Читать интересную книгу Призраки знают все. Рукопись, написанная кровью (сборник) - Анна Данилова

На вопрос, где он находился в ночь убийства с десяти до двенадцати ночи, Георгий сказал, что был дома, но не один, а с девушкой по имени Маша. И он, мол, готов ее разыскать, чтобы она подтвердила его алиби. Искушение подержать этого бабника в камере предварительного заключения подольше было велико, однако Игорь заставил себя быть объективным, а потому отпустил Георгия, предварительно взяв с него подписку о невыезде.

Выйдя из прокуратуры, Игорь с некоторым опозданием отметил, что на город опустилась прохлада и, возможно, следующий день обещает быть не таким жарким, как все предыдущие. Вдохнув побольше воздуха, он медленно спустился с крыльца, размышляя над тем, правильно ли он сделал, отпустив Банникова домой. Перед глазами все еще стояло его бледное, с испуганными глазами, лицо. Отсутствие алиби – вот что смутило Игоря. Будь он настоящим убийцей, вряд ли он, запланировав избавиться от Алисы, не позаботился бы об этом. Наверняка придумал бы что-нибудь более убедительное, чем какая-то девушка Маша. Даже если предположить, что парень рассчитывал на ее показания в его пользу, то уж сразу назвал бы ее адрес, фамилию и всячески бы поспособствовал тому, чтобы следователь мог поскорее ее допросить. Однако Георгий на самом деле выглядел растерянным, явно не подготовленным к такого рода проверкам человеком.

Оглянувшись на прошедший день, Игорь с досадой отметил, что многое из того, что он планировал еще с вчерашней ночи, сделать не удалось. Так, не смогла прийти на встречу, отзвонилась-извинилась, Василиса Иванова, бывшая любовница Караваева. Сказала, что у нее разболелся зуб и ей, мол, пришлось удалять нерв. Из-за нее Логинов не поехал в Оренбург, чтобы встретиться там с родным братом Караваева, Василием. Ему удалось только еще раз увидеться с Антониной Петровной и задать ей ряд вопросов, связанных с отношениями Алисы и Караваева. Но и здесь Логинов не услышал ничего нового. Женщина постоянно твердила, что близких отношений между Караваевым и Алисой не было, девушка в свое время обожглась, сделала аборт от одного проходимца и страшно боялась повторить свою прежнюю ошибку. И тогда Логинов спросил ее о личной жизни Караваева до встречи с Алисой.

– Это вам наплел кто-то… Ну, конечно, у него бывали женщины, и я сама вам говорила об этом. Но ничего серьезного. Иначе он бы давно женился.

– Вы знали кого-нибудь конкретно?

– Была у него одна навязчивая дама по имени Василиса. Та еще штучка, – Антонина Петровна брезгливо поморщилась и щелкнула большим и указательным пальцами правой руки по невидимому предмету, словно отстреливая его подальше от себя, как и образ неприятной ей Василисы. – Хорошо, я расскажу. Она – женщина, безусловно, интересная. С пышными формами, высокая, яркая, всегда прекрасно одевалась и знала, что нравится мужчинам. Если вы меня спросите, чем она занималась, как зарабатывала на жизнь, то ни я, ни кто-либо другой не ответят вам на этот, казалось бы, простой вопрос. Так, крутила хвостом в среде богатых людей. И с писателями общалась, и с художниками, то есть была своим человеком в городской богеме, но и адвокатами не гнушалась, чиновниками разными. Уж не знаю, как ей это удавалось, но она открывала двери любого учреждения в городе просто, как говорится, ногой. Вы понимаете меня? И, что самое удивительное, она никогда и никого этим не раздражала. Разве что меня. Нет, может, она и хорошая была женщина…

– Антонина Петровна, уж извините, что я перебиваю вас. Скажите, почему вы говорите о ней в прошедшем времени?

– Да потому, что она для меня осталась как бы в прошлом, понимаете? Сначала ходила сюда часто, оставалась на ночь, даже готовила для Дениса пельмени. Знала, что он их любит, приходила со своим фаршем, приглашала каких-то своих знакомых. А ему это надо? Она никак не могла понять, что он – человек не общественный, привык жить один, и большое количество людей в его квартире ему мешает, раздражает его.

– Он сам говорил вам об этом?

– Конечно, говорил! «Я и Василису понимаю, – рассказывал он, – она – человек, который не может жить спокойно, ей просто нужно, чтобы ее окружали интересные люди, целая толпа. Но я‑то привык жить один! К тому же я не люблю, когда гости вламываются ко мне поздно ночью, будят меня, заставляют, сонного, в пижаме или в халате, готовить им какие-то закуски, смеяться вместе с ними, слушать их истории, анекдоты…» И все в таком роде!

