Читать интересную книгу Органы государственной безопасности и Красная армия: Деятельность органов ВЧК — ОГПУ по обеспечению безопасности РККА (1921–1934) - Александр Зданович

Вслух о возникновении «нового Бонапарта» никогда официально руководством партии не говорилось, дабы не бросать тень на высший командный состав РККА и не подтолкнуть его к каким-либо действиям. А вот различные оппозиционные группы в РКП(б) — ВКП(б) не раз указывали на это. В одном из изданий «децистов» 1927 г., озаглавленном «Под знаменем Ленина», отмечалось, что влияние пролетариата в армии ослабевает и в таких условиях «Красная армия грозит превратиться в удобное орудие для авантюр бонапартистского пошиба»[220]. К фигурам бонапартистского типа относили в 1920-е годы прежде всего М. Тухачевского и И. Уборевича[221].

С учетом установки органов госбезопасности на пресечение любых антиправительственных проявлений на самой ранней стадии становится совершенно ясно, что чекисты осуществляли постоянный мониторинг настроений в среде руководящих военных кадров, чтобы не пропустить признаков проявления «бонапартистских» идей.

Оппозиционеры, провозглашавшие наличие термидорианских устремлений у высших командиров РККА, сами предпринимали попытки работать в воинской среде, в том числе и подыскивать «бонапартов».

Они отчетливо понимали, что армия обладает серьезным потенциалом насилия в реализации методов осуществления политической власти. Поэтому, используя опыт большевиков по работе в армии в условиях царизма и власти Временного правительства, оппозиционеры предпринимали попытки, путем активной агитации, склонить высший и средний комсостав к поддержке их действий. Военные могли бы сыграть существенную, если не решающую роль в отстранении сталинской группы от руководства партией и страной.

Данное обстоятельство не осталось вне поля зрения ВЧК — ОГПУ и также рассматривалось как реальная угроза для Красной армии, угроза лояльности войск существующему режиму.

Все вышеизложенное можно выразить следующей формулой: не допустить, чтобы армия из объекта политического манипулирования со стороны властей предержащих превратилась в самостоятельный субъект политического действа, — одна из главных задач органов госбезопасности.

Однако этим процесс обеспечения безопасности вооруженных сил не ограничивался. Серьезные внутренние угрозы для РККА и Флота после окончания гражданской войны формировались в экономико-хозяйственной сфере.

С развитием НЭПа, пусть и усеченных, но рыночных отношений, с проявлениями частной инициативы во весь рост встала проблема все увеличивающихся масштабов коррупции, а также связанных с ней взяточничества и хищений государственных финансовых и материальных средств. Этому в том числе способствовала и проведенная в рамках сокращения армии децентрализация системы снабжения войск, прежде всего продовольствием и обмундированием.

Следует отметить в этой связи, что, рассматривая вопрос о сокращении и реорганизации аппарата снабжения, 3 мая 1922 г. Реввоенсовет Республики постановил: «…ломки аппарата снабжения не предпринимать, а вести всемерное сокращение аппарата»[222]. Однако несколько позднее, в рамках борьбы с бюрократизмом и волокитой, данное положение было пересмотрено. Уровень контроля за закупками обмундирования, продовольствия и фуража резко снизился, что создало питательную почву для злоупотреблений.

В условиях, когда в РККА и на Флоте не вели работу сотрудники милиции, а подразделения Военно-морской инспекции РКИ не занимались разыскной деятельностью, органы ВЧК — ОГПУ, и в первую очередь их особые и экономические отделы, взяли на себя всю тяжесть борьбы с хозяйственными преступлениями и взяточничеством в вооруженных силах.

Выступая на Втором Всесоюзном съезде особых отделов в начале 1925 г., председатель ОГПУ Ф. Дзержинский обозначил для собравшихся в качестве первоочередных задач оказание помощи командованию в устранении недостатков в снабжении и пресечение попыток хищения[223].

Ф. Дзержинский обратил внимание особистов на угрозы в области обеспечения армии и флота оружием и боевой техникой, особенно новыми, перспективными системами. «Вопрос военной промышленности, — отметил он, — является тем вопросом, от которого в значительной мере зависит успех обороны страны»[224].

