— Тетя, — голос Женьки был предельно вежлив, но негромкий речитатив старухи сразу оборвался, — я разрешаю вам кушать, но запрещаю говорить. Не вставать с места и ни единого слова без моего на то согласия. Понятно?
Старуха кивнула. Затем придвинула к себе тарелку и удобно уселась, скрестив ноги. Крепко взяла ложку.
— Вы на нее не обижайтесь. — Зойка смотрела, как жадно ест ее тетя. — Она три года как из лагеря вернулась, ну и… Теперь всегда так. Раньше она хорошая была..
Тетя повернула к ней голову и неодобрительно взглянула на племянницу, не отрывая мяса от желтых зубов, но промолчала. На ее подбородок стекали жирные капли.
— Женька, ты ведь сыграть собирался.
— Ладно. Сейчас.
Пока скалолазы и хозяева наперегонки уминали поздний ужин, Женька старательно подкручивал колки гитары, время от времени тренькая струной, словно пытаясь добиться какого-то нового, удивительного звучания. Затем он быстро съел свою порцию мяса, вытер сухарем подливку и налил в пиалу чай. Шелест старых газет сразу стих. Петь Женька любил и умел, и все ребята это знали.
— Ну, Зоя… — Его пальцы в последний раз прикоснулись, почти погладили колки. — Слушай песни нашего мира.
И Женька, медленно перебирая струны, взял первый аккорд.
За окном уже мерцали звезды. Лампу погасили, зажгли огарок свечи, и по углам комнаты заколыхались причудливые тени. Тихий, чуть охрипший голос Женьки то ли пел, то ли говорил, то ли просто шептал прямо в душу:
Под небом голубым есть город золотой,
С прозрачными воротами и яркою звездой…
А в городе том сад, в нем травы да цветы…
Гуляют там животные невиданной красы…
Рыжая девчонка молчала. Глаза ее чуть заметно поблескивали в пламени свечи; казалось, в черной глубине зрачков вспыхивают искры. После Гребенщикова Женька спел несколько песен «Наутилуса», затем кое-что из «Агаты Кристи». На «Агате» скалолазы завелись и стали подпевать, прихлопывая ладонями в такт. Зойка тоже начала тихонько раскачиваться, губы ее что-то пришептывали. Старуха молчала, но видно было, что она внимательно слушает. Женька закашлялся и отхлебнул из пиалы остывший чай. Затем еще раз подтянул струны.
— Я прошу прощения за качество исполнения — Высоцкий.
Север, воля, надежда, земля без границ…
Снег без грязи, как долгая жизнь без вранья…
Воронье нам не выклюет глаз из глазниц,
Потому что не водится здесь воронья.
Кто не верил в дурные пророчества…
В снег не лег ни на миг отдохнуть…
Затем он спел «Балладу о любви» и «Охоту на волков».
Старуха встала, полезла в неприметный пыльный шкафчик, достала оттуда банку кизилового варенья и молча поставила его перед Женькой. Он внимательно на нее посмотрел и, выдержав долгую паузу, заиграл «Баньку», четко выговаривая слова.
Старуха плакала. В огромных, ставших удивительно красивыми Зойкиных глазах тоже стояли слезы. Она что-то шептала, будто молилась, а ее длинные, нервные пальцы с неухоженными ногтями безжалостно теребили кусок, оторванный от скатерти. Пламя умирающей свечи металось по стенам, граненый стакан на столе мерцал бликующим оранжевым огнем.
Женька поскреб подбородок и с сожалением отодвинул гитару в сторону.
— Вы откуда, ребята? — тихо вымолвила Зойка.
— Из Красноярска, сестренка, — так же тихо ответил кто-то из скалолазов.
— Но Красноярска давно нет.
— Это мы поняли. Мы, девочка, из другого мира.
— Из будущего?
— Нет. Просто из другого мира. Не такого, как ваш.
На какое-то время повисла тишина. Все молча следили за догорающим огнем. Затем Зойка спросила:
— Так вы, наверное, гильбронавты?
— Как ты сказала? — Женька встрепенулся, словно собака, почуявшая след.
— Гильбронавты. Об этом в газетах писали несколько лет назад. Потом перестали писать. Засекретили.
— Может быть. Очень может быть. У нас, Зоя, нет такого слова — гильбронавт. Может, это космонавты у вас так называются?
— Кто?
— Космонавты. Те, кто на ракетах в космос летают.
— Да разве на ракетах можно летать? Они же маленькие.
— Погоди. Постой. У вас космические корабли есть?
— Может, и есть что-нибудь, что так называется. Но я о них не слышала.
Зойка потянулась через весь стол и взяла сухарь из-под руки Димки. Тот, опоздавший на какую-то секунду, огорченно щелкнул пальцами. Зойка ехидно ему улыбнулась и начала вымазывать подливу.
— Очень интересно. Мы друг друга не понимаем. Ребята, что там получается из газет? Неужели они в космос не летают?
— Ничего об этом нет, Евген. Запускают в стратосферу метеорологические зонды. И все, кажется.
— Так. Понятно. А американцы?
— Американцев уже нет как страны. Есть Восточно-американская военная зона, временно оккупированная советскими войсками. Есть еще какая-то якобы индейская структура на Западе. Надо полагать, мы их освободили от гнета бледнолицых. Федеративная советская республика. А вот о гильбронавтах, действительно, была где-то статейка.
— А ну, прочитай.
— Так я ее залистнул. Я решил, что это аквалангисты.
— Найди, Ромка. Похоже, что это к нам имеет самое прямое отношение. Гильбронавт. Термин какой-то странный. Кто-нибудь знает, что это может обозначать?
— Космонавт летает в космосе. Летчик просто летает. Водолаз под водой работает.
— Астронавт по астрам ходит.
— Дима, чтоб ты знал, астра — это звезда по-американски.
— Я запишу. Но все равно, на звезды они пока не высаживались.
— Все равно термин понять можно. Хотя в чем-то он не удачен. Но что такое это гильбро? На слух, действительно, напоминает воду и пузырьки.
— Интересно, как у них вертолетчики называются.
— Наверно, крутолетчики. Или крутые летчики. Смешно.
— Не более смешно, чем вертолетчики. Или летчики вертлявые.
— А может, это под землей что-то? Или богиня какая-то, как у геологов?
— А какая богиня у геологов?
— Здрасьте. Гея, конечно.
— А, ну да. Кто у нас по богам спец? Рома, что там у тебя? Нашел?
Ромка, перелиставший всю свою пачку, покосился на дверь и смущенно потупился.
— Знаешь, Евген, я ее, наверное, уже не найду.
— Стоп. По-моему, такой математик был. Мы на втором курсе что-то учили. Гильберт. Или Гильберет… Точно не помню.
— А почему мы не учили?
-Так я же до медицинского на экономфак ходил. Два года.
— Ну и что это был за математик?
— Да я не помню. Там что-то о множестве евклидовых пространств.
— А ну, а ну! Вспоминай!
— Да не помню я. Может, я и фамилию переврал.
— Учить надо, что задают. Двоечник.
— Я тогда уже переводился. Со второго на первый.
— Из-за чего?
— Из-за неуспеваемости.
— Так ото ж. Ото ж оно ото о так. Зойка, что такое гильбронавт?
— Это разведчик. Исследователь других миров. Других планет.
— Они летают на другие планеты?
— Ну… Они не летают, как туда прилетишь? Они гильбронируют. Они как-то сразу там оказываются. Только для этого подготовка специальная нужна и оборудование. Или только оборудование, не знаю точно. Я фотографию видела, давно, там несколько многоэтажных зданий, целый комплекс.
— Где это, там?
— Под Москвой. В Клину. Не в самом Клину, а там, рядышком. А еще есть в Пекине и в Токио. И еще, кажется, где-то в Латинской Америке, город такой небольшой. Сан-Пауло, что ли. Но вы-то, значит, не гильбронавты?
— Нет, Зоя. Мы не гильбронавты.
— Но вы из другого мира?
-Да.
— Так как же вы здесь оказались?
— А нас, судя по всему, ваши замечательные разведчики решили взять с собой. Как материал для опытов. Оксана, расскажи ей. У тебя это получится.
Оксана сидела в самом углу лавки, опираясь боком о стену, зябко подобрав ноги. Руки она спрятала на груди, укрывшись старым серым пледом. Глаза не отрываясь смотрели на свечу. Услышав Женькины слова, она медленно повернула голову. Взгляд ее был пуст, как у мертвеца. Механическим жестом она показала на место рядом с собой. Зойка встала, одернула свое выгоревшее на солнце платье и пересела к ней поближе. Они начали тихо говорить. Оксана рассказывала, лицо ее было бесстрастно-равнодушным, а Зойка сначала что-то переспрашивала. Потом замолчала.
— Хлопцы, что делать-то будем? Ведь это хана. Чистая хана. Хуже, чем если б мы были на Луне.
— На Луне ты бы уже задохнулся.
— Нам отсюда никогда не вернуться. Никогда. Сколько ни беги, бежать некуда.
— Вова, не паникуй. Все хорошо — Огромная лапа Игоря тщательно ополаскивала кипяточком банку из— под кизилового варенья. Результат он вылил в свою чашку. — Я недавно думал, что мне не выбраться из камеры. Я уже чувствовал себя подопытной лягушкой, особенно когда они эту музычку включали. И Пашка в как кричал, помнишь?
— Точно, Игорь. А сегодня мы на свободе. И нечего раскисать. Мы на воле, и у нас в руках оружие. А на войне, как в драке, бывает всякое. Иногда стреляет самый слабый шанс.