Читать интересную книгу Ошибка Бога Времени - Инна Бачинская

– Чего? – не понял Зажорик. – Какому препарату?

– Лекарству. Чтоб хворь лечить. Можно гробить пациента химией, а можно лечить травой. Только надо иметь терпение и знать дозу. Доза – самое главное! Ну и траву, конечно, надо знать. А с другой стороны, любое лекарство – яд, поэтому самое лучшее – обойтись компрессом, принять на грудь и надеяться – может, само рассосется.

– Чего?! Что ты мелешь? Какой, к черту, компресс? – Зажорик даже притормозил от обуревавших его чувств. – Ты чего, Монах?

– Образно выражаясь, Жорик. Аллегорический компресс. Но сейчас не об этом. Известно ли тебе, что в природе полно растительных препаратов, алкалоидов, имеющих прямой кардиотоксический эффект?! И если напоить клиента нужным зельем в известной пропорции… грибом, корнями, ягодами, – то с концами? Причем, что характерно, практически никаких следов в организме не остается. И что… эээ… опять-таки характерно, произрастают они вокруг нас в большом количестве! Прямо под ногами! Понял?

– Не понял! Это ты о чем?

– О том, что сердечный приступ можно вызвать… если очень захотеть.

– А при чем тут «Торг»?

– Проверить надо одну мыслишку, я же сказал! Ты… это, не виляй по дороге, держись середины! Главное – спокуха! В нашем деле главное не суетиться, Жорик. Сохранять спокойствие.

– Тайны мадридского двора, – буркнул Зажорик, выворачивая руль. – Сам держись!

Он запарковал машину наискосок от «Торга», за газетным киоском, и Монах, кряхтя, полез наружу, бросив:

– Сверим часы! Смотаешь удочки через двадцать пять минут.

– А ты? – вытаращил глаза Зажорик. – Без тебя? Я тебя не брошу!

– Даже не думай! По сговору огребем по полной. Я отобьюсь, Жорик, не переживай!

…Зажорик наблюдал, как Монах подошел к двери бывшего партийного учреждения и позвонил. Он был как на освещенной сцене, и Зажорик перекрестил его спину. Уселся поудобнее и приготовился ждать. Дверь открылась, появился охранник – здоровенный амбал. Они перекинулись парой слов, и амбал махнул рукой – проходи, мол. Монах переступил порог.

Зажорик не заметил, как задремал, и снилось ему, что он дальнобойщик, и едет по бесконечной пустыне, и вокруг только песок и кактусы. Гремит хард-рок, дело идет к вечеру, багровеет закат, а до ближайшего городка около двухсот миль. Ха, городок! Занюханная гостиница с баром, бензоколонка и десяток деревянных хибар! Пивко, правда, холодное, и «френч фрайз», по-нашему – картошка фри. И душ, и свежие простыни, и можно протянуть… то есть вытянуть ноги. И такое светлое предвкушение радости охватило Зажорика во сне, что он даже заулыбался и запрыгал в такт музыке. Но радость его продолжалась недолго – вдруг затарабанило в двигателе, не то в коробке передач, не то камешками по днищу, и Зажорик облился холодным потом. Он вырубил музыку и прислушался – вроде не стучит! Показалось! Но тут же снова раздался стук! Зажорик свернул на обочину, заглушил двигатель. Потом включил снова. Прислушался и явственно услышал: «Жорик… открой… твою…!» Голос и лексика были ему знакомы.

Монах плюхнулся на сиденье и приказал:

– Ходу! Ты чего, прикемарил на посту? Я чуть окно не вынес!

Взвизгнули тормоза на вираже, и Зажорик бросил:

– Пристегнись! А то штрафанут! А чего ты ему впарил? – спросил он, имея в виду охранника.

Монах рассмеялся.

– Что забыл мобильник в «Торге».

– И он повелся?! – поразился Зажорик.

– Ты же видел! Люди, как правило, мне верят. У меня внешность, внушающая доверие.

– Ага! – фыркнул Зажорик. – И что? Нашел что-нибудь?

– Вот! – Монах показал Зажорику блестящую упаковку какого-то лекарства.

– Что это?

– «Блопресс», от давления, произведено в Австрии. Видишь, наполовину использовано.

– И что? – Зажорик скосил глаза на упаковку. – Откуда?

– Там, в ящике стола, до сих пор лежат вещи Евгения, всякие мелочи вроде именного блокнота, ручек, брелоков без ключей, портмоне, таблеток, а на крышке написано: «Е.А. Литвин», аккуратненько так, не иначе – Марат изобразил. Все, что осталось, когда его увезли… Верный соратник! Сложил в коробку, закрыл и надписал. И с глаз долой, в нижний ящик правой тумбы. Когда мы с ним беседовали, я обратил внимание, что он бросает взгляды в ту сторону, и сразу сообразил…

– А почему он не отдал их Юле? – перебил его Зажорик.

– Должно быть, не захотел травмировать лишний раз. Он говорит о ней как о святой. Но это так, реплика в сторону. Сейчас не об этом.

– А о чем?

– О том, что таблетки были у Евгения под рукой! Он прекрасно знал о своих проблемах и держал лекарство на виду. Видишь, осталась половина. Значит, он его принимал, и оно ему помогало. Когда ему стало плохо, он принял лекарство, но оно не сработало. Это то, что лежит на поверхности, Жорик.

– Почему не сработало?

– Потому что причина, вызвавшая приступ, была достаточно сильной, и «Блопресс» не подействовал. Во всяком случае та доза, которую рекомендовал доктор. А принять вторую таблетку он уже не успел.

– Ничего не понимаю! – в сердцах воскликнул Зажорик. – Какая еще причина? И откуда ты знаешь, что рекомендовал доктор?

– Какая причина? Я думаю, он принял что-то, и в результате…

– Что значит – принял? Лекарство?

– Нет, я думаю, это было не лекарство. Он принял… что-то, возможно, какой-то растительный яд, даже не подозревая об этом. Допустим, ему предложили чай с отравой… Гипотетически!

– Монах, ты совсем двинулся! Кто предложил? Марат?

– Не обязательно. Я не знаю кто. Я даже не знаю, был ли это чай! Может, кофе. Это неважно. Хотя отравители больше любят чай или коньяк, как пишут в детективных романах.

– А что важно? – спросил обалдевший Зажорик.

– А важно – «кому выгодно». Мы с тобой это уже обсуждали. Делает тот, кому выгодно, как говорили древние. Супруге, Марату, конкурентам. Возможно, были еще желающие!

– Ты, Монах, со своими грибами совсем двинулся! Если бы его отравили, то при вскрытии это обнаружилось бы! Там же делают всякие анализы… И может, он вообще таблетки не принимал! Не успел – стало плохо, потерял сознание. И нечего тут играть в детектива! Из романа… Надо же!

– Ты меня не слушаешь, Жорик! Есть алкалоиды, которые не оставляют следов, мы это уже обсуждали. Хотя… – он задумался на миг. – Может, и не успел. Не знаю, может, ты прав. Но гипотетически… ты же понимаешь, что я тоже могу быть прав? Гипотетически? В принципе?

– Ну… можешь, – не мог не признать Зажорик. – В принципе, все могут. А доказательства?

– Доказательств нет, разве что умозрительные. Ладно, Жорик! На том и закончим… пока. А что тебе снилось? – переключился Монах.

– Не помню, фигня какая-то… пустыня, кактусы… – напрягся Зажорик. – Вроде я снова в Штатах. Не помню. И стук в двигателе…

– Это я стучал! Думаю, сейчас Эдик опомнится, надо делать ноги!

– Эдик?

– Охранник!

– Ты его… что? – испугался Зажорик. – Вырубил?

– Мы же не на Диком Западе, Жорик. Он задремал, и я не хотел его тревожить, пусть отдохнет. У него работа трудная.

– Шаманишь?

– Шаманю, – согласился Монах. – Но исключительно для пользы дела.

– Но там же камеры, ты все равно засветился!

– Да кто это кино будет смотреть? Никаких ЧП, ничего не вынесли, никого не убили, все на месте…

Глава 15

Камень брошен

С треском лопнул кувшин:

Ночью вода в нем замерзла.

Я пробудился вдруг.

Мацуо Басё (1644—1694)

Конверт был самый обычный, тускло-голубой, на бледной марке – лунные кратеры, какая-то космическая техника. Адрес написан печатными буквами. Для Ю.П. Литвиной. Обратного адреса нет, отчего письмо кажется голым. Юлия повертела конверт в руках, надорвала сбоку, вытащила сложенный вчетверо листок, развернула.

«За деньги, оставленные покойником, можно купить много полезных вещей, в том числе и молодого любовника. Стареющие бабы падки на молодую плоть. А проституток мужского пола ничуть не меньше, чем женского.

Всех благ,

Благожелатель».

Черные печатные буквы, такие же, как на конверте. Юлия опустилась в кресло прямо в прихожей, глубоко вздохнула, стремясь унять бешено колотящееся сердце.

Еще раз пробежала глазами по строчкам. Выделила одну – о «стареющих бабах» – и зацепилась за нее взглядом. Стареющие бабы… Юлии казалось, будто ее ударили по лицу. Задели походя. Несильно смазали рукой, но скулы загорелись. Тот, кто ударил, остановился, обернулся и теперь смотрит на нее с жадным и злобным любопытством.

Она сидела, бессмысленно глядя на лиловые цветы на обоях. Что делать? Куда бежать? Кому жаловаться? Некуда. Некому. Она ни за что не покажет эту подметную грамоту Алексу. Все равно он ничем не поможет. Она скомкала листок в кулаке. Поднялась с кресла и пошла в кухню. Зажгла газ, сунула листок в синевато-оранжевое легкое пламя и держала там, пока от него не остался лишь пепел. Она чувствовала себя вывалянной в грязи и больной от той ненависти, которой дышало письмо. «Словом можно убить, – подумала она. – Меня убили».