Пистолет натирал поясницу при ходьбе, одним присутствием о себе напоминая.
Витя позволил губы в плотную линию сжать. Захотелось вдруг разыграть спектакль: взять, например, Анну за талию, и посмотреть в глаза этому графу, как его назвал Космос, одним взглядом говоря, что может быть свободен. Но сдержался.
Просто, блять, чудо какое-то.
Андрис чуть попятился назад, когда наткнулся взглядом на две мужские фигуры. На миг на его лице промелькнула гримаса испуга, но быстро Озолс стрельнул глазами в сторону Ани и, не заметив во взгляде девушки и тени страха, выдавил из себя на сильно ломанном русском:
— Йа не знал, что у т’ьебя гости…
— Да, так вышло, — улыбнулась Князева, за ухо чёрную прядь заправляя. Пчёлкин не отвел взгляда от латыша, словно пытался всю суть его прознать.
— Это друзья моего двоюродного брата, познакомься…
Космос коротко глаза прикрыл, словно указывая девушке не откровенничать особо, и та поняла. Соврала, указав рукой сначала на Холмогорова, потом на Витю, стоявшего у неё почти что за плечом:
— Антон и Дима.
— Андрис. Прий’атно познакомит’ся, — сказал Озолс не особо искренне, когда в какой-то уж слишком заметной осторожности качнул головой в сторону Пчёлы.
Витя усмехнулся самодовольно; всё-таки, напугался! Только вот дрожь в голосе, в рукопожатии латыша не обрадовала особо.
Потому что понимал, что парень этот останется у Анны на несколько часов точно. Что они могут — и будут точно — обсуждать Ригу: ситуацию в городе, студенчество своё, что, наверняка, как минимум, у другана её, было веселым. И, кто знал, как на них ностальгия подействовать могла?.. Вдруг решили бы поцеловаться? По-дружески?
От одной мысли у Пчёлы костяшки зачесались. Не понял, откуда такие идеи в голове взялись, почему не пропадали, но держать себя в руках стало тяжело. Он стоял за спиной Анны и прямо-таки чувствовал, как торкала кровь в вены.
Сердцебиение ощущалось особенно сильно в районе живота, отчего Витю передергивало неприятно.
Латыш пожал руку Космосу с таким выражением лица, словно за руку с самой смертью поздоровался. Потом перевел взгляд, едва ли не умоляющий о помощи, на Аню и сказал:
— Йа прив’йоз веши. Как ты и прос’ьила.
Девушка улыбнулась в смущении, подошла к чемодану Озолса, украшенными многочисленными наклейками с названиями городов. Потом присела на колени, опуская багаж плашмя на пол, раскрывая многочисленные замки и заклепки.
Сразу же показались ткани одежд: преимущественно спокойных и классически сдержанных цветов, но Витя заметил, как среди чёрно-белой гаммы мелькнуло вдруг ярко-синее, почти васильковое пятно. Оказалось, атласная рубашка.
Вероятно, Анне подходила очень.
Пчёла размял шею и наткнулся на взгляд Андриса, который явно ощущал себя не в своей тарелке. Латыш перевёл взгляд с «Антона» на «Диму» и обратно, словно думал убедиться, что никакое его действие не вызвало бы агрессии крепких мужчин, и опустился к Князевой на пол. Заговорил, подсказывая:
— Здь’есь верхна одежда. Пани пыталась слож’ьить зимну куртку, но мы вмь’естили лишь по’льто. Не с’ьердись, мила ми.
Желание оторвать косяк от двери перерастало в потребность. Потребность замахнуться деревянной балкой прямо по зубам этого Озолса, чтобы не говорил больше таких слов его Княжне.
«Мила ми», значит?.. Как интересно, и, самое главное, как по-дружески мило!
Девушка кивнула, приподняла за плечи своё твидовое тёмно-синее пальто, в котором тёплые рижские зимы позволяли ходить даже в январе, и переложила его в сторону. Внимательно просматривала одежды свои, а потом вдруг посмотрела на друга:
— Пан Берзиньш сильно поднял цену за квартиру?
Но быстро отвела взгляд, словно не хотела, чтобы Озолс заметил прикушенной в каком-то сожалении губы. Она пошарила по дну чемодана, создавая видимость активной поисковой деятельности, но Витя чуть наклонился и увидел, как девушка провела, точно в размышлениях, языком по передним зубам.
Пчёла всё понял.
— Достаточ’но, — Озолс вскинул брови в признании. Откинул светло-каштановые волосы, падающие на глаза, но спустя секунды какие-то добавил. — Д’эньги подожд’ьут, Энни. Ты можешь н’ье тороп’иться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Витя сделал глубокий вздох, распрямляясь. Космос засунул руки в карманы, но по выступившим явно мышцам предплечий Пчёлкин понял, что Холмогоров кулаки сжал так, что короткие ногти впились в собственные ладони.
Чуть легче стало от осознания, что не его одного этот латыш бесил — как один своим присутствием, так и словами.
Анна кивнула, потупив взгляд, убрала последнюю рубашку в сторону, окончательно опустошая чемодан, и вдруг замерла. Она вздохнула в судороге внезапной, и, что-то себе под нос причитая, прямо на пол скинула шмотки, не боясь, что испачкает вещи какие-нибудь, что не отстирает больше.
Прошарила чуть ли не через каждую блузку, юбку и брюки с единственным чисто белым жакетом, но не нашла каких-то вещей. Таких важных, что, вероятно, никто бы из присутвующих не понял, почему пропажа так дёрнула какой-то чувствительный нерв.
А Анне показалось, что она часть свою потеряла навеки.
Князева в третий раз принялась вещи перебирать, едва ли не в узкие карманы брюк, в которые едва ли можно было положить клочок бумаги, залезала, когда Космос присел перед ней на колени, словив её ладонь своей.
— Ань, чего случилось? — спросил Космос и быстро затих, когда девушка, душа всхлип, прижала его руку к лицу в попытке себя заткнуть. На миг Витя Аню не узнал в этой несдержанности, но дрожащие в плохом самоконтроле плечи ему говорили явно, что Княжне сложно.
Он хотел слева от неё опуститься, сметив Озолса в сторонку, на пару с Космосом утешить, но Анна спросила голосом, ставшим Пчёлкину чужим:
— Андрис… Пани Берзиньш тебе все вещи сложила?
— Что забыли? — спросил Кос, снова сжал руку. Словно одними прикосновениями пытался Аньке сказать, чтобы, несмотря на пропажу, не смела расстраиваться. Но Князева уже толком не вслушивалась в слова вокруг неё, не смотрела на лица окружающих её людей.
Она сказала только, почти что заталкивая вещицы, купленные в Риге, обратно в чемодан:
— Книги зарубежной классики, собрания великих писателей. В оригиналах. На родных языках. Я… их в лавке на Краста покупала. Помнишь? — обернулась к Озолсу, у которого на лице было выражение бескрайней тупости, Пчёлу взбесившее до постукивания зубов. — Вместе за Барбю́сом ходили. Перед третьим курсом.
Андрис, сидящий на полу возле Анны, посмотрел в пустоту, словно вспоминал комнату Князевой в квартире Берзиньш, думая, где мог оставить — и оставил, в самом деле забыл!.. — книги её любимые.
Пчёлкину захотелось вмазать по лицу латыша так, чтобы он из квартиры, да что там из квартиры, через границу чтоб перелетел и нашёл, все-таки, в Риге книги её драгоценные. Потому что посмотрел на Князеву, и появилось чувство, что у него самого что-то важное забрали.
— Ань’я… Йа не мог их оставь’ить…
«Но оставил» — хмыкнул мысленно Витя и сжал руки, крестом их складывая на груди у себя. «Вот ведь кретин… Ну, и на кого ты положилась, Княжна?»
Анна выдохнула тяжело, словно мысленный вопрос Пчёлы услышала, и опустила голову в самом искреннем разочаровании, какое он только мог наблюдать.
Засвербело в горле.
— Анька, — кинул негромко Космос, положил руку ей плечо. Князева не отреагировала, только снова вздохнула, приводя мысли свои в относительную норму. Она закрыла на замок чемодан Озолса, подняла тот на колесики двумя-тремя попытками и покатила, молча, в сторону спальни.
Сразу же вышла обратно в коридор и посмотрела на друга так, словно почти не расстроилась. Князева сама восхитилась на миг своей способности врать, что в последнее время все ближе к совершенному — для неё — уровню приближалась.
Аня взмахнула руками, улыбнулась так, что у Андриса улыбка лицо перечертила от уха до уха. У бригадира же от взгляда Князевой ногтями по душе кошки провели, скребя.