После окончания церемонии каждый из присутствующих при казни наполнил маленький мешочек пеплом от костра; похоже, этому пеплу приписывали те же свойства, что и веревке повешенного, — приносить счастье в дом.
Когда я, как и другие, заполнял пеплом свой мешочек, то внезапно почувствовал, как в руку мне всовывают записку. Обернувшись, я увидел какую-то старуху; она прижала палец к губам и, сказав только одно слово: «Прочтите!» — удалилась.
С минуту я стоял в недоумении, затем развернул записку и прочел:
«Сегодня вечером, в десять часов, Вас ждут в саду третьего дома, считая от пруда. Дом с зелеными ставнями; у порога две кокосовые пальмы. Вы переберетесь через стену и остановитесь под печальным деревом, куда за Вами придет та самая дуэнья, что передала письмо».
Я повернулся в сторону дуэньи, ожидавшей в стороне. Увидев, что я махнул рукой в знак согласия, она сделала реверанс и исчезла.
XII
ДОНЬЯ ИНЕС
— Я приблизительно знал, куда мне предстояло отправиться на свидание. Оглядев окрестности со стены, которой был обнесен старый город, я заметил приятный уголок для прогулок — берег маленького пруда, где у каждого богатого португальца есть окруженный садом загородный дом. Печальное дерево, названное так потому, что его цветы раскрываются лишь по ночам, тоже было известно мне: одно такое дерево я видел в саду снятого мною дома.
В половине десятого я вышел из Гоа; при мне были три или четыре жемчужины, на случай если пришлось бы сделать подарок. Жемчужины были достаточно красивыми, чтобы подарок мой не был отвергнут. Спрятав под одеждой сингальский кинжал, я готов был отважно посмотреть в глаза любой опасности, с какой мог встретиться во время своей ночной вылазки.
Без четверти десять я стоял перед маленьким домиком, легко найденным по описанию. Я обошел его кругом, чтобы выбрать место, где легче всего перелезть через садовую ограду. При виде калитки у меня появилась надежда: может быть, ее оставили открытой, желая избавить меня от необходимости брать стену штурмом. Так оно и было: я толкнул калитку, она подалась, и я очутился в саду.
Там мне совсем уже легко было найти то место, где я должен был ждать. Ориентируясь на восхитительный аромат, минуту спустя я уже скрылся в густой тени, отбрасываемой ветвями печального дерева. Его цветы, раскрывающиеся в десять часов вечера и закрывающиеся перед рассветом, покачивали свои благоухающие чашечки, и время от времени некоторые из множества покрывавших дерево цветков падали, устилая землю лепестками, будто снежными хлопьями, и маня прилечь и понежиться в этой сладко пахнувшей постели. Как вы могли заметить, я не слишком поэтичен по натуре, но тогда я не мог не поддаться очарованию прекрасной ночи; если есть мне о чем пожалеть сейчас, так это о том, что я рассказываю как старый морской волк, а не как поэт, вроде вас, или художник, вроде вашего приятеля.
Мы, Биар и я, поклонились.
— Собственно говоря, вам не за что извиняться, папаша Олифус, — сказал я ему. — Вы рассказываете не хуже господина Бернардена де Сен-Пьера.
— Благодарю вас, — ответил папаша Олифус, — хоть я и не знаю, кто такой господин Бернарден де Сен-Пьер, но догадываюсь, что вы сделали мне комплимент. Так я продолжу.
Я простоял под деревом уже с четверть часа, когда послышалось шуршание ткани и шум шагов, потом показалась робко приближающаяся тень женщины. Я тихонько окликнул эту женщину; мой голос ее ободрил, и она пошла прямо ко мне. Протянув мне конец пояса, другой конец которого держала зажатым в кулаке, она молча направилась впереди меня к дому, указывая путь.
Дом был почти полностью погружен в темноту, лишь в двух или трех окнах сквозь жалюзи пробивался свет. Стены дома были окрашены в красный цвет и совершенно сливались с темным ночным небом. Переступив порог, я оказался в еще более глубокой тьме. Тогда дуэнья (это была она), потянув пояс к себе, нашла мою руку, помогла мне подняться по лестнице, провела по коридору и, распахнув дверь, откуда хлынул яркий свет, втолкнула меня в комнату. Там, на бамбуковой кровати, покрытой великолепным китайским шелком, лежала прелестная женщина совершенной красоты, лет двадцати — двадцати двух.
К потолку комнаты был подвешен большой веер, колебавшийся, казалось, сам собой, от него в воздухе веяло прохладой; в середине стоял стол, уставленный всевозможными лакомствами.
В те времена я был молод, красив и далеко не робок. Я поклонился даме; она ответила на мой поклон с удовлетворенным видом женщины, которой доставили то, за чем, в конечном счете, она посылала, и я уселся рядом с ней.
На Цейлоне и в Буэнос-Айресе я выучился немного болтать по-испански, а испанский и португальский очень близки между собой. К тому же за языком, состоящим из не всегда понятных слов, следует язык всегда ясных жестов. Женщина показала мне накрытый стол, ожидавший меня в течение часа. Я ответил, что, раз этот ужин уже час ждет меня, не стоит заставлять его томиться, и мы сели за стол. По обычаю испанских и португальских свиданий, стакан был только один. В двух графинах горели, словно рубин и топаз, портвейн и мадера. Попробовав оба напитка, я нашел их превосходными и только собрался приняться за пирожные и прочие сласти, как вошла перепуганная дуэнья и что-то шепнула хозяйке на ухо.
«Что случилось?» — поинтересовался я.
«Ничего, — ответила моя прекрасная сотрапезница. — Это мой муж, который, как я думала, должен был пробыть в Гондапуре еще три или четыре дня, внезапно вернулся. Он всегда так поступает, гадкий метис».
«Ах так! — сказал я. — А что, ваш муж ревнив?»
«Как тигр».
«То есть, увидев меня здесь…»
«…он убил бы вас».
«Хорошо, что предупредили, — заметил я, достав из-под одежды кинжал и кладя его на стол. — Приготовимся встретить его».
«Ой! Что вы делаете?» — воскликнула она.
«Вы же сами видите. Следуя пословице, лучше самому убить черта, чем ждать, пока он нас убьет».
«Не надо никого убивать», — засмеялась она, показав два ряда жемчужин, рядом с которыми те, что лежали в моем кармане, показались бы просто черными.
«Как не надо?»
«Я сама обо всем позабочусь».
«Ну, тогда все в порядке».
«Только выйдите в ту комнату: оттуда можно попасть на балкон, и вы увидите все, что здесь произойдет. Если мой муж направится в вашу сторону (это почти невероятно), идите на балкон и прыгайте вниз… там невысоко, всего двенадцать футов».
«Хорошо!»
«Ступайте! Я сделаю все, чтобы его возвращение не нарушило наших планов».
«Еще лучше!»
«Не беспокойтесь. И идите, я слышу на лестнице его шаги».