– Он любил Василису?

– Думаю, любил, иначе никогда бы не приблизил ее к себе, уж поверьте мне! Но мне всегда казалось, что он любил ее, как красивую, чуть ли не антикварную вещь. За ее красоту, за ее породистость, что ли.

– Как и из-за чего они расстались?

– Все очень глупо вышло. Понимаете, она всегда производила впечатление богатой женщины. Где она работала, я так и не поняла. Вроде бы в каком-то фонде. Писала какие-то европейские программы, занималась отстающими детьми, устраивала выставки их работ, собирала средства для больных детей. Так вот, к слову, о богатстве. Я уже говорила, что она прекрасно одевалась. Да и украшения на ней всегда были дорогие, роскошные.

– Вы так часто ее видели, успели все это рассмотреть?

– Не часто, конечно, но любопытство заставляло меня заглядывать к Денису именно тогда, когда я точно знала, что она у него, только что пришла. Вроде я за солью пришла или за луковицей. Вот стою я рядом с ней – и дышу одним с ней воздухом, чувствую аромат ее духов, вижу каждую складку на ее платье или костюме. Еще она носила огромные модные шали, шарфы. Все яркое, с кистями. Поймите меня верно – я же одна живу, мало с кем общаюсь. Только с Денисом и Алисой дружила. Но они же целыми днями на работе, а вечерами отдыхают, занимаются своими домашними делами.

– Антонина Петровна, так из-за чего же Караваев и Василиса расстались? Поссорились?

– Из-за перстня. Очень красивого, дорогого. Денис купил этот перстень в Москве у одного своего знакомого, думаю, хотел его здесь перепродать одной даме, просто помешанной на Средневековье.

– На Средневековье? Разве нынче можно достать и такие перстни?

– Да в том-то все и дело! Это перстень королевы Теодоры, какой-то европейской властительницы, ее похоронили в одном из монастырей на юге Сербии. Сами понимаете, Средневековье – это вам не семнадцатый век, Франция, поэтому и перстень был грубоватым, хотя и золотым. На нем был изображен двуглавый орел, а птицу обвивала по кругу надпись… Дайте-ка вспомню… Кажется, так: «Кто мной владеет, тому поможет Бог». Или что-то в этом духе. Словом, этот перстень предназначался, как я говорю, для одной здешней дамы, очень богатой, из театральных кругов. Собственно говоря, ее богатство нажито, естественно, не на театральной зарплате, а бизнесом ее мужа, но ведь это сейчас неважно, верно? Так вот. Когда Василиса увидела этот перстень и, главное, услышала, кому он предназначается, то захотела его получить. До смерти захотела! Просто спала и видела этот перстень. Мне Денис сам рассказывал, как она донимала его, чтобы он подарил его ей. Причем действовала она весьма грубо, давила на него, не говоря уже о том, что обольщала Караваева, пыталась «отработать», так сказать, этот перстень через постель. Думаю, это и отвратило Дениса от нее. Перстень он ей, конечно, не подарил. У него была твердая договоренность с актрисой, и она знала, что он уже вернулся – с перстнем. Словом, Василиса, узнав, что перстень ушел из-под ее носа, устроила Денису грандиозный скандал, обзывала его разными нехорошими словами. Уж извините, но я все слышала, пусть даже и подслушивала. Мы, старики, только и живем подслушиванием и подсматриванием чужих жизней. Она ушла, громко хлопнув дверью. Дверь-то металлическая, прогремела на весь подъезд! Но не думаю, что Денис очень уж сильно огорчился из-за того, что Василиса покинула его. А может, он даже и вздохнул с облегчением. Все-таки ему нужна была другая женщина, более кроткая, что ли, и не такая «общественная», как Василиса.

– Если бы она к нему вернулась, позвонила в дверь, он открыл бы? Как вы считаете?

– Безусловно. Даже и говорить нечего! Он же был вежливым, воспитанным человеком, с хорошими манерами. Вы думаете… это она могла его грохнуть гантелей по голове?!

…Игорь открыл дверь своей квартиры, вошел, бросил портфель с бумагами в глубокое кресло в гостиной, разделся в спальне и встал под душ. Прохладная вода смывала все тяжелые мысли, сомнения и даже раздражение. Он успокаивался, очищался телом и душой. Но все равно: закутавшись в толстый махровый халат и устроившись в кресле перед телевизором, он понял, что это успокоение было лишь временным. Он никак не мог избавиться от чувства, что впустую потратил целые сутки, так и не добившись никакого, сколько-нибудь ощутимого, результата.