Читать интересную книгу Убийственно тихая жизнь - Луиза Пенни

– Это оно? – Гамаш обвел взглядом яркие абстрактные полотна.

– Ничего похожего. Это совсем другой художник. Их выставка заканчивается на этой неделе, и тогда мы вывесим наши экспонаты. Выставка откроется дней через десять. Не в эту пятницу, а в следующую.

– И через две недели предполагается вернисаж?

– Именно. Через две недели после решения жюри.

– Можно вас на секундочку? – Бовуар отвел Гамаша в сторону. – Я говорил с Лакост. Она только что беседовала с доктором покойной Тиммер Хадли. Насколько ему известно, ее смерть была абсолютно естественной. Рак почки. Метастазы поразили поджелудочную и печень, а после этого ее смерть была вопросом времени. Она прожила даже дольше, чем он предполагал.

– Она умерла дома?

– Да, второго сентября этого года.

– В День труда, – уточнила Николь, подошедшая послушать их разговор.

– Миссис Морроу, – позвал Гамаш Клару, которая держалась на почтительном расстоянии, позволявшем ей делать вид, что она ничего не слышит, хотя на самом деле она все слышала, – что вы думаете?

«О-го-го. Попалась птичка. На сей раз в буквальном смысле. Притворяться не имеет смысла», – решила она.

– Смерть Тиммер ожидалась, но не так внезапно, – сказала Клара, присоединяясь к их маленькому кружку. – Хотя нет, я преувеличиваю. Мы за ней ухаживали по очереди. В тот день к ней приходила Рут. Они заранее договорились, что если Тиммер будет чувствовать себя неплохо, то Рут убежит на закрытие ярмарки. Рут сказала, что Тиммер чувствовала себя хорошо. Рут дала ей лекарство, принесла свежий стакан с «Эншур»[35] и ушла.

– Оставила умирающую женщину одну, – подытожила Николь.

– Да, – тихо ответила Клара. – Я знаю, это кажется жестоким, эгоистичным, но мы столько ухаживали за ней, знали все ее перепады настроения. Мы часто оставляли ее на полчасика – стирали ее белье, ходили за покупками, готовили какую-нибудь легкую еду. Так что ничего необычного в этом не было. Рут ни за что не ушла бы, – Клара перевела взгляд на Гамаша, – если бы у нее было хоть малейшее опасение насчет Тиммер. Она бог знает что пережила, когда вернулась и нашла Тиммер мертвой.

– Значит, смерть была неожиданной, – сказал Бовуар.

– В этом смысле – да. Но мы после этого узнали от врачей, что так часто случается. Сердце просто не выдерживает.

– А вскрытие делали? – пожелал узнать Гамаш.

– Нет. Решили, что в этом нет необходимости. А почему вы спрашиваете про смерть Тиммер?

– На всякий случай, – ответил Бовуар. – Две пожилые женщины умирают одна за другой в крохотной деревеньке. Это вызывает вопросы. Только и всего.

– Но, как вы говорите, они были пожилые. Так что иного и ждать не приходится.

– Если бы одна из них не умерла от раны в сердце, – встряла Николь.

Клара поморщилась.

– Можно вас на минуточку? – Гамаш отвел Николь в сторону. – Агент, если вы будете еще с кем-нибудь обходиться так, как с миссис Морроу, я заберу у вас значок и отправлю домой на автобусе. Вам ясно?

– А что я сказала не так? Ведь это правда.

– И по-вашему, она не знает, что мисс Нил была убита стрелой? Неужели вы и вправду не понимаете, что вы сделали не так?

– Я просто сказала правду.

– Нет, вы просто обращались с другим человеческим существом, как с глупцом, и, насколько я понимаю, намеренно причиняли ей боль. Вы здесь, чтобы делать заметки и помалкивать. Мы еще поговорим об этом вечером.

– Но…

– Я обращался с вами уважительно и вежливо, потому что так я обращаюсь со всеми, но никогда не принимайте доброту за слабость. И прекратите со мной спорить. Вам ясно?

– Да, сэр.

И Николь безмолвно поклялась, что будет держать свое мнение при себе, если ей достается такая благодарность за ту смелость, которую она проявляет, говоря вслух о том, что все остальные и без того знают. Если к ней будут обращаться напрямую, она станет отвечать односложно. Пусть так.

– Вот картина Джейн, – сказала Клара, вынося холст средних размеров из кладовки и ставя его на пюпитр. – Она не всем понравилась.

У Николь чуть не вырвалось: «Шутите?» – но она вспомнила о своей клятве.

– А вам понравилась? – спросил Бовуар.

– Поначалу нет. Но чем дольше я смотрю на это полотно, тем больше оно мне нравится. Тут для меня как бы что-то встало на свое место. Сначала это напоминало мне наскальную живопись, а потом я увидела в этом полотне что-то глубоко трогательное. Вот так все переменилось.

Клара щелкнула пальцами.

