Читать интересную книгу Мы идeм по Восточному Саяну - Григорий Федосеев

Левка неохотно покинул нагретое место. Он лениво потянулся, зевнул во всю свою огромную пасть и, осмотревшись, замахал хвостом. День обещал быть безоблачным.

В шесть часов наш маленький отряд уже шел вдоль крутого ключа, поднимаясь на верх пологого отрога. Как только мы оказались там, то в северо-западном направлении во всем своем величии увидели голец Чебулак. Его тупая снежная вершина господствует над всеми прилегающими горами.

С боков его сжимали синие ленты хребтов с серебрящимися на солнце откосами. А дальше за гольцом чернели гребни, убегавшие на запад в туманную дымку. Склоны Чебулака изрезаны круто спадающими ключами и снизу опоясаны темнозеленой полосою густой хвойной тайги. Кое-где по крутым снежным скатам взбегали отдельные кедры, там же чернели пятна отогретых россыпей да обломки развалившихся скал. К нам голец обращал глубокий цирк, оконтуренный гигантскими стенами обнаженных пород. Подступ к вершине Чебулака охраняли бесчисленные скалы, они-то и придавали великану суровый вид.

До Чебулака оставалось не более двадцати километров. Наметив кратчайший путь, мы тронулись дальше. На широкой равнине, за перевалом, развернулись два озера, соединенные между собою узкой проточкой. Это Дикие озера. Они были покрыты льдом, и только вытекающий из западного водоема ручей местами освободился от зимних оков и, заполняя весенним шумом узкое ущелье, скатывался к реке Тумной.

А солнце высоко поднялось над нами и заливало ярким светом всю горную панораму. Позади, над хребтом Крыжина, появилось досадное серое облачко. Оно лезло на вершины и, увеличиваясь, расползалось по гребням.

-- Опять к снегу... -- сказал Павел Назарович, первым заметивший его.

За озером неожиданно попалась глубокая тропа, только что проложенная по снегу прошедшим впереди стадом сокжоев. Они, так же как и мы, направлялись к реке Тумной.

Повидимому, звери совершали переход к летним пастбищам, шли без кормежки, оставляя после себя взбитый до земли снег. Не оставалось сомнения, что вожак не в первый раз вел стадо этим путем. Тропа удачно обходила завалы, чащу, крутые распадки. Дойдя до Тумной, сокжои расположились на отдых вблизи кедра, у скалы, на единственной поляне, освободившейся от снега. Когда мы приблизились, раздался сильный треск. Стадо в беспорядке бросилось через реку, но выскочить на крутой берег не смогло и в смятении остановилось.

Их было всего одиннадцать сокжоев различных возрастов. У взрослых между ушей виднелись черные вздутия -- будущие рога, взамен отпавших зимою. И только у одного, самого крупного сокжоя эти вздутия были большие и уже имели форму рогов.

Приподняв головы и насторожив уши, звери в недоумении смотрели на нас, не подозревая опасности. Но вот у одного из-под ног вырвался камень, и все разом сорвались с мест. Сокжои разбились на две группы: одна бросилась вниз по реке, вторая -- вверх. Левка волновался. Казалось, вот-вот он кинется на Днепровского, который держал пса на своре (*Свора -- ремень, шнур).

Река Тумная немного меньше Нички и до слияния с ней течет на юго-запад глубоким каньоном. Долина имеет мрачный колорит. Со всех сторон давят на нее нависшие обрывы, осыпи, жмет лес. Над руслом, заваленным округленными обломками скал, нависла ольховая чаща, берега забиты наносником. Небольшие плесы и заводи под крупными валунами изобиловали хариусом -- любителем холодной и быстрой струи. В Тумной, пожалуй, чаще, чем в других реках Восточного Саяна, попадаются таймени. Мне удалось поймать к обеду несколько хариусов, и Павел Назарович приготовил из них вкусную уху. Если бы мы не потопили свое ружье, не исключено, что и медведь не ушел бы от нас.

Удивительная беспечность овладевает иногда этим зверем. На поляне, где мы остановились, дымился костер, вокруг была развешана мокрая одежда. Медведь спускался вниз по реке, медленно шагая между камней. Низко опущенная голова покачивалась из стороны в сторону: видно, ему лень было поднять ее и посмотреть вперед. Днепровский схватил Левку и, пока тот не видел зверя, прижал к себе. Павел Назарович только что снял с огня чайник, да так и застыл с ним. Ничего не подозревая, медведь подошел совсем близко, остановился, разгреб лапой мох, подобрал языком корешок, похрустел зубами. Заглянул в пустоту под камнем, но вдруг поднял голову, да так и замер от неожиданности.

-- Чай пить с нами! -- крикнул Павел Назарович.

Зверь рявкнул и привскочил. Увидев вблизи себя людей, он с перепугу метнулся назад, затем бросился через воду и сколько было сил стал удирать наверх по гребню.

-- Ух! Ух! Ух! -- еще долго доносился оттуда панический рев.

-- Видимо, и медведя не обидел Чудо-зверь страхом, -- сказал я, вспомнив эвенкийскую легенду.

Немного перекусив, мы благополучно переправились на правый берег Тумной. Во второй половине дня погода резко изменилась. Подул ветер, и небо затянулось тучами, медленно передвигавшимися к западу. Похолодало. Мы шли узким ключом, утопая в размякшем снегу. Одежда наша быстро вымокла, отяжелела. Усталые ноги с трудом передвигались.

Чем дальше от Тумной, тем теснее сжимались ущелья, тем круче становился ключ. Скоро нас встретил настоящий кедровый лес, спустившийся с Чебулака.

Какими необычайно красивыми показались старые, увенчанные белесоватым мхом кедры! Распластав по земле свои могучие корни, они будто приветствовали нас, покачивая вершинами.

-- Вот под тем кедром и расположимся ночевать! -- говорил уставший Павел Назарович, указывая на толстое дерево, нижние ветви которого почти лежали на снегу.

Кедров было много, каждый манил к себе, и мы переходили от дерева к дереву, выбирая лучшее среди лучших.

Где-то, за невидимым Чебулаком, потух отсвет короткой зари. Горы медленно растворялись в синей дымке вечерних сумерек. Сближался горизонт, сливаясь с еще более потемневшими тучами, и древняя тайга, приютившая нас, погружалась в молчание. Большой костер из кедрового сушника отбрасывал от стоянки наседавшую темноту весенней ночи. Развесив мокрую одежду, полуголые, мы уселись у огня и долго не могли отогреться. Ну как не помянешь добрым словом костер! Сколько приятных минут доставляет он промерзшему путнику! Он и согреет, и порадует, и обережет твой сон. Да и нет более глубоких раздумий, чем у костра, когда остаешься с ним наедине. Усядешься поближе к огню, обнимешь сцепленными руками согнутые в коленях ноги и смотришь, как огонь пожирает сушник, как в синих вспышках плавятся угли, а мысли бегут, бегут, напоминая о прожитом.

К ночи порывы ветра усилились, еще больше закачалась тайга, пошел снег.

На счастье, он продолжался недолго. Сквозь поредевшие облака к нам под старый кедр заглянула луна. Она появилась точно из глубины бездны и залила все вокруг серебристым светом.

Я встал. Тишина была полная. Будто зачарованные, боясь стряхнуть с себя покой, стояли прихотливо убранные снежными хлопьями кедры. Миллионы причудливых огоньков, словно алмазы, то вспыхивали, то гасли в снежных гирляндах, украсивших ветви деревьев. А луна, поднимаясь все выше и выше, заглянула, наконец, в самую чащу леса. Сквозь густую хвою лучи ложились светлыми полосами на белый снег. Туда же падали тени от деревьев. Полосы яркого света смешивались с темными тенями, и чудесный узор украшал тайгу.

Утром нам пришлось зедержаться. Дальше подход к Чебулаку был прикрыт еще более глубоким снегом, под которым прятались рытвины, валежник, кусты. Нужно было сделать лыжи, хотя бы примитивные, иначе не пройти. Вчера последний километр до стоянки мы буквально брели по пояс в снегу.

Холодный утренний воздух был чист и прозрачен. Зубчатая линия Хайрюзового белка вырисовывалась на фоне голубого неба необычайно четко. В кронах старых кедров, усыпанных хлопьями ночного снегопада, вспыхивали и переливались блестки солнечных лучей. Но на дне ущелья длинной заплатой лежал затаившийся туман. Я предсказывал своим спутникам хороший теплый день.

-- Не торопитесь угадывать, день большой, -- отозвался Павел Назарович, отделывая ножом лыжу. -- Туман, что на Тумной, скажет точнее...

Я еще раз посмотрел на кусочек неба между горами и на лес, освещенный ярким солнцем.

-- Вот если туман с реки начнет подниматься вверх, то непременно быть дождю -- это уж без ошибки, -- пояснил старик.

В десять часов мы покинули нагретое место под кедром. Поднимались по ручью, пропилившему проход по дну глубокого и скалистого ущелья. Нависшие над ним отроги Чебулака имели вид разрушенных стен, с острыми утесами, будто нарочито выброшенными поверх волнистой глади леса. Дно же ручья завалено бесформенными обломками, как бы умышленно преграждавшими путь. Вода то мчалась, пробиваясь сквозь узкие щели скал, то терялась между каменных глыб и накипевшим за зиму льдом, то, оглашая воздух стоном, падала в бездну, образуя бесчисленные водопады. Картину дополнял нескончаемый рев потока, глухие отголоски береговых скал и мрак, пропитанный вечной сыростью. Единственный путь -- правой стороной ущелья. Но что это за путь! Мы карабкались на стены, удерживаясь руками за кусты, перебирались сквозь щели и заросли, снова и снова спускались на дно ручья, чтобы обойти скалы. Но чем выше поднимались, тем меньше нагромождений, хотя крутизна все более увеличивалась, идти становилось легче.