Читать интересную книгу Бриллианты на пять минут - Лариса Соболева

– Роман! – крикнула Ксения Николаевна, устав слушать одни и те же вопросы в течение часа. – Будьте добры, зайдите ко мне.

Дверь распахнулась.

Давненько она не видела зятя, давненько. Он не навещает ее, разве что в день рождения просунет голову в щель и выплюнет поздравление, словно застрявшую кость, ну да еще на Новый год… Выражение «новый русский» ассоциируется у нее с зятем. Правда, он небогат, сам пашет, как вол, нет у него наемных работников и телохранителей, потому что платить не хочет людям, но «новый русский» – это зять. Рожа у него круглая, аж лоснится. Выдающийся хам, невежа и невежда. Ни одной порядочной черты в зяте отыскать невозможно. Во всяком случае, таким он виделся Ксении Николаевне. А был милый мальчик, скромный, стеснительный, когда ухаживал за дочерью. Потом его будто подменили, значит, прикидывался порядочным.

Зять распахнул дверь комнаты тещи, весь красный от злобы.

– Роман, – сказала она ледяным тоном, – вы не допускаете, что хотели положить часы на музыкальный центр, но забыли это сделать?

– Не допускаю! – процедил он. – Потому что у меня отличная память. Часы мне дороги, это подарок моей мамы. Она два года копила, чтобы купить их. Они стоят сумасшедших денег. Поэтому «забыть» я не мог. Я аккуратный. А ваша внучка стала воровкой или впустила в дом посторонних, а вы покрываете ее. Интересно, кого это она приводит в дом? Хахалей?

– Сбавьте тон, друг мой, – презрительно бросила Ксения Николаевна. – Почему вы не верите мне и дочери? Разве вы никогда и ничего не забываете? Так и с часами получилось. Завтра вы найдете их, и вам будет стыдно… Впрочем, вам никогда не бывает стыдно.

– Вот это не надо, Ксения Николаевна! – погрозил он толстеньким пальцем. – Не надо меня воспитывать. И не мешайте мне воспитывать мою дочь. Это моя дочь! И пока ей не исполнилось восемнадцать, никто не в праве лезть ко мне с советами. Так вот, больше никаких подружек, никаких гуляний и развлечений. Дома будет сидеть. До восемнадцати. А с завтрашнего дня пойдет работать. Ко мне на рынок. Я покажу ей – институт! Я больше не буду кормить дармоедок и воровок. И в милицию обязательно заявлю. Милиция дознается, кто украл часы, и, если это сделала моя дочь… она в тюрьму сядет, это будет урок ей.

– Дерьмо, – тихо протянула Ксения Николаевна, когда он захлопнул за собой дверь. – Кто же выродил такое дерьмо? Неужели женщина? А виновата Ариадна, позволила наступить на себя. В нашем роду рабынь не было!

Софийка прибежала к ней, когда отец и мать улеглись спать и из их спальни послышался раскатистый храп. Бабушка не спала, читала журнал.

– Ба, как ты можешь читать в такой обстановке? Подвинься. – Софийка скользнула под одеяло, улеглась с бабушкой, тесно прижавшись к ней. – Как же нам быть? Ксюша, я ужасно его боюсь. Когда папа кричит, мне кажется, что он еле сдерживается, чтоб не избить меня до смерти. У него манера размахивать перед моим лицом то вилкой, то руками… Я патологически его боюсь.

– Детка, надо учиться себя защищать. И потом мы вдвоем, справимся. Заешь, а я кое-что придумала. Ведь безвыходной бывает только одна ситуация – смерть. С завтрашнего дня срочно займусь завещанием. Во-первых, пройду всех врачей и добьюсь заключения, что я не идиотка. Во-вторых, напишу завещание на тебя. И если твой папаша все-таки припаяет мне маразм, то… тебе скоро восемнадцать, ты возьмешь надо мной опекунство, и мы будем жить здесь. Ну, как? По-моему, я здорово придумала.

– Не забудь проконсультироваться у юриста. Боюсь, твой план потерпит крах.

– Не потерпит! А ты посмей только после моей смерти отдать дом в руки папочке!

– Не говори так, ты никогда не умрешь.

– Конечно, умру, детка, и не надо этого бояться. В-третьих, пусть попробует нас пальцем тронуть, я ему устрою Варфоломеевскую ночь. Мы хотели мирно покинуть этот дом, а с какой стати? Это мой дом, и теперь я без боя не отдам его. Не бойся. Ты уже взрослая, должна понимать: есть законы…

– …которые легко обойти с помощью денег, – закончила Софийка. – Папа сто раз так говорил. Он в отличие от нас знает, кому и сколько нужно дать. Даже если убьет меня, ему ничего не будет.

– Глупости! – От возмущения Ксения Николаевна заерзала в постели. – Так нельзя думать. На это он и рассчитывает. Хочет получить еще одну бесплатную рабыню, какой стала твоя мать.

– Но ты ведь тоже его боялась.

– Я? Ну, немножко… может быть. Кому приятно, когда приезжают врачи и задают массу глупейших вопросов с тайной целью? Потом, он сильнее меня физически. Это мерзко, когда не можешь дать негодяю отпор. А я не могу позволить себе даже ударить его по лицу, потому что он ударит меня в ответ, после чего моя душа расстанется с телом. Но когда украли колье, я много передумала. Все, нам больше не на что уповать, а в результате… я его больше не боюсь. Хочешь, докажу? Завтра встану и буду ходить.

Софийка уткнулась в подушку и рассмеялась. Очевидно, представила реакцию отца с матерью. Смех девушки длился недолго, она вновь перевернулась на спину и вздохнула:

– Кто же узнал о колье, ба? Мне так жалко…

– Его видели два ювелира, а еще сын ювелира, охранник… Кто-то из них, наверное… Я тебе забыла рассказать, но однажды… в тот день мы с тобой как раз вернулись от ювелиров… так вот… кто-то следил за мной в окно вечером, а колье я держала в руках.

– Правда?! – наполнились ужасом глаза Софийки, она приподнялась на локте, заглядывая бабушке в лицо. – Значит, тот человек пробрался к нам во двор?

– Да. Я вышла, крикнула: «Кто там?» В ответ послышался шум в кустах сирени. Это и был вор. Я так думаю. Но нам его не найти.

– А если обратиться к частному сыщику? У нас есть деньги.

– София, где же он будет искать вора? Сама подумай. Город огромный, каждого не обыщешь. А нам нужны деньги, ведь неизвестно, как все обернется. Наши предки были сильными людьми, мы должны соответствовать им, а не быть лапшой, поняла? Спи.

1919 год, январь.

У нее случались мимолетные проблески в сознании, но большую часть времени все плавало перед глазами. Какая-то старуха подносила питье… затем снова наступала долгая темнота. И вот, наконец, болезнь отступила, явь перед глазами предстала полностью. Анастасия снова могла мыслить. Она огляделась. Где находилась – не понимала. Комната маленькая, темная, бревенчатые стены… значит, это изба. Какова же была ее радость, когда за грубо сколоченным столом она увидела Иннокентия Тихоновича, читающего газету у лампы.

– Профессор… – слабо позвала его Анастасия.

Он услышал, быстро подошел, склонился над ней и улыбнулся:

– Анастасия Львовна… Слава богу…

– Где мы?

– В землянке, милая. Тсс… ни слова больше, вам необходим отдых. Шесть суток в беспамятстве – шутка ли? Я уж боялся, что начался менингит…

– А я… больна? Чем?

– Корью. Счастье, что это не тиф, пришлось бы побрить ваши прекрасные волосы. Взрослые люди тяжело переносят корь, а ваше положение осложнилось пневмонией. Так-то, милая Анастасия Львовна, у вас завидный организм. А я тут газетку почитываю за апрель восемнадцатого года. Перечитал уж раз сто, больше нечем заняться. Ну, вас лечу… Как я рад, как рад…

– Где Серафим? – прервала она Иннокентия Тихоновича и попыталась подняться.

– Лежите, лежите, – уложил он ее назад. – Ваш муж… Неужели не помните?

Анастасия сосредоточилась на последних днях, которые помнила. Ехали, ехали… станция… ждали поезд… толпы людей… почувствовала себя плохо. Затем каморка… чай… бурка…

– Его убили! – всхлипнула Анастасия, припомнив, как это случилось.

– Успокойтесь, – вздохнул печально профессор. – Главное, вы живы…

– Зачем? – тихо заплакала она, отвернувшись к стене. – Что я буду делать без Серафима? Кто они, те люди? За что они убили его?

Он не отвечал, лишь по-отечески гладил ее по волосам и щеке, смахивая слезы.

Болезнь долго не уходила: ухудшения не наблюдалось, но и признаков улучшения не появлялось. Анастасия словно прекратила всякую борьбу за жизнь. Стрижак постоянно захаживал в землянку, садился на лавку и надзирал за обитателями. Анастасия при его появлении покрывалась холодными каплями пота и старательно изображала, что спит. Здесь же то пряла, то шила старуха-сиделка, помогавшая профессору, который ее терпеть не мог и называл «старая ведьма». На ночь она уходила по его настоятельному требованию, а утром появлялась.

В подчинении Стрижака находилось около ста человек. Банда была не самая маленькая, по просторам России и Украины делали налеты куда меньшие числом шайки. Чем крупнее банда, тем существеннее добыча. Крупные банды ввязывались в бои с белыми и красными, грабили поезда, налетали на города, воевали меж собой. Мелкие шайки занимались мелкими набегами. В основном их добычей становились деревни и села, а там и без них царило разорение. Одна продразверстка чего стоила! «Поделись с ближним» означало – отдай все, так что мало чем можно было поживиться. Случалось, банды начинали воевать, а потом братались, объединялись или расходились по своим углам. Главари или атаманы некоторых банд даже дружили, но их дружба зиждилась на взаимной выгоде, такая дружба не гарантировала взаимовыручки. Банда Стрижака действовала дерзко и нагло – внезапно нападала, внезапно уходила, и где прятались головорезы, никто не знал. Посему Стрижак прослыл умным и хитрым атаманом, его дружбы искали многие. Многие мечтали попасть в его банду, да не всякого брал Николка. Он отбирал людей по каким-то своим канонам, о которых никто понятия не имел.