Гамаш подумал, что если он всю жизнь будет смотреть на эту картину, то ничего, кроме нелепости, в ней не увидит. И все же в ней было какое-то обаяние.

– Я вижу Нелли и Уэйна, – сказал он удивленно, показывая на две яркие фигуры на трибунах.

– А это Питер. – Клара показала на чудо-юдо с глазами и ртом, но без носа.

– Как ей это удалось? Как она смогла так точно изобразить людей всего двумя точками для глаз и изогнутой линией для рта?

– Не знаю. Я художница. Всю жизнь рисую. Но я бы так не смогла. В этом есть какая-то глубина. Хотя вот теперь я больше часа смотрела на нее, но такого щелчка больше не случилось. Может быть, у меня слишком бедное воображение. А может быть, волшебство действует, только когда ты его не ищешь.

– Значит, картина хороша? – спросил Бовуар.

– В этом-то и состоит вопрос. Я не знаю. Питер считает, что это блестящая работа, остальные члены жюри, за одним исключением, решили рискнуть.

– А в чем риск?

– Вас это может удивить, но художники – существа темпераментные. Принять работу Джейн означало отказаться от чьей-то другой работы. И этот кто-то рассердится. А с ним его родственники и друзья.

– Настолько рассердится, что будет готов убить? – спросил Бовуар.

Клара рассмеялась:

– Я могу гарантировать, что в наших художнических мозгах мысль об убийстве возникает постоянно и даже задерживается. Но чтобы убивать из-за того, что твоя работа не принята Уильямсбургской выставкой? Нет. И потом, если уж убивать, то членов жюри, а не Джейн. Кстати, никто, кроме жюри, не знал, что эта работа принята. А заседание жюри проводилось в пятницу.

«Каким далеким теперь кажется этот день», – подумала Клара.

– Даже мисс Нил не знала?

– Я сказала Джейн в пятницу.

– А кто-нибудь еще знал?

Клара слегка смутилась:

– Мы говорили об этом за обедом в тот вечер. Это был такой специальный обед в канун Дня благодарения с друзьями в нашем доме.

– Кто был на этом обеде? – спросил Бовуар, вытащив блокнот.

Он больше не полагался на Николь в том, что касалось записей. Николь увидела это и почувствовала такое же негодование, как и в тот момент, когда Гамаш попросил ее делать записи.

Клара назвала имена.

Гамаш тем временем разглядывал картину.

– Что здесь изображено?

– Заключительное шествие ярмарки этого года. Вот смотрите… – Клара показала на козу с зеленой физиономией и с пастушьим посохом. – Это Рут.

– И в самом деле, – сказал Гамаш под громкий смех Бовуара.

Сходство было идеальное. Наверное, он слеп, если не увидел этого сразу.

– Но постойте, – сказал Гамаш, и его веселье как рукой сняло. – Это было нарисовано в тот самый день, в то самое время, когда умирала Тиммер Хадли.

– Да.

– И как Джейн назвала эту картину?

– «Ярмарочный день».

Глава шестая

Даже несмотря на дождь и ветер, Гамаш видел, как прекрасна эта местность. Клены стали темно-красными и оранжевыми, и листья, сорванные ветром, устилали дороги и овраги, превращая их в гобелены. Из Уильямсбурга в Три Сосны они ехали через горный перевал, разделявший два этих населенных пункта. Дорога, словно зная пословицу про умного и гору, шла по долине и вдоль реки, видимо повторяя маршрут, каким в прежние времена ездили почтовые кареты. Но в какой-то момент Бовуар свернул на еще более узкую грунтовую дорогу. Их машину трясло на огромных колдобинах, и Гамаш даже не мог толком читать свои записи. Он давно уже приучил свой желудок не реагировать на любые дорожные выкрутасы, но вот глаза обучались хуже.

Бовуар притормозил у большого металлического почтового ящика, выкрашенного в желтый цвет. Белой краской на нем было выведено: «Крофт». Бовуар свернул и поехал по подъездной дорожке, обсаженной кленами, создающими некий ажурный туннель.

За мелькающими щетками дворников Гамаш увидел фермерский дом, обитый вагонкой. У дома был уютный, обжитой вид. Высокие к концу сезона подсолнухи и притулившийся к ним алтей. Из трубы поднимался дымок, но ветер тут же подхватывал его и уносил в лес.

Гамаш знал, что дома́ – это автопортреты их обитателей. Выбор цвета, обстановки, картин – каждая мелочь говорила о характере. Бог или дьявол в деталях. Как и человек. Какой дом – грязный, неприбранный или навязчиво-чистый? Выбирались ли украшения для того, чтобы произвести впечатление, или они являются частью личной истории? Захламлены комнаты или нет? Входя в очередной дом во время расследования дела, Гамаш каждый раз испытывал волнение. Ему очень хотелось попасть в дом Джейн Нил, но это пришлось отложить. Теперь о себе должны были поведать Крофты.