Он попытался подавить улыбку — она была так неистово сердита, и ему не хотелось давать ей повод для новой вспышки.
— Так ради тебя же, — сказал он.
— Мать твою! — ответила она и вдруг села к нему за столик. — Мой парень не пришел, так что можешь угостить меня кофе. Ты мне должен побольше паршивой чашки кофе! — Она утерла нос тыльной стороной руки и жадно поглядела на его бутерброд.
— Хочешь съесть чего-нибудь? — спросил он. Она выглядела таким заморышем, что ему стало ее жалко.
— Ладно, — согласилась она, будто делая ему великое одолжение. — Давай то же, что себе взял.
Он подозвал официантку, и та, налив ему кофе, пошла выполнять заказ.
— Как хоть тебя зовут? — спросил Леон.
— Ну, Джой. А тебе-то что?
— Я же покупаю тебе бутерброд. Так почему не спросить, кому именно?
Она подозрительно скосилась на него, буркнула: «Чертов легавый»— и накинулась на принесенный бутерброд с голодной свирепостью.
Леон смотрел, как она ест — на ее обгрызанные ногти, грязную шею, вихры крашеных оранжевых волос. Виду нее был малопривлекательный, но что-то в ней пряталось трогательное. «Она будит во мне отцовский инстинкт», — подумал он с иронией.
— Насколько я понимаю, с фермы тебя отпустили, — заметил он. — Надеюсь, я угощаю бутербродом не беглую каторжницу?
— Выпустили, — произнесла она с набитым ртом. — Куда им было деваться, когда за мной сестра приехала? И мне же теперь шестнадцать. Могу и сама о себе позаботиться.
— Уж конечно.
— А вот и да! — Она хитро посмотрела на него. — Спасибо тебе!
— Это почему же?
— Ну-у… Не наткнись я на тебя, ты бы не натравил на меня этих, которые детей ловят, и, может, я бы никогда не повстречала настоящих девочек. А на ферме я с ними со всеми перезнакомилась и много чего набралась.
Он вдруг подумал, что ему не следует сидеть с ней вот так. Он быстро подал знак официантке, прося счет.
— Куда ты? — спросила она.
— Домой, — ответил он, а затем добавил саркастически:
— Конечно, с твоего разрешения.
— А я думала, ты меня хоть подвезешь, — жалобно прохныкала она. — Только посмотри, как там льет.
Он оглянулся на большое окно. Дождь не утихал.
— Ас чего ты взяла, что мне с тобой по дороге?
— Послушай, если тебе не с руки, так подбрось меня до автобусной станции. Я к сестре еду. Она за городом живет, а так я на автобус опоздаю.
Он знал, что ему следует отказать ей, но какого черта? Он не на службе, а она совсем еще ребенок.
— Бери плащ, — сказал он со вздохом.
— Нет у меня плаща.
— В такую погоду?
— Кто же знал, что дождь пойдет?
Он заплатил по счету, снял плащ с вешалки в углу, хотел было надеть, но передумал и набросил его ей на плечи.
— Давай! — сказал он.
Они побежали через улицу. Джой сразу отстала, повизгивая под хлещущими струями.
— Давай! — повторил, повысив голос, Леон и открыл дверцу машины.
Она прыгнула внутрь, как сердитый щенок. Несмотря на плащ, она успела промокнуть насквозь.
Он включил мотор, а она тем временем настроила приемник на волну диско.
— Покурить дашь? — спросила она.
— Я бросил курить, — ответил он ворчливо. — И тебе советую.
— Вот сейчас и брошу! — огрызнулась она. — Житуха у меня райская, ну и на кой мне курево?
Он поглядел на нее и приглушил радио.
— Когда твой автобус?
Она помолчала, грызя большой палец и ерзая на сиденье.
— Когда? — повторил он, притормаживая, потому что дождь хлынул с новой силой.
— Когда, когда! — пробурчала она наконец. — Все равно мне на нем ехать некуда.
Он нахмурился.
— Я думал, ты просила подбросить тебя до автовокзала.
— Ну да. Там можно на скамье переночевать. Я уже ночевала.
Она начинала раздражать его все больше. Выключив приемник, он сказал:
— Что ты такое городишь?
— Да… сестра у меня в Аризону уехала, житье этой… как ее?… в коммуне. А я должна была поднакопить денег и поехать к ней, только деньги у меня своровали. — Она вошла во вкус своей выдумки. — Два черных кота обобрали меня и хотели, чтобы я шла на улицу, а деньги забирать будут они, ноя от них сбежала. Только вот все, что я заработала, они забрали, и мне надо опять с начала начинать. — Она помолчала. — У тебя лишних не найдется? Я бы тебя обслужила.
Леон свернул к тротуару и остановил машину.
— Вылезай! — резко приказал он.
— Ты чего?
— Вылезай!
— Да почему?
— Ты знаешь почему!
— Да чего ты…
— Вылезай! Или хочешь опять в отдел несовершеннолетних?
Там для тебя постель найдут.
— Свинья собачья! — крикнула она, поняв, что он не шутит.
Он перегнулся и открыл правую дверцу. В машину ворвались дождевые струи.
— Ты меня под такую хреновину гонишь? — Голос у нее дрожал. — Жалко до автовокзала довезти? Ну, чего ты?
— А того, что ты накачалась, автовокзал мне не по дороге, и ты все врешь. Ну-ка, вон!
Она медленно вылезла из машины под хлещущие струи.
Он захлопнул дверцу и уехал.
Ну нахалка! Второй раз предлагает ему, словно он из тех дурней, которые за это платят. Зря он не отвез ее в отдел. Было бы лучше для нее, чем просто выбросить ее из машины.
О черт! Он уже чувствует себя виноватым!
Так ведь ей же только шестнадцать, а погода жуткая.
Но, возразил он себе, она вряд ли сказала бы ему «спасибо», сдай он ее, а позаботиться о себе она сумеет. Уличная девчонка, прошедшая огонь и воду. И вообще, никакого отношения она к нему не имеет.
Он сердито свернул к дому, оставил машину в подземном гараже и поднялся на лифте к себе в квартиру.
И только стая под горячим душем, он сообразил, что его дождевик остался у нее.
Милли перегнулась через столик и сказала очень тихо:
— Милый, если бы я ушла, ты бы меня хватился?
— А? — Вздрогнув, Леон вернулся в настоящее.
Милли ласково погладила его по руке.
— Добро пожаловать обратно!
— Я задумался.
— Да неужели? — Она переложила сарказма. — Вот бы не догадалась!
— Я просто задумался, — повторил он рассчитанно, — где нам провести отпуск в этом году? Ты уже решила, куда бы хотела поехать?
— В Калифорнию, — ответила она сразу, но потом спросила с тревогой:
— Мы же можем себе это позволить?
— Да, конечно.
— Мне всегда хотелось побывать в Калифорнии. — У нее заблестели глаза. — А тебе?
Леон нахмурился. Честно было бы ответить, что у него никогда не возникало желания увидеть Калифорнию. Край солнечного света, апельсинов и подонков всех мастей.
— На той неделе я зайду в бюро путешествий, — обещал он.
Она просияла.
— Времени у нас хоть отбавляй. Но все равно веселее строить планы загодя.
Он ласково ей улыбнулся и подумал: «А Дек Эндрюс тоже строил планы загодя? Планировал изрубить этих троих в куски?
Планировал превратить маленькую гостиную в подобие скотобойни? Планировал хладнокровно вымыться, уйти из дома и исчезнуть?»
Появился официант с двумя тарелками спагетти под соусом ИЗ мидий. У Леона засосало под ложечкой. Милли засмеялась и сказала, что последнее время пробудить в нем интерес можно только с помощью полной тарелки чего-нибудь горячего.
Он не ответил. Ему не хотелось подшучивать над тем, что их сексуальная жизнь все больше сходит на нет. Нет, Милли оставалась для него все такой же желанной, но только он теперь ощущал такую усталость! И когда, забравшись в постель, он закрывал глаза, в половине случаев перед ним всплывали не эротические образы, а Дек Эндрюс. Фотография восемнадцатилетнего Дека в выпускном альбоме его класса. «Он с тех пор почти не изменился, — заверяли разные свидетели. — Только волосы отрастил подлиннее».
Полицейский художник отлично поработал над снимком — состарил лицо на восемь лет, пририсовал длинные волосы. Затем снимок разослали по стране.
Леон помнил фотографию до мельчайших деталей. Обычный подросток с необычными глазами — горящими, черными, смертоносными глазами. Они преследовали его. Как и изуродованный труп Джой с почти перерубленной шеей — слишком уж чудовищно-гротескными были все эти раны.