сведениям, в окрестностях города содержится около полмиллиона военнопленных. Страшно представить, что они могут натворить, получив свободу после европейского гостеприимства. А может быть уже и натворили? Не зря же сюда на всех парах мчится император?
При мысли о государе Брусилов скривился, немного подумал и кликнул адъютанта, велев ему срочно разыскать графа Игнатьева.
Прав ходок на все двести процентов. Не выжить стране, имея безвольного правителя и свору шакалов, крутящихся у кормушки и смотрящих, как побольше захапать, да побольнее укусить. Надо решать этот вопрос кардинально, несмотря ни на что.
Хочешь не хочешь, а придётся брать грех на душу. Нет, самому никого убивать не придётся. Да и такое время, когда этим надо заниматься, ещё не пришло. Но подготовиться и подготовить исполнителей, чтобы не прозевать момент развязки, надо обязательно.
Пока есть возможность, необходимо ускорить сбор средств для становления будущей зарубежной разведки. Да и не разведки вовсе, а очень серьезной организации, способной, помимо сбора информации, решать множество других вопросов.
Игнатьев и так резво взялся за дело, отбирая себе лучших из лучших. Но этого мало. Если государь решит, несмотря ни на что, убрать неугодную ему фигуру, все задуманное осложнится донельзя. Поэтому надо форсировать все работы, связанные с разведкой.
К появлению в кабинете генерала его друга, Брусилов смог взять себя в руки, успокоиться и настроиться на рабочий лад.
— Как далеко ты готов пойти, защищая Родину?…
Конец интерлюдии.
Чувства, обрушившиеся на меня после переноса, пересказать невозможно. Тут было все. Радость, даже восторг от осознания, что я смог сделать в прошлом очень даже немало, и вернулся победителем, живым и здоровым. Грусть от понимания, что я потерял обретенное сокровище (я про Татьяну). И даже тихая ненависть к инопланетянам, все это затеявшим.
Насладиться навалившихся эмоциями я не успел. Да что там! Даже осмотреться по путю не смог, как в голове зазвучал знакомый безэмоциональный голос:
— Вам начислено максимальное количество бонусов.
Сначала было короткое подобие судороги, пробежавшей по всему телу, а потом миг блаженства, когда пробежала прохладная приятная волна.
Я не успел даже нормально этим насладиться, как снова появился голос, который уведомил:
— До переноса осталось десять секунд.
Не понимая, что происходит, я только и подумал:
— Не к добру это.
На всякий случай накинул на плечо лямку сумки с пулемётными дисками. Рюкзак и так находился за плечами. Приготовил пулемёт к применению, в случае надобности, и ощутил невесомость…
Глава 7
Миг, и я оказался в полутемном помещении с арочными потолками. Справа от меня, прижавшись к стене, стояли женщины. Одна из них сидела на стуле, а рядом на таком же стуле, чуть наклонившись, сидел пацан лет семи. Перед ними, раскинув руки в стороны, будто пытаясь остановить накатывающую волну и защитить родных от буйства стихии, находился здоровый мужик, на лице которого просматривалась короткая ухоженная бородка и усы. Чуть в стороне, и ещё правее стояли три представительных дядьки и женщина, спрятавшаяся за их спинами. С левой стороны находились яркие представители большевиков, одетые в кожанки и шинели, как их показывали во всех увиденных когда-либо фильмах. Эти большевики, в момент моего здесь появления, уже поднимали револьверы на уровень глаз, собираясь начать стрельбу.
Все это промелькнуло перед глазами в долю секунды, и пока я пытался разобраться в происходящем, моё тело начало действовать само по себе, автоматически.
Руки чуть довернули ствол пулемёта вправо, а палец нажал на курок. На таком расстоянии, да ещё в замкнутом помещении, работа пулемёта — это страшно, эффективно и громко. Большевиков, находящихся в помещении, буквально снесло потоком пуль, но без последствий для меня это не обошлось. За спинами этой расстрельной, как я понял, команды, находился дверной проем, из которого по мне начали стрелять. И что плохо — попадать. Тем не менее, в горячке боя я не прекратил огонь и повёл стволом, как бы рисуя крест в этом проёме. А, когда затвор пулемёта щелкнул вхолостую, уже теряя силы, я просто уронил его на пол. Сделав три коротких шага, я подобрал револьвер, выроненный одним из убитых мной большевиков, и шагнул к этой двери.
Если тройка представительно одетых мужиков так и стояла в ступоре, завороженно глядя на происходящее, то мужик с раскинутыми в сторону руками, закрывающий собою женщин, не растерялся, а бросился подбирать второй такой же револьвер.
Несколько секунд и нам понадобилось четыре патрона, чтобы добить единственного выжившего во второй комнате парня, одетого в солдатскую шинель. Он пытался передернуть затвор винтовки и из-за этого не оказал какого-либо сопротивления. после этого я без сил сполз по косяку межкомнатной двери на пол.
Все произошло настолько стремительно, что я даже испугаться не успел. И только сейчас, сидя на полу, я начал до конца осознавать, из какой задницы только что смог выскочить.
Когда перестали греметь выстрелы, очнулась троица мужиков, до этого пребывающих в ступоре.
Один из них крикнул:
— Ваше величество, вы целы?
Затем бросился к мужику, помогавшему мне добить последнего из расстрельной команды. Другой направился ко мне, а я в это время подумал:
— Твою мать! Получается, что я сейчас Николая второго спасал? Больше вроде и некого, если он — Величество.
Подошедший ко мне мужик действовал очень сноровисто. Он как-то быстро определил места ранения на моем теле, обнаружил рану на левой руке, тут же наложил жгут и начал ковыряться в ране на левой ноге, где, по его словам, застряла пуля. Скорее всего, эта пуля попала после рикошета, потому что даже кость не перебила. Третья рана, найденная на боку, оказалась царапиной, не более того. Слушая этого суетящегося эскулапа, я напряжённо размышлял. Мои раздумья были совсем невеселыми:
— То, что я в очередной раз выжил в гуще сражения это, конечно, плюс. Вот только изменить в этом мире течение истории мне никак не светит. Будучи раненым и потеряв подвижность, нифига я больше здесь не смогу сделать. Поэтому, убираться мне надо отсюда в свое время, как можно быстрее, пока, как говорится, ветер без сучков.
Приняв решение уходить немедля, я поглядел вокруг и только скривился. За исключением доктора, занимающегося моей тушкой, все остальные страдали полной фигнёй. Кто-то рыдал, кто-то застыл в ступоре, а кто-то наводил суету, нарезая круги вокруг Николая, уже не царя.
Подумав секунду, негромко, но так, чтобы меня услышали, я произнес:
— Подойди поближе, Коля, я тебе два слова скажу на прощание.
Вокруг мгновенно наступила гробовая тишина, ошарашенный народ уставился на меня, будто на