Хотя пока ничего путного в голову не лезет. Допустим, воздержание от зелейника действительно смертельно опасно для меня. (А это еще нужно доказать. Все-таки я не чета Хавру или Ирлеф. Может быть, помучившись час-другой, я благополучно оклемаюсь. Вот только проводить подобный эксперимент почему-то не хочется.) Раньше, когда я действительно нуждался в какой-нибудь вещи, я просто брал ее, по возможности стараясь не ущемлять чужих интересов. Зелейник скорее всего хранится в Доме Братской Чаши. К счастью, это не Форт-Нокс и не сокровищница какого-нибудь максара. Решетки на окнах хлипки, а охрана нерасторопна. Бочку зелейника я раздобуду. Потом еще надо будет переправить ее через стену. Это реально. Не в таких переделках приходилось бывать. Что дальше? Покачу я эту бочку через миры? Пусть на меня, как на дурака, пальцем показывают. А на сколько мне этой бочки хватит? На год? На пять? На десять? А потом? Что делать, когда она опустеет? Доить коров скорби и лобызать ангела смерти? Вывод: данный вариант действий отклоняется как бесперспективный.
Вариант второй — разузнать секрет приготовления зелейника или, еще лучше, добыть противоядие, если таковое, конечно, существует. Для этого придется пойти на контакт с кастратами. Но я даже языка их не знаю. Понадобится посредник. Кто? Хавр, естественно, исключается. Ему я нужен именно таким, каким меня должен сделать зелейник — послушным, безропотным, трясущимся от страха при наступлении очередного Срока. Ирлеф, возможно, и помогла бы — лишь бы только побыстрее сбыть меня из города. Но она чересчур предана своим Заветам. Для нее действительно проще погубить меня, чем взять под сомнение хотя бы одну их букву. Остается еще Блюститель Братской Чаши. Но мне даже представить трудно, с какой стороны к нему можно подойти. Да и вообще возможно ли отыскать союзника в городе, где каждый печется только о своей шкуре, выдавая это за радение о всеобщем благе. Да, положеньице… А может, добровольно оскопиться, побрить череп и вступить в это Богом обиженное братство? Нет, не примут… Происхождение не то.
Мое чрево давно требовало пищи, но возвращаться в мрачную пустую комнату, где пахло плесенью, светильным газом и моей собственной блевотиной, не хотелось. Город был достаточно велик, но удручающе однообразен. Даже Сокрушения не могли как-то изменить его облик. Их следы уничтожались с таким же усердием, с какой профессиональная красотка уничтожает морщины на своем лице. Я видел заплаты, в разное время наложенные на мостовые, по нескольку раз перестроенные здания и огромные пустыри в тех местах, где им быть вроде не полагалось. Дитсы восстанавливали город с не меньшим упорством, чем муравьи — свой порушенный муравейник. Везде суетились люди — что-то засыпали, подмазывали, достраивали, разбирали, оттаскивали, подтаскивали. Над мастерскими, кузнями и плавильнями поднимались разноцветные дымы — от черного, как сажа, до рыжего, как лисий хвост. Огнеметные машины с работающими на холостом ходу двигателями дежурили чуть ли не на каждом перекрестке.
Где-то далеко, у самого края горизонта, разметав серую мглу небес, поднялся столб света. Просияв всего секунду, он медленно угас, а спустя пару минут моего слуха достиг Звук, приглушенный расстоянием, но от этого не менее грозный. На сей раз трещотка на сигнальной башне молчала, и никто из стражников даже не почесался — то, что считалось бедствием для города, за пределами его стен было таким же обыденным явлением, как теплый дождик где-нибудь в центре Европы или песчаная буря в Сахаре.
— Где ты пропадаешь? — спросил Хавр, когда я наконец заставил себя перешагнуть порог его жилища.
— Разве я обязан перед тобой отчитываться?
— Пока нет. Но тебя вновь требуют на Сходку Блюстителей.
— Чего ради? Ведь все уже, кажется, ясно.
— Осталось приставить тебя к подходящей работе. Это входит в обязанности Сходки. Я, конечно, уже внес свое предложение, но необходимо соблюсти все формальности. Это можно было обделать и без твоего присутствия, но Ирлеф опять заупрямилась. Ты говорил с ней? — Он в упор глянул на меня.
— Говорил, — лгать ему я не собирался.
— Можно узнать, о чем?
— Обо всем. Но главным образом о том, как мне выбраться из города. Я рассчитывал на ее помощь.
— Ну и что она?
— Отказалась.
— Иначе и быть не могло. О чем еще шла речь?
— Ни о чем таком, что может повредить тебе. Ирлеф и так весьма невысокого мнения о тебе. Даже при желании я не смог бы добавить ей ничего нового.
— И все же ты зря связался с ней. Будь осторожен, она ненавидит всех, кто родился за пределами городских стен. В каждом из них она видит скрытого перевертня. Откровенничать с ней опасно. Когда спохватишься, будет поздно.
— Большего зла, чем ты, мне здесь уже вряд ли кто сможет причинить.
— Пойми, тогда ты был чужаком. А обмануть чужака у нас не считается грехом.
— Хочешь сказать, что теперь, когда я стал полноправным горожанином, ты будешь всегда справедлив и честен по отношению ко мне?
— В той мере, в какой это не противоречит благу города. Есть немало тайн, которые я не могу доверить даже Сходке, а не то что тебе. Каждый должен знать не больше того, что ему положено.
— Боюсь, когда-нибудь эти тайны погубят тебя.
— А тебя погубит откровенность. На Сходке старайся помалкивать. Если будет нужно, я сам скажу за тебя.
Дел у Блюстителей накопилось невпроворот, и мне пришлось дожидаться своей очереди довольно долго. А когда я наконец предстал перед Сходкой, рожи у всех были такие, словно они видели меня в первый раз. Подлые лицемеры! Недаром в аду таких, как они, распинают кольями поперек торной тропы, дабы всякий проходящий мог топтать их тела.
Какой-то хлюпик, секретарь или делопроизводитель, покопавшись в стопке овальных желтоватых листов (это и в самом деле были листья какого-то дерева — высушенные и провяленные особым образом, они приобретали все качества хорошего ватмана), кратко изложил мою историю, переврав все, что только было возможно. Про Изнанку не упоминалось вовсе, а то, как я попал сюда, понять было уже совершенно невозможно. В конце сообщалось, что в виде исключения я удостоен статуса полноправного горожанина. Сходке предлагалось приставить меня к работе, выполняя которую я мог бы принести городу наибольшее благо. Претендовали на меня сразу два должностных лица — Блюститель Заоколья и Блюститель Заветов.
Первым высказался Хавр:
— Свои мотивы я недавно изложил здесь. Могу кратко повторить их. Потомственного горожанина за пределами стен распознать так же легко, как отличить воду от травила. Для успешных действий в Заоколье нужны люди необычные, похожие на перевертней. Вот как он, — Хавр указал на меня. — Кроме того, я совершенно не понимаю, чем могли бы пригодиться незаурядные способности этого человека Блюстителю Заветов. Пятки ей, что ли, чесать?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});