мной. И может быть поэтому… Ладно, не хочу об этом. Мне сейчас правда больно, что все так вышло. Я знаю, кем для тебя она была. Айлин мне сама говорила, а я как дурочка смела еще над вами посмеиваться.
— Оль, не говори глупости. Над Айлин и мной когда-то посмеивался весь класс, но ты до такого не опускалась. А если улыбалась в нашу сторону, то это было не так неприятно, как со стороны других, — мне сейчас хотелось сказать ей, что на самом деле стало с Айлин. Хотелось сказать об этом, не только ей, но и всем, кто мог бы меня услышать. Сказать, что она на самом еле жива, и стала почти богиней. Только кто поверит моим словам? Не поверит даже Ковалевская. Другие сочтут сумасшедшим, несмотря на то что в этом мире, полном магии, люди не сомневаются в бессмертии души и абсолютной реальности богов.
— Я потом расскажу тебе кое-что… — здесь я замялся, сомневаясь, нужно ли вообще это говорить Ковалевской. Пожалуй, нужно. Кому как не ей, если она моя подруга — без сомнений стала ей за последние две недели. — Скажу кое-что насчет Айлин и ее смерти. Это важно, но не хочу об том при посторонних.
Мы уже приблизились к склепу рода Синицыных — небольшому, едва заметному за рядом высоких надгробий. Там за собравшимися, на двух треногах, оплетенных цветами Персефоны, виднелся серый гроб. Слева располагалось стол для подношений, справа горело две жаровни, распространявших дым с ароматными курениями.
Я оглядел толпу, видя многих из нашей школы, учителей, ребят из класса Адашева и младших классов. Признаться, не ожидал, что столько придет. Родители Айлин и родственники стояли у изголовья гроба. Когда я увидел Айлин в гробу, к горлу подкатил ком: она лежала в белом платье с розовыми кружевами, подобранными под цвет ее волос. Такая маленькая, как ребенок, хрупкая. Очень бледная с впавшими глазами и приоткрытыми губами.
Боги, когда-то я любил это тело, теперь уже мертвое! Наверное, я, Астерий, переживший множество собственных смертей и сотни смерти друзей и любимых женщин никогда не привыкну к этому. Зная, что передо мной всего лишь тело, которое теперь не значит ровным счетом ничего; зная, что душа бессмертна и перед ней великий путь и множество миров, я все равно буду чувствовать в горле этот горький ком. Многие плакали. Странно, не плакала мать Айлин, но она была так бледна, что не было никаких сомнений, что у нее сейчас на сердце.
Я прошел к ближнему столу подношений, открыл небольшую коробку и поставил серебряную статуэтку Артемиды. Ее должны будут убрать в склеп вместе с гробом. Наверное, глупо это, как и большинство погребальных ритуалов. Зачем там быть образу Артемиды — моей светлой и доброй богини? Кого и от чего защищать Великой Охотнице содержимое мрачного склепа: тело скоро истлеет, а сама Айлин уже далеко отсюда.
Ковалевская, подошедшая вместе со мной, положила золотое колечко с большим, синим, как глаза Айлин камнем. Тоже глупо. Наверное, вскоре станет чьей-то добычей. Но так принято, и почти все мы делаем то, что принято, следуя зачастую бессмысленным традициям. С другой стороны, если отказаться от них то, что останется? Останется пустота. Останется недосказанность и горький ком в горле.
У гроба я не задержался, тем более под теми взглядами, которыми пронзали меня мать и отец Айлин, какое могло быть прощание? И не нужно мне прощание, ведь в отличие от всех остальных, я знаю, что Айлин не здесь. Я простился с ней вчера в небесных владениях Артемиды. А все, что происходит здесь… да это трогательно. Очень трогательно. Но все это ненастоящее. Все это спектакль, который привыкли играть люди даже не для богов, а самих себя, не слишком понимая суть Жизни и Смерти в этом мире.
Я отошел от гроба в тот момент, когда на аллее появились жрецы в серых с красной подбивкой плащах и несколько девушек в масках Покоя, Печали и Вечности. Отошел к одному из надгробий, ища взглядом Талию. Я чувствовал, что она где-то здесь или скоро появится. И почувствовал, как кто-то взял меня за локоть.
— Привет, — тихо, почти на ухо сказала мне Света Ленская и увлекла в сторону.
— Привет, дорогая, — ответил я, не выражая ни капли радости.
— Соболезную, Саш, — она поцеловала меня в щеку, и я кожей ощущал, как княгиня смотрит мне в спину.
Почему сегодня так много взглядов желают пронзить меня? Или это только кажется.
— Ты после похорон не убегай, хорошо? Хочу тебя кое о чем попросить, — прошептала Ленская, от нее пахло превосходными духами, а глаза искоса поглядывали на княгиню, стоявшую в нескольких шагах.
— Хорошо, Свет. Если потеряемся, давай встретимся у арки Вечного Пути на входе, — сказал я и увидел в дальнем конце аллеи даму в черном, догадавшись, что это Талия.
— А ты встречаешься с Ковалевской? — еще тише прошептала виконтесса Ленская. — Саш, если она на тебя рассердится из-за меня, то не надо. Я попрошу Звонарева.
Трудный вопрос, да еще в такой трудный момент. Да, я не хочу обид со стороны Ольги Борисовны, но как я могу отказать великолепной виконтессе, которая желает меня о чем-то попросить?
— Свет, я буду ждать возле арки. Там все обсудим, — ответил я и в этот момент понял, что Талия пришла не одна.
За ней, невысоко над землей следовал призрак мага Родерика. Вот в чем был ее сюрприз!
Но ошибся: главный сюрприз от госпожи Евстафьевой случился чуть позже.
Глава 10
Похороны бывают веселыми
Баронесса была облачена в черное. И если не считать, ее почти голую спину и попу — эту особенность ее наряда я заметил позже — то одежду Талии вполне можно было счесть траурной. Голову Талии венчала темная шляпа, что смотрелось довольно необычно для нее и придавала ей шарм. Пока она шла к нам, я слышал, как переговаривались оба Брагина и Звонарев, явно заинтересованные полненькой блондинкой в черном, беззаботно, даже весело идущей по аллее среди надгробий. Кому-то могло даже показаться, что она напевает какую-то песенку, но это лишь тем, кто не видел летевший рядом с ней призрак Родерика. На самом деле баронесса не пела, а увлеченно беседовала с ним.
— Чуть опоздала. Не сердишься? — подходя, госпожа Евстафьева мило улыбнулась.
— Нет, все в порядке. Жрецы еще не