А дела здесь были очень далеки от какой-либо нормы. Деньги из государственного бюджета выделялись большие, а результаты оказывались ничтожными. Одну из причин создавшейся угрозы председатель ОГПУ и одновременно руководитель ВСНХ видел в том, что бывшие казенные заводы еще с царского времени являлись заманчивым пирогом, которым питались всякие паразиты; «К сожалению, — продолжал свою мысль Ф. Дзержинский, — должен сказать, что в этом отношении у нас есть еще очень и очень многое, с чем приходится бороться…»[225]

С проблемой поставок в войска оружия, боеприпасов и боевой техники тесно соприкасалась другая — сохранность полученного. В этом мнения чекистов и военных совпадали, и они рассматривали предпосылки к взрывам, пожарам, хищениям как реальную угрозу для вооруженных сил в сфере поддержания высокой боеготовности частей и соединений. Да и как можно было относиться к этому иначе, когда из-за несоблюдения техническим персоналом правил безопасности 27 мая 1930 г. на аэродроме под г. Новочеркасском сгорели при пожаре в ангаре 20 боевых самолетов[226].

К угрозам относились, безусловно, и серьезные недостатки в эксплуатации техники, высокая аварийность, особенно в авиации и на флоте. Достаточно привести лишь несколько фактов. На крупных маневрах в районе Одессы в 1927 г. всего за несколько дней произошло 16 аварий, причем только четыре из них — из-за метеоусловий и отказа техники. В остальных случаях аварии были совершены по вине пилотов[227]. В 1932 г. в течение 15 дней июня разбилось 11 самолетов, погибло 30 человек[228]. А там, где проявляется так называемый «человеческий фактор», — немереное поле деятельности для воспитательной работы командного и политического состава и тщательного агентурного изучения ситуации со стороны органов госбезопасности.

Но, несмотря на принимаемые меры, ситуация с эксплуатацией авиатехники улучшалась крайне медленно. В результате катастроф гибли не только военнослужащие из числа летно-подъемного состава, но и перелетавшие к местам командировок государственные деятели и известные военачальники. Так, в марте 1925 г. в результате авиакатастрофы погибли член Реввоенсовета СССР, кандидат в члены ЦК ВКП(б) А. Мясников[229] и председатель Закавказской ЧК С. Могилевский.

В 1931 г. такая же участь постигла заместителя начальника Штаба РККА, автора многих военно-теоретических работ В. Триандафиллова. Нарком по военным и морским делам К. Ворошилов писал одному из своих подчиненных: «Триандафиллова мне жаль до физической боли. Истинную причину гибели людей и машины вряд ли удастся установить, как не удалось выяснить причин гибели Осадчего с его экипажем и еще ранее гибель Мясникова, Могилевского и др. Знаю, что во всех этих трагедиях наше проклятое „авось“, некультурность, беззаботность и прочая мерзость из этой серии были и, о горе нам, идиотам, еще и впредь будут главными причинами столь тяжелых утрат»[230].

В своих выводах нарком, видимо, был близок к реальности.

Однако это не освобождало чекистов от обязанности разбираться в чрезвычайных происшествиях.

К сожалению, установки высших партийно-государственных учреждений, даваемые органам ОГПУ с конца 20-х и в 30-е годы, нацеливали чекистов на необходимость за каждым взрывом, пожаром, катастрофой видеть диверсионные акты и вредительство. Это становилось первой и главной версией произошедшего.

Ответственность априори возлагалась на «классовых врагов», «социально чуждые элементы», в основном, из числа бывших офицеров и генералов, гражданских специалистов «старой школы». В то же время условия, в которых осуществлялась форсированная индустриализация страны, оставались зачастую вне рамок рассмотрения и оценки существа материалов конкретных уголовных и оперативных дел. Чрезвычайные происшествия, крупные недостатки в оснащении РККА новыми видами оружия и техники, в снабжении всеми видами довольствия, просчеты в планировании и проведении боевой, а также мобилизационной подготовки коренились в низком профессионализме части военных кадров, безответственности, попустительстве и в отсутствии надлежащего контроля.

Нельзя говорить, что в руководстве страны не знали об этом. Однако К. Ворошилов, к примеру, не раз скептически оценивал результаты действий чекистов в сфере борьбы с вредительством. В записке от 2 февраля 1928 г., адресованной его коллеге по работе в Политбюро ЦК ВКП(б) М. Томскому, он спрашивал: «Миша, скажи откровенно, не вляпаемся мы при открытии суда в Шахтинском деле? Нет ли перегиба в этом деле местных работников, в частности краевого ОГПУ?»[231] Однако сомнения — это не действия по недопущению необоснованных репрессий. Тот же К. Ворошилов постоянно голосовал на заседаниях Политбюро ЦК за ужесточение борьбы с вредителями еще задолго до 1936–1938 гг. Не возразил он и при утверждении Политбюро постановления «О мерах по борьбе с диверсиями». А в нем, в частности, предусматривалось усиление репрессий за халатность и приравнивание даже небрежности должностных лиц, повлекшей взрывы и пожары, к государственным преступлениям. ОГПУ получало право рассматривать дела о фактах вредительства и диверсии во внесудебном порядке, вплоть до применения высшей меры наказания — расстрела[232].