.
– Начнет с женщины?
– Я посоветовал ему начать с Папа.
– Он легче расколется?
– Да. В особенности если смертельный удар Каласу нанес именно он, как я думаю.
– Вы уходите?
– Мне нужно кое-что выяснить у ее дочери. Речь шла о небольшой подробности. Мегрэ пришлось дожидаться конца операции, чтобы увидеть Люсетту Калас.
– Теперь вы знаете из газет о смерти вашего отца и аресте матери?
– Нечто подобное должно было произойти – Последний раз вы ходили к ней для того, чтобы попросить денег?
– Нет.
– Для чего же?
– Чтобы сообщить, что я выхожу замуж за профессора Лаво, как только он получит развод. Ему может прийти желание познакомиться с моими родителями, и мне хотелось, чтобы она выглядела прилично.
– Вы знаете о том, что умер Буассанкур?
– Кто это? – Ее удивление было непритворным.
– Ваш дед.
Мегрэ добавил равнодушным тоном, словно сообщая нечто незначительное:
– Если вашу мать не уличат в убийстве, она получит в наследство замок, восемнадцать ферм и сколько-то миллионов.
– Вы уверены?
– Вы можете сами об этом спросить у нотариуса Канонжа, который ведет дело о наследстве. Он живет в гостинице «Орсе».
– Он там будет весь день?
– Вероятно.
Она не спросила, что станет с ее матерью, и Мегрэ, пожав плечами, расстался с ней.
В этот день комиссар не стал ничего есть в обеденный перерыв, но кружка-другая пива более или менее успокоила его желудок. Все послеобеденное время он провел, закрывшись у себя в кабинете. На столе перед ним лежали ключи от бистро и от квартиры Папа. Казалось, он испытывает злорадное удовлетворение, разделываясь с кучей служебной писанины, которая обычно внушала ему ужас.
Когда звонил телефон, он быстрее, чем обычно, хватал трубку, но только в пять с чем-то услышал голос Комельо:
– Мегрэ?
– Да.
Следователь с трудом сдерживал торжествующие нотки:
– Я был прав, приказав арестовать их.
– Всех троих?
– Нет, Антуана я только что распорядился выпустить.
– А те сознались?
– Да.
– Во всем?
– Во всем, что мы предполагали. Мне пришла недурная идея начать с мужчины. Когда я окончил обстоятельный рассказ о том, что могло произойти, он не возражал.
– А женщина?
– Пап повторил свое признание при ней, так что она уже не могла ничего отрицать.
– Она сказала еще что-нибудь?
– Она только спросила, когда выходила из кабинета, позаботились ли вы о ее коте.
– И что вы ответили?
– Что вам и без того дела хватает.
Этого ответа Мегрэ всю жизнь не мог простить следователю Комельо.