Читать интересную книгу Коммуна, или Студенческий роман - Татьяна Соломатина

– Подметать? Сейчас? Ночь на дворе… – Поля с ужасом посмотрела на Нилу. Затем с не меньшим – на веник.

– Если не подметать каждый раз «сейчас», то можно по уши утонуть в говне. Поверь мне! Я живу в коммунальной квартире с немного не от мира сего – в том, что касается домашнего хозяйства, – мамашей. И парой старушек-маразматичек. День уборки минус – два ведра говна плюс. Давай-давай! Кроме того, это дисциплинирует!

– Девочки, так воды хочется! Обыкновенной пресной воды! – занюнила Вторая Ольга.

– Я согласна с Нилой! Хотя видит бог, как я устала и как я понимаю Полину и Ольгу Вторую. Но если мы распустимся, то действительно – привет! Мы превратимся в засранок-развалюх. Надо что-то придумать. Какое-нибудь эдакое слово чести. Меня папа так учил делать. Обычно помогает. Папа говорил, что главное для человека – самоуважение. Вот! Давайте вслух все вместе произнесём: «Если я сегодня не постираю носки – я не буду себя уважать!» Давайте, давайте! Хором!

– Если я сегодня не постираю носки – я не буду себя уважать! – нестройно протянули девушки.

– Если я сегодня не почищу зубы – я не буду себя уважать! – бодро подхватила Нила инициативу Первой Ольги.

– Если я сегодня не помою задницу… – начала подхихикивать Вторая Ольга.

– …то завтра она слипнется! – захохотала Нила.

– Если я сегодня не сдохну, то торжественно клянусь завтра утром выйти к страшному жёлобу затемно и помыться холодной водой во всех труднодоступных местах! – развеселилась Поля.

Как ни странно, дурашливое поведение придало им сил. Они подмели комнату, протёрли подоконник, вымыли чашки, постирали у всё того же пресловутого жёлоба носки. Насколько смогли – очистили обувь. Отдраили зубы. И все вчетвером, уже без сопровождения, посетили белёный вонючий каземат без дверей.

– Оля, – шепнула Полина Первой Ольге, к которой чувствовала более выраженное расположение, нежели к прочим девушкам. Видимо, именно в ней концентрировалось то главное, чего недоставало самой Полине, – целеустремлённость и умение доводить начатое до самого настоящего конца. Может, и не поэтому. А потому, почему люди чуют дружеское расположение друг к другу – без «почему». Ни от чего. Вроде и более достойные объекты есть, но сердцу-то ведь не прикажешь! – Оля, я стесняюсь спросить, но… – Полина пыталась подобрать достойные слова. Но она как-то никогда и ни с кем о таком не говорила. Во всяком случае, в относительно взрослом возрасте, когда люди уже научаются решать подобные дела самостоятельно.

– Я знаю, о чём ты хочешь спросить, – шепнула та в ответ. – У меня та же проблема, что и у тебя. Насколько я успела заметить. Я только порадовалась за наших подруг, но у меня тоже не получается то самое вот так вот. Вот тут вот. Без дверей. По маленькому ещё ладно. А вот…

– Да. Девки – молотки. Никаких рефлексий. А мне кажется, что если я… Во-первых, при этом же бывают звуки. А вдруг там, за стеной, по соседству, сидит тот же Коротков. А тут я ка-а-ак бабахну!

Обе девушки рассмеялись.

– Или как представлю себе, что такой весь умный Тарас или Примус, набитый цитатами из классики выше крыши, сидит сейчас там же, неподалёку, размышляя о живописи или изобретении спасительной вакцины от всего, и вот с таким же умным видом…

Их настиг вовсе уж истерический хохот.

Согласитесь, странные девушки. Кто же о таком говорит? А ещё студентки. Дочери интеллигентных родителей. Поколение, уже не знавшее, слава богам, ни теплушек, ни ссылок. Поколение, уже не знавшее, слава Советам, ни Америк, ни Швейцарии, ни бонн, ни гувернанток. Поколение, не знавшее историю ни по учебникам – потому что все учебники истории врут, ни по рассказам бабушек-дедушек. Потому что те позволяли себе в лучшем случае шёпотом, на ночь – и то в виде сказок. А то и вовсе ничего себе не позволяли, потому что не о чем. Поколение, воспитанное на официальных политических песнях, около-диссидентских кухонных трёпах. Поколение домашних комсомолочек, не умеющее толком ни подмыться, ни просраться в условиях, чуть отличных от квартирных, простите автору грубость. Он сам из этого поколения – и посему на эту грубость имеет полное право.

– И что делать будем?

– Завтра в посадку пойдём!

– Договорились. Надеюсь, до того времени у нас не будет заворота кишок.

– Оль, я, как дура, взяла один-единственный спортивный костюм. А всё остальное – так. Шорты-джинсы. И смотрю, тут по вечерам уже зябко. Я же думала, что тут сентябрь такой же, как в Одессе. Я даже куртки не взяла, представляешь? Что делать?

– Позвони родителям, пусть привезут.

– Ну не-ет. Не буду! Я же – корень зла. По матери. Отец так – фоном. И тут вдруг – с мольбами о помощи. Я добровольно в такую задницу не полезу. Лучше голой здесь буду помидоры собирать до самого Нового года!

– Ясно. А у меня всё с точностью наоборот. В смысле расстановки фигур. У меня папа – главный. А мама – малый ребёнок. Даже не фоновая фигура… Ладно. У тебя проблема, а я тут разговорилась. Ко мне папа в субботу приедет. Я ему позвоню с почты и скажу, чтобы захватил пару-тройку костюмов и курток. Прорвёмся, сестрёнка, не дрейфь!

– Слушай, а что бы мы делали, не будь у нас этих мам и пап и телефонов на почте, а? Совсем мы к жизни не приспособленные.

– Так только кажется, Поль. Только кажется. Просто зачем об этом думать, раз пока есть телефоны на почте и папа с парой курток? Если бы да кабы… Сослагательное наклонение – не наш метод!

– Но всё-таки… Вот смотри, тот же Коротков.

– Ну знаешь, если бы ещё и мужики были такие, как мы, тогда на земле вообще бы страшно было! Мужчина обязан быть мужчиной!

– Ты думаешь?

– Знаю! Ладно, пошли спать!

В комнате не было ни замка, ни щеколды, но девушки как-то и не подумали об этом. Какие опасности могут подстерегать студенток в колхозе? Вокруг только свои!

В других комнатах и даже на улице ещё шумели-гуляли. Где-то даже слышны были гитарные переборы. Посреди всего этого бродил Филипп Филиппыч, несколько косой от местной сивухи. На голове у него был фонарик, привезённый из какой-то зарубежной командировки. А наши четыре девицы уже спали крепким-крепким первозданным сном, какой случается у юниц от физического труда на свежем воздухе.

Что-то щёлкнуло в хмельной голове физиотерапевта, и он решил проверить, как там эта… как её?.. Романова! Уже начала морально разлагаться? Или ещё нуждается в крепком опытном… хм… плече?

Он подрулил к дверям «блатной палаты», которую Ольга Вольша из него ногами выбила. И он, увы, не мог отказать этой гадине, потому что её папочка, Толик Вольша, – профсоюзный, мать его, деятель! – дружит с Игорем Ивановичем. Чего её вообще в этот колхоз понесло, если такие дела? Сидела бы себе в библиотеке, карточки перебирала бы – вот тебе и вся трудовая повинность. Нет, эту долбаную Вольшу в колхоз понесло. Она, видите ли, пра-а-авильная! Ещё и Романову эту к себе в комнату потащила. А жаль. Романова у нас девочка красивая, ничейная. Можно было бы уму-разуму поучить на общих основаниях. Так нет! Обзавелась профсоюзной доченькой в подружки. Ну ничего, можно строгим шёпотом в коридор вызвать. И тут уже начать… говорить. Лекцию прочитать о моральном облике молодого строителя коммунизма. А там – как пойдёт… Никакого насилия, разумеется. Что он, общажная жлобня? Он – доцент! Интеллигентный человек! У него жена, дети и всё такое! Только лаской!

Только Филипп Филиппыч собрался было тихонечко поскрестись в двери, приоткрыть и прошептать: «Романова, выйди-ка в коридор!» – как из темноты выросла крепкая фигура Вадима Короткова со скрещёнными на груди руками.

– Что-то потеряли, Филипп Филиппыч? – вежливо поинтересовалась фигура у доцента-куратора. Несмотря на видимую дружелюбность тона и улыбку, у физиотерапевта мурашки по жопе, пардон, поползли. Автор не виноват, что у дражайшего Филипп Филиппыча сократились миоволокна луковиц волосяного покрова не на спине, а именно там, где сократились.

– Нет, Коротков, ничего не потерял. Просто провожу обход территории, где обитают вверенные мне питомцы.

– А-а-а… Ну, тогда пошли к нам, шеф. У нас наливают.

И Филипп Филиппович поплёлся в комнату, где обитали Вадим, Стас, Примус и Серый.

На койке у Вадима сидела разбитная деваха-третьекурсница из тех, что расселили в Борисовке. Филипп Филиппыч её хорошо знал. В шестой общаге живёт. Тоже из села, после училища, да ещё и работала. Целевой набор. Никаких проблем. «Вот и хорошо, вот и славно! Храни бог!» – думал куратор, принимая из рук Короткова гранёный стакан, наполненный чем-то с виноградным привкусом из тут же на полу стоящей канистры.

В ночное

– Буквально до цвинтара! – утробно провещало со скамейки палисадника.

– А-а-а!!! Чтоб вы были здоровы, Владимир! – завизжала девушка, в кои-то веки употребив столь характерную для Одессы, не любимую Полиной, сентенцию.