Читать интересную книгу Среди богомольцев - Николай Благовещенский

– Где же взять их? отвечал тот. – У нас есть гравюры, да те католические, для нас не годятся.

– За то рисунки были бы правильнее.

– Нам правильности и красоты особенной не нужно. Молящийся, по одному, очертанию, может представить себе красоту небесную, как ему угодно. Наше дело только напомнить. Да и можем ли мы нашими красками изобразить сияние славы небесной?…

Так стараются иконописцы объяснить своё не искусство, и придать ему даже религиозный смысл.

Новейшую живопись Афона хотя нельзя похвалить за красоту рисунка, но за то она замечательна своею замысловатостью и обилием содержания. Глядя на афонское изображение, можно последовательно припомнить всю историю изображаемого события, его начало, конец, и даже последствия. Глядя, например, на икону Преображения, видишь в одно время Иисуса Христа, входящего на гору, преображающегося и потом сходящего с горы, и т. п. Особенно назидательны стенные изображения, помещённые в притворах храма. Тут в картинах изображается весь символ веры, и вселенские соборы с их учением, и даже апокалипсис. Тут же для назидательных размышлений братии изображена лестница Иоанна Лествичника, по которой восходят к нему иноки, а бесы стараются столкнуть их с этой лестницы и уронить в геенну огненную. Геенна изображена под лестницей в виде страшного дракона; из открытой пасти дракона пышет полымя, а из полыми торчат ноги инока, сбитого с пути бесами. Рядом обыкновенно помещается изображение монаха, распявшего, в виде креста, плоть свою со страстями и похотями; все члены его плоти покрыты надписями, в которых перечисляются грехи, соответствующие каждому члену. Далее изображена смерть грешника и праведника, преступление Анание и Сапфиры, загробные мытарства, ад с висящими на крючьях грешниками, и рай, в котором ходит благочестивый разбойник с крестом на плече. Есть изображение полемического свойства, например: изображена лодка, наполненная православными христианами, которою управляет сам Иисус Христос, сидящий у руля, а на берегу стоят римский папа и Лютер со своими последователями и длинными баграми силятся они опрокинуть лодку. Если рисуются еретики, то непременно с бесами на плечах, которые нашептывают им лжемудрые речи. Но всего не перечесть. Вообще тут в лицах изображен весь тот мир, где постоянно сосредоточены мысли афонских отшельников, с их вечным memento mori.

Каждая община имеет печатные изображение своего монастыря, которые потом она раздает на память своим поклонникам. Эти виды срисовываются местными живописцами, что называется «с птичьего полета», то есть так, что на картине видна и внутренность и наружность монастыря со всеми подробностями пристроек. Тут же обыкновенно рисуется крестный ход; монахи бьют в ток и звонят в колокола; по морю плавают корабли и киты. Однажды старцы, в Руссике, попросили меня снять вид их монастыря. Я снял его, как следует, и показал старцам. Русские остались довольны моей работой, а греки, после долгого рассматривание рисунка, только покачали головами.

– Где же трапеза наша? спрашивали они у меня. Я показал на крышу трапезы, заметную из-за стен монастыря.

– А дверей разве нет у нашей трапезы?

– Да я их не видал с того места, откуда снимал.

– Ну, а где же поварня? Где церковная лестница? Отчего никто не звонит в колокола?

– Этого опять-таки я не мог видеть.

– Нет, это не наш монастырь! заключили греки и возвратили мне рисунок.

Пение, как искусство, на Афоне должно бы процветать во всей силе, потому что монахи большую часть дня или поют, или слушают пение; но оно процветает отчасти только среди русских отшельников. В русских обителях, заключённых в строгие условие киновиатской жизни, хоровое церковное пение проникнуто глубоким аскетическим смыслом и производит на посторонних слушателей сильное впечатление. Унылость напева и тихие, немного однообразные переливы нот – отличительные особенности этого пения; из нот монашеских изгнано все, что может радовать и услаждать слух, запрещены даже все сочинение Бортнянского и других композиторов, напоминающих музыку мирскую, католическую. Не знаю, из каких концов России перешло на Афон это пение, но знаю, что все привозимые, из мира, ноты поступают здесь в цензуру знатоков пения, и из них поется только то, что соответствует отшельническому настроению братии и гармонирует с пустынным складом Афона. Такое пение как то невольно настраивает человека на известный лад, и потому, в отношении искусства, стоит несравненно выше пение греческого.

Греки афонские поют обыкновенным церковным напевом, какой употребляется в мирских греческих церквах, но для человека, имеющего хоть сколько-нибудь музыкальное ухо, это пение невыносимо. Мне говорили, что иностранцы, привыкшие к гармонии хорового пения, не могут судить о красотах греческого напева и что надобно непременно привыкнуть к нему, но я в течение целого года силился приучить себя к этим звукам, и не мог. Обыкновенно греческий псалт (певчий), без всякой меры, выводит полутонные, раздирательные завыванья, а остальные вторят ему, подтягивая унисоном один главный тон. В этих звуках нет ни мелодии, ни такта; это не обиходное наше пение, в котором все-таки нет фальшивых нот; у греков звуки как-то странно сливаются и рознят без милосердия. Изредка будто прорвется иногда какой-нибудь осмысленный мотив, но он тотчас же затеряется в этом хаосе звуков. К довершению эффекта афонские псалты, вытягивая свои ноты, имеют привычку гнусить и петь через нос, и тем ещё более тиранят постороннее ухо. Часто, слушая подобное пение, я думал: неужели есть возможность от этих звуков приходить в умиление и настроиться к чему-нибудь высокому? Где же это, знаменитое в древней Греции, «сладкозвучное, трисоставное пение?…» Нынешние греки его не знают и в памяти народной уцелело только, что давно когда-то существовало здесь это сладкозвучное пение, но вероятно сладкие звуки его, вместе с последними молитвами падшей Греции, унеслись на небо…

Остается сказать несколько слов о состоянии современного зодчества на Афоне. На счет этого нынешние монахи очень не взыскательны, и архитектура, как искусство, на Афоне вовсе не существует. Монастырские здание и соборы построены, большею частью, до турецкого погрома, и потому всё старание нынешних зодчих обращено на то, чтобы только поддержать старое. Ныне строятся здесь только кельи да малые церкви самого незатейливого рисунка; а если строятся соборные храмы, то по старым образцам и мирскими архитекторами. Впрочем надо сознаться, что кельи нынешней постройки более удобны для жизни, чем старые. Что же касается до внешних украшений, то монахи позволили себе только одну роскошь: они большую часть своих соборов выкрасили снаружи яркой красной краской. Все монастыри выстроены по одному образцу: массивные здание братских келий с башнями и бойницами стоят в виде квадрата, образуя в середине широкий двор; на дворе стоит соборная церковь, против неё из двери в дверь – братская трапеза, а вокруг, в беспорядке, налеплено несколько мелких пристроек для кухни, кладовых и т. п. Путешественники, снимавшие планы монастырей афонских, жаловались на неправильность его строений и говорили, что здесь нельзя, например, по одному углу судить о других, но приходится измерять каждый угол отдельно. Лучшее украшение Афона – это его соборные храмы, в архитектуре которых есть легкость, грации и красота, но не нынешним Афоном построены эти храмы.

Вглядываясь в общую массу монастырских построек, в библиотеки и искусства древние и новые, можно сразу заметить перевес и силу древнего Афона над нынешним; всё говорит, что древний Афон жил одними интересами с остальным человечеством и вместе с ним работал в пользу науки и искусства. Нынешний Афон понемногу уничтожает следы прошлого, он одряхлел уже и едва ли когда приобретет ту силу, какую имел прежде… А может быть, нынешний Афон более верен своему принципу, чем древний? Может быть, отказавшись клятвенно от мира, он и на деле отвергает всё изящества мира и всё то, без чего легко можно спастись?… Может быть!…

XI. Болезни и врачебная часть.

Причины местных болезней. – Монастырские больницы, аптеки и врачи. – Оригинальные способы лечения. – Карейский «профессор медицины.» – Ладонки, заклинанья и нашептыванья. – Келья умалишенных.

От недостатка пищи, изнурительных бдений и постоянной борьбы с плотью, большая часть братии афонской хворает разными болезнями. Преобладающие на Афоне болезни: грыжа и отеки ног – от частых стояний; худосочие и брюшные завалы – от вечного поста; спинная сухотка, чахотка и полное истощение – от разных искушений. Редкий монах избегнет подобных болезней; корень их таится в самом процессе самоумерщвление и в строгости киновиатского и скитского устава, от которого редкая плоть не надломится. Отчасти знают это и сами монахи, и потому смотрят на болезни, как на неизбежные следствие своих подвигов, и переносят их с кротостью и удивительным терпением. Некоторые отшельники, здоровые по природе, сами просят у Бога болезней, в наказание за прошлые грехи и благодарят за них Бога. Конечно, я здесь разумею только истых отшельников, строго наблюдающих за порядком спасения; в штатных монастырях, как известно, порядки не те.