— Это уже не три дня, а все пять. Что так долго?
— Кое-какие торговые дела намечаются. Кроме того, надо будет заглянуть к сестренке на верфь. Потороплю, чтобы корабль поскорее заканчивала.
Выражение ее лица сделалось равнодушным. Пожав плечами, Гелла холодно процедила:
— Ну лети, если так нужно.
Настроение жены Корунду не понравилось. В отчаянной попытке спасти вечер он упомянул дополнительный отпуск и выгодную сделку с купцами Теоле. Услыхав про эту планету, Гелла изобразила понимающую гримасу, и стало ясно: примирения ждать не стоит.
— А как книга? — невпопад, после получасового молчания, ляпнул Эдуард. — Сильно плохая?
Саркастическая мина сменилась недовольной. Увести настроение на нейтральную тему не удалось — Гелла раздраженно проговорила:
— Жалкая попытка решать проблему, игнорируя наши результаты. Вспоминает нас от силы пару раз, как будто не мы лидируем в этой гонке! Говорить о метанауке, забыв о работах Анзора Бельского, — это высшая стадия непрофессионализма! Все основные достижения последнего десятилетия связаны с нашими исследованиями…
После аспирантуры она работала в научном центре Нью-Вавилонского университета и быстро стала ведущим исследователем-координатором лаборатории метанауки, которую возглавлял профессор Бельский. Сейчас Геллу прорвало, и она принялась, словно на панихиде, прославлять заслуги и достоинства шефа.
В плохом настроении, словно желая уязвить мужа, Гелла громко восхищалась коллегами — великими талантами, мощно двигающими процесс познания. Сегодня объектом восхваления стал Анзор Бельский.
Эдуард в очередной раз услышал трепетный рассказ о гениальном ученом, который чуть ли не на пустом месте заложил основы метанауки без надуманного деления на физику, химию, математику, историю или философию. Природа — это Корунд тоже слышал неоднократно — не знает такого деления, оно выдумано людьми, потому что предки неспособны были охватить Вселенную как целое.
Дрожащим от благоговения голосом Гелла восклицала:
— В истории уже были гении-пророки, сумевшие постичь высшие тайны природы: понятия волны и поля, законы термодинамики, электромагнитных потенциалов, квантовые постулаты, энтропию, роль скорости света, волновую и вихревую функции…
Изрядно разозлившись, Эдуард прервал поток ее восторгов:
— Короче, сейчас ты живешь с ним?
— Не будь пошляком. — Она поморщилась. — Можно подумать, это тебя волнует.
— Представь себе!
— Разве не ты живешь с кем попало? — хладнокровно парировала Гелла.
Люди, к сожалению, болтливы — с некоторых пор Корунд подозревал, что кто-то рассказал Гелле о Колайре. А может, сам по рассеянности назвал ее варварским именем, и слишком умная жена без труда сделала правильный вывод.
Рано или поздно этот разговор должен был случиться. Набравшись храбрости, Эдуард бросил давно заготовленную фразу:
— Да, я тоже кое-что себе позволяю. А что поделать, если любимая жена налево-направо изменяет?
— Не преувеличивай. — Она сделала каменное лицо. — Ни к чему такой разговор. Но если тебе приспичило, то скажу: кроме тебя у меня было всего девять любовников. Пять до нашей связи и четыре после.
— И того много!
— Небось у самого не меньше сотни. Сотрудницы фирмы, туристочки, туземочки…
Презрительно фыркнув, Гелла удалилась в свою спальню. Настоящего скандала не получилось. Стороны всего лишь обозначили позиции.
2Чтобы преодолеть два десятка световых лет между Дзетой Тукана и Солнцем, хорошему звездолету с гипердвижком нужно чуть меньше суток. Перелеты на ракетной тяге внутри одной системы воруют значительно больше времени. Даже на постоянном пятикратном ускорении рейс Джуманджи — Мистерия должен был занять сотню часов.
Поскольку туристы ждали спецпроводника Корунда гораздо раньше, руководство фирмы «Сафари» позаботилось о лицензии на использование генератора многомерности.
В пространстве было тесно. Причальная зона работала с обычной нагрузкой, обслуживая одновременно сотни кораблей. Межпланетные и межзвездные рейсы, словно прочные канаты, связывали воедино человеческую цивилизацию. Пассажирские лайнеры, разведчики планет и летающие лаборатории, исполинские грузовозы и среднетоннажные каботажники, крейсера и фрегаты военного флота, прогулочные яхты, танкеры-заправщики, буксиры — эта армада непрерывно перемещалась между стокилометровых ферм, нанизанных на башни космических лифтов. Эфир заполняли требования освободить причал, предоставить коридор, подать горючее, немедленно приступить к погрузке-выгрузке.
Первую тысячу километров Эдуард преодолевал около часа, переругавшись с дюжиной капитанов и диспетчеров. То и дело приходилось переключаться на ручное управление, чтобы выйти из опасных сближений. Потом интервалы между кораблями сделались просторнее, диспетчеры нашли для «Восьмерки» подходящую траекторию. Получив разрешение прибавить ускорение, Корунд врубил кварковые движки, направив кораблик перпендикулярно эклиптике.
Автопилот уверенно держал курс, двигатели тянули режим, изредка покашливая, что было в порядке вещей. Ближайшие часа три Корунду предстояло скучать под баюкающее подвывание кварковых ракет, уносивших «Восьмерку» в места, где можно будет перейти на более радикальные способы перемещения. Просто валяться на койке в расслабленном покое — на такую роскошь Эдуард не решился — обязательно полезут мысли о семейных неурядицах. Спать не хотелось, слушать музыку — тоже. Оставалось включить видеофон и почитать умную книжку.
В этот полет он прихватил автобиографию Ларри Сантаньи, который полтора столетия назад заложил основы мета-науки и на базе своих постулатов резко продвинул теорию трансрелятивистской физики. До сих пор физики и философы называли его пророком в ряду таких гигантов, как Ньютон, Эйнштейн, Бор.
Многоэкранный комплекс показывал страницы текста и видеоклипы, в комментариях звучал голос самого Сантаньи, гиперссылки выводили читателя на скопления формул — простых на вид, но невероятно глубоких по смыслу, раскрывающих весьма интимные секреты Мироздания. Однако здесь не было ответов на те вопросы, которые так интересовали Эдуарда Корунда.
Сантанья не объяснял, почему он с отчаянным фанатизмом занимался разделом науки, который до него считался глухим тупиком. Вероятно, ему было просто интересно. Вероятно, молодой Ларри углядел за мнимым тупиком узенькую тропинку, ведущую к разгадке вечных тайн пространства, времени, материи. Увидел путь во тьме — и стало любопытно, что там получится. Вероятно, он просто не мог не заняться этой проблемой. Гений ввязался в азартную игру и не мог отступить, не добившись победы.
И еще — Сантанья ни разу не сказал, как удалось ему найти пресловутый Алгоритм Вердикта. Порой казалось, что Ларри был и сам потрясен этим своим успехом. Великий ученый даже приводил в пример предшественников, которым изредка удавалось подобное чудо. Аксиомы Эвклида, оператор Лагранжа, начала термодинамики, периодическая система Менделеева, постулаты Бора, принцип относительности Эйнштейна, волновая функция Шредингера, парадоксы Азаринского — авторы пришли к этим гениальным озарениям на основе логического анализа вставших перед наукой проблем. Не было ни строгих доказательств, ни математических выкладок — просто формулируются несложные правила, зачастую противоречащие прежним представлениям о здравом смысле. А в результате наука получает объяснение тех абсолютно загадочных феноменов, над которыми десятилетия ломались не худшие мозги человечества.
«Может, не зря некоторых ученых называют пророками», — без ложной скромности сказал Сантанья в интервью после Нобелевской церемонии…
Сложная цепочка ассоциаций больно уколола Эдуарда, и он, торопливо коснувшись сенсора, остановил воспроизведение. Появилось неприятное чувство: именно эта фраза косвенным образом сыграла роковую роль в интимной жизни четы Корундов.
Полтора десятка лет назад ассистент его покойного тестя подхватил тезис о сходстве гениев и пророков, сделав изречение Сантаньи одним из постулатов метанауки. По-детски восторженная Гелла, не в силах сдержать эмоций, при первой же возможности призналась в любви мерзавцу Рафаэлю, которого считала одним из величайших ученых эпохи. Тот, естественно, не мог упустить столь удобный случай, а потому немедленно отвел наивную красотку в подсобку и деловито лишил девственности прямо на груде грязных лабораторных комбинезонов под неаппетитные ароматы отработанных растворов.
Случившееся вскоре разочарование в любимом человеке, а также серия последующих неудачных романов озлобили Геллу, добавив ее непростому характеру избыток цинизма и лишив остатков уважения ко всем постельным партнерам. В первую очередь к мужу, которого Гелла с некоторых пор считала безнадежным неудачником.