Мы проходим мимо гигантского, вмонтированного в каменную стену аквариума, сияющего интенсивным синим цветом. В «царской» части офиса все совсем иначе, нежели внизу, где работают простые люди. Там не стихает галдеж разговоров и беспрерывно шумит ксерокс, а здесь звучат умиротворяющие звуки природы и щебетание птиц.
Она толкает тяжелую дубовую дверь, и я делаю шаг в логово зверя. Вот уж правду говорят, что кабинет больше всего соответствует имиджу и характеру владельца компании.
Димин батя сидит за большим тяжелым столом из натурального дерева и, опершись подбородком на сомкнутые в замок руки, смотрит прямо на меня.
— Дверь закрой, — хрипит он совсем не тем нежным голосом, каким общался со мной на совещании.
По настенным панелям из темного дерева, массивной натуральной мебели, тяжелым портьерам и напольным коврам сразу видно, что Красинский — консерватор, предпочитающий классический стиль. Я попала в кабинет в традициях русских дворянских домов. И передо мной сидит барин. На стенах висят картины, а по углам распиханы гипсовые скульптуры.
— Что вам нужно? — спрашиваю без лишних церемоний, по всему заметно, что генеральный зол и очень сильно недоволен.
— И тебе здравствуй.
Он сразу переходит к делу и рывком разворачивает свой монитор. На экране я вижу серое изображение плохого качества. Это съемка с камеры видеонаблюдения, установленной в коридоре, возле нашей с Машкой каморки. На ней мы с Димой. Звука нет. Это было несколько часов назад, когда я снова напомнила его сыну, что беременна от него.
— Ты нехорошая девочка, Иванка, — смотрит он зло, исподлобья. — Я думал, ты наивная дурочка, но ты не такая.
— Я не понимаю, о чем вы. Да, я разговаривала с вашим сыном, но не думаю, что это запрещено законом.
— Ты нагуляла ребенка, а последствия решила подсунуть моему сыну, — он не спрашивает, а утверждает.
Я хмурюсь, не понимая, откуда он знает?
— Это мой офис, девочка, у меня здесь кругом глаза и уши. Так что я в курсе.
Он встает, отталкивая кресло, я тут же отступаю. Перепуганная, запутавшаяся и полностью сбитая с толку. Что ему нужно? Не пойму. Сейчас я не интересую его как развлечение. Это уже что-то иное.
Красинский-старший обходит стол и присаживается на столешницу. Он смотрит на меня зло и даже жестоко. Я вижу фанатичный блеск в глазах своего палача, его оскал. Он больше не ухаживает за мной, желая залезть под юбку, теперь я — препятствие.
— Ты знаешь, я давно догадался, что между вами что-то было. Он ревновал. И эта веселая игра мне нравилась, моему сыну стоит научиться перестать так реагировать на вещи, связанные с бабами. Бабы — это просто бабы. Доход, бизнес — да, дети — законнорожденные дети — важно, но не бабы, их может быть миллион, — прищуривается, — в этом плане я его почти что тренирую. Однажды он станет циником.
— Как вы? — перебиваю.
— Как я, — соглашается Красинский-старший. — Но пока не получается. Мой сын решил, будто я и ты… Забавно было, — зевает, прикрыв рот кулаком, и снова становится мрачным. — Но ты не такая дура, как я подумал вначале. И решила перехитрить нас обоих. Ты ведь прекрасно понимаешь, кому достанется компания и доход, нажитый непосильным трудом, после моего ухода. Диме совершенно точно не нужен чужой ребенок, подсунутый ему ушлой нищенкой.
— Я пойду, — разворачиваюсь, устремляясь к выходу.
Мне не надо всех этих разговоров. Мне страшно.
— Стоять! — рычит он. — Сбежишь из кабинета, не выслушав меня до конца, и очень сильно пожалеешь об этом.
— Что вам нужно? — Не смею к нему повернуться, так и стою лицом к двери.
— Задам этот вопрос один раз. Это ребенок от моего сына?
Опустив голову, смотрю на носки своих кроссовок. Разворачиваюсь, медленно поднимаю голову. Я боюсь этого человека. Он будто хамелеон с тысячами красок: то вежливый и обходительный, то жестокий и властный. Мне кажется, если он поймет, что ребенок действительно Димин, то подстроит несчастный случай, силой заставит сделать аборт или просто «случайно» столкнет меня с лестницы. Он уже дал понять, что ребенок им не нужен. В его планы не входит нагулянный от простой бедной девочки внук, с которым, ко всему прочему, придется делиться. Он не даст мне его выносить. Я вижу это по ненависти в глазах Красинского.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я забеременела от парня подруги. Это вышло случайно, — выдавливаю из себя дрожащим голосом.
Только бы оставил меня в покое.
— Ну вот и отлично, — меняет он тон на спокойный и вежливый. — Думаю, имеет смысл закончить твою практику досрочно. Я прикажу подписать все документы. Ну и заработная плата за месяц, как я и обещал. Я всегда держу свое слово. Пожалуй, добавлю еще и премию, раз уж мы так хорошо поняли друг друга. А теперь иди, у меня много дел. И, пожалуйста, держись от моего сына подальше.
Он теряет ко мне интерес. А я, кивнув, выхожу из его кабинета. До чего он все-таки страшный человек, у меня аж поджилки трясутся. Не дам сделать плохо моему малышу.
Не прощаясь с секретарем, я несусь мимо аквариума и, проскочив двери лифтов, в общем коридоре натыкаюсь на его сына. Сердце тут же взрываются тысячей ярких аккордов. Ну почему у нас все так ужасно?
Как же вовремя он опять здесь оказался. Снова подумает, что был прав на мой счет. Дима мрачно оглядывает меня и, конечно же, понимает, где и с кем я только что была. Его взгляд темнеет на несколько тонов, глаза становятся практически черными, выдавая новую порцию разочарования. В них четко читается: «так я и знал», «снова была у моего папочки», «между вами что-то есть, я не ошибся».
— Ходила к отцу?
Когда Дима так смотрит, мне хочется удавиться.
— Он сам меня вызвал.