пару кругляшей жареных кабачков. И правда праздник! С появлением бабушки суп-блевунчик в нашем доме перевелся, появилось настоящее мясо, масло и творог
— Мамуля, спасибо! Это божественно! — оценил я, мама улыбнулась.
Перед нашим ночным выходом я решил немного вздремнуть на кровати Наташки, которая согласилась побыть натурщицей для Бориса.
Когда сестра меня растолкала, мама уже видела седьмой сон. Я быстренько оделся, и мы на цыпочках вышли из дома.
Перед предстоящим трудовым вторником многие односельчане уже спали, и свет в квартирах и домах не горел. Издали доносились голоса, смех, обрывки мелодии — люди отмечали лето.
Море дышало влажным теплом, бриз накатывал волнами: выдох-вдох, выдох-вдох. Безлунная ночь прятала тайны и обещала приключения. Наперебой стрекотали сверчки и кузнечики, славя июльскую жару. Было черным-черно, на всей дороге до центра горел единственный фонарь, тот самый, возле которого на меня напали Руся и Зяма.
Когда подошли к нему, вокруг все так же валялись обожженные бабочки, мошки и жуки, вверху сновали летучие мыши. Борис не удержался, подобрал огромного жука-оленя. Тот расправил подкрылки и улетел. Вспомнилась статья о том, что такие существа, летая, нарушают законы аэродинамики. Но не знают об этом и продолжают летать.
Вот и я буду летать и нарушать законы равновесия. Мне нужно попасть в тот долбанный белый куб!
Отсюда просматривалось место возле платана, где мы условились собраться. Там царила непроглядная темень, зато мы под этим фонарем были как на ладони. Но раз нас не заметили, значит, там еще никого нет.
Но, подойдя ближе, я понял, что ошибся, там был Димон Чабанов, какой-то настороженный, нервный.
— Что там с Рамилем? — спросил я.
— Сотрясение мозга, трещина кости в руке, вот этой, — он провел от запястья до локтя. — Мне его старшая сестра сказала.
Наташка скрестила руки на груди и вынесла вердикт:
— Вот если бы не быковал, этого бы не случилось.
— Кто его так? — спросил я.
— Она не знает, — пожал плечами Димон и огляделся.
— Ты чего дергаешься? — поинтересовался Борис.
— Да выло что-то очень неприятно. Как волк.
На склоне появились две фигурки, вскоре стали слышны их торопливые шаги. Издали донесся душераздирающий крик, словно с кого-то живьем сдирали кожу. Топ-топ, топ-топ превратилось в топ-топ-топ-топ. Через мост перебежали Гаечка и Алиса, встали возле нас. Крик повторился, Борис передернул плечами
— Что это было? — спросила Алиса, заполошно дыша, и встала между мной и Димоном.
— Да, неприятно, — прогудел он.
— Прикалывается кто-то, — предположила Наташка без особой уверенности. — Где Илья и мелкий?
— Дома, наверное, — пожал плечами я. — Скоро будут.
И тут донесся леденящий душу волчий вой, причем недалеко. Вспомнилась песня из будущего: «Собака выла всю ночь под окном, мы все прекрасно знаем, что случается потом». Но как ни уговаривай себя, что это собака, воображение подсовывало оборотней и вурдалаков. Потому что даже взрослый я не слышал, чтобы собака издавала такие звуки.
— У нас волков в лесах нет, — успокоил я друзей, но больше друзей. — Шакалы иногда забегают, но они не воют, а тявкают.
— И все же где Илья? — прогудел Димон.
Наташка, вскинув руки, бросилась на него — он от неожиданности шарахнулся.
— Бу-у! Думаешь, его упырь задрал? Они вдвоем, отобьются.
— Вон они! — воскликнул Борис, указывая на едва различимые во тьме силуэты.
Луны не было, дорога не освещалась фонарями, но все равно очертания фигур я различал. Наверное, хватало света звезд, вон их сколько высыпало! Я замер, запрокинув голову. Как же красиво!
Но вскоре стало ясно, что силуэты — парень и девушка, которые приняли нас за гопоту, испугались и перешли на другую сторону дороги.
И тут совсем рядом что-то начало подниматься из овражка, вырытого ручьем — захрустели ветки, зашуршали осыпающиеся камешки. Все обернулись на звук. Донеслось сдавленное квохтанье, будто кто-то подавился. Я схватил трухлявую палку, которая тотчас развалилась в руке. Димон — обломок кирпича, Гайка принялась шарить в траве в поисках камня. Алиса и Борис просто замерли.
Из зарослей раздался протяжный потусторонний вой, пробирающий до костей. Такой, что хочешь-не хочешь волосы встают дыбом. Буквально сразу же выскочило что-то лохматое и как-то по-обезьяни, не по-собачьи, ринулось на нас.
Девушка на той стороне дороги заверещала и рванула прочь. Парень — за ней. Друзья бросились врассыпную, Димон даже про кирпич забыл. Гайка заорала.
Я попытался извлечь из памяти основы самообороны при нападении собаки, и тут из кустов грянул Илюхин смех, а вурдалак упал на спину и задергал вполне человеческими ногами.
— Сука-а! — выдохнула Наташка, хватаясь за сердце.
Ян дергался в истерике, развалившись на шкуре, и так заразительно смеялся, что Димон, собравшийся его бить, замер в нерешительности и тоже стал хихикать. Из хвоща в человеческий рост вывалился Илья и скрючился на земле. Я поймал себя на том, что тоже вздрагиваю от смеха, а вот девчонкам было не смешно. Ну не понимают они таких приколов.
— Ян… ум… ум… а-ха-ха! — пытался что-то сказать Илья. — Ум… а-ха-ха. Выть! Вы-ыть!
Чабанов сел на корточки рядом с Яном, ткнул его в бок.
— Мелкий, повой еще!
Хохочущий Ян притих, отдышался, запрокинул голову — ну точно воющий на луну волчара — и исторг из себя тот жуткий вой.
— Это твоя суперсила! — оценил я.
Борька сел рядом с ними и прошептал:
— А давайте засядем в овраге и будем пугать прохожих? Во ржака будет!
Наташка покрутила у виска.
— Дебилы! А если мужик какой попадется? И — по щам вам⁉ Я пас.
Алиса молча развернулась и пошла к мосту через ручей. Гаечка ее догнала. Ян вскочил и рванул к ней. Принялся извиняться и уговаривать, чтобы осталась. Вроде уговорил, и всей толпой мы вдоль ручья по пустырю отправились к морю.
Иногда мы останавливались, Ян запрокидывал голову и выл на бис, а мы складывались от смеха, вспоминая, как улепетывали те двое. Девчонки тоже хохотали. А я думал о том, что Ян влился в коллектив как родной, словно с самого начала с нами был. Что самое интересное, больше всего он тянулся к Илье, а не ко мне. Приходилось душить в зародыше зарождающуюся ревность.
И вот впереди показалась гладь моря — черная, спокойная. Казалось, что бриз рождают покатые волны, с тихим всхлипом льнущие к берегу. В очередной раз я подивился себе: какие