В конце концов он осознал, что еще не совсем созрел для такого объяснения. Возможно, где-то в подсознании сидел страх получить отказ, который означал крах всех его планов и надежд. Кроме того, Тим чувствовал, что, чтобы подтолкнуть его к столь решительному и бесповоротному шагу, нужны особые обстоятельства и особый антураж. Например, бальный зал во дворце или театральная сцена, на которой он, одетый во фрак, в белоснежной манишке, мог бы встать на колени, предложить ей себя в полное владение без ограничений сроков, вписав в брачный контракт любые условия по ее выбору. А затем тут же встать и громогласно, во всеуслышание возвестить окружающим, всему миру о том, как он счастлив получить наконец ее согласие на то, о чем мечтал все эти дни, недели и месяцы.
И желательно это сделать до того, как потенциальная невеста успеет осознать происходящее, чтобы у нее не было пути назад. В столь торжественной обстановке, в присутствии большого скопления людей она просто не сможет отвергнуть его предложение. Хотя бы в силу инерции обстоятельств и неписаных правил общественной игры…
По прибытии в дом на Кромвель-роуд они действовали по уже ставшему традиционным сценарию. Вначале забрались в ванную для совершения уже ставшего привычным и символичным обряда совместного омовения после разлуки. Даже если эта разлука длилась всего день. Тем более это выглядело необходимым, когда прошла целая неделя. Так приятно было Тиму держать в руках ее обнаженное, золотисто-розовое, разогретое и размякшее тело, покрытое искрящимися капельками воды, гибкое, упругое и чувственное, дышащее чистотой и свежестью, полное нежности, любви и ласки, излучающее призыв, томление и страсть!
Нередко оба не выдерживали искушения, и первое соитие происходило здесь же, в ванной. Тиму особенно нравилось заниматься этим под тугими теплыми струями душа, повышающими чувственное восприятие и расширяющими его диапазон, когда мощные волны страсти, как бы дробясь и рассеиваясь на множество мелких волн и спиралей, закручивались, сплетались в сложный орнамент на каждом кусочке тела.
Потом они, опять-таки по сложившемуся ритуалу, перебрались в гостиную, под поощрительные взоры Лакшми и Шивы. На этот раз к индийским божествам добавился норвежский тролль, наспех извлеченный из дорожного чемодана для того, чтобы быть представленным новому для него окружению. Правда, на всякий случай Диана повернула маленькое чудище лицом к стене, чтобы не подглядывал, не завидовал и не сглазил ненароком. Да и внешность «северного гостя» все же с непривычки немного не то чтобы пугала, но как-то настораживала, и к ней надо было привыкнуть…
Взбираясь уже в третий раз на пик страсти, с угасающим, расстающимся с телом в своем полете на небо сознанием, Диана успела подумать о том, как прекрасна эта жизнь вдвоем, в вечном наслаждении друг другом. И о том, что надо сделать, чтобы так было всегда. Даже ощутила почти явственно тяжесть обручального кольца на пальце, о котором мечтала, и которого одновременно боялась.
Она ожидала услышать эти слова от Тима при встрече и вполне отчетливо, как экстрасенс-ясновидец, почувствовала, что он готов сказать ей это. Что его сознание настойчиво излучает эти мысли. Что его слова о любви — это только прелюдия к главному объяснению. Но эти главные слова так и не прозвучали. Неизвестно почему, но Тим не решился. И все заготовленные ответные речи не понадобились. Так и остались невостребованными.
Впрочем, может быть, это к лучшему, поскольку ничего определенного Диана пока не могла сказать ему в ответ. Во время долгих часов полета над морем, представляя вновь и вновь возможный разговор, она поняла только, что пока еще не готова принять окончательное решение. Никак не может разобраться, чего же хочет от этого брака.
Наверное, она бы согласилась, сдалась при достаточно энергичном напоре. Но это произошло бы в большей степени не по ее воле, не в результате серьезных раздумий, а на эмоциональном, инерционном уровне. Ей же не хотелось быть безрассудно вовлеченной в то, к чему она еще не готова. Чтобы не пришлось потом жалеть о содеянном и отказываться от своих слов. Диана даже знала, что ее беспокоит больше всего. Его и ее родители. И собственная карьера.
Вечером они выбрались в Сохо. Решили сходить в китайский ресторанчик, расположенный как раз на границе Чайна-тауна, где названия улиц и переулков весьма экзотично обозначены на двух языках — китайском и английском. Как будто находишься не в Лондоне, а где-то в Гонконге или Сингапуре. А потом Диане вдруг взбрела в голову странная фантазия прежде посетить расположенный неподалеку квартал «красных фонарей». Вкусить вместо аперитива мрачно-притягательной атмосферы запретной страсти, неприкрытой похоти и продажного порока. Захотелось острых ощущений, мурашек, бегущих по коже, и дрожи в коленях.
Это было по-своему сумасбродная, но завораживающая идея. Наверное, она была навеяна рассказами отца об этом скоплении вертепов, которые он назидательно приводил в пример ей еще в детстве, когда Диана упорно добивалась самостоятельности, стремясь вырваться из-под опеки взрослых. Особенно когда пыталась нарушить «комендантский час» и погулять подольше вечером с подругами в центре города, обычно в районе Пикадилли-серкус, у статуи Эроса, склонившегося со своим натянутым луком над прохожими в поисках очередной жертвы.
После странствий по Арабскому Востоку в эпические повествования отца добавился мотив о несчастных английских девушках, обманом или силой попавших в гаремы нефтяных и верблюжьих шейхов и вождей племен. При этом как бы ненавязчиво звучала мысль о том, что и в Сохо нередко происходят подобные похищения, после которых путь горемык заканчивается где-нибудь в убогих и грязных публичных домах Латинской Америки или в кишащих блохами черных войлочных шатрах туарегов в Сахаре.
Как известно, при достаточно частом повторении что-нибудь в голове да останется. Поэтому в прошлом Диана так ни разу и не рискнула забраться сюда даже в дневное время. А теперь, вцепившись от страха в руку своего спутника, постоянно озираясь, она пробиралась по узким, тускло освещенным улочкам, по обеим сторонам которых стояли дома с весьма красноречивыми, недвусмысленными и просто шокирующими вывесками, подсвеченными красными и сиреневыми огнями.
Нередко Диана ловила на себе взгляды «аборигенов», в основном неанглийского происхождения, с классическим обликом сутенеров и насильников. Больше всего поражало в этих тяжелых, липких, оценивающих взглядах отсутствие мужского интереса. Зато в них с избытком хватало интереса чисто торгового. Ее, как живой товар, словно взвешивали на весах для определения потенциальной стоимости на рынке секс-услуг. Как хорошо, что с ней рядом шел рослый атлетически сложенный Тим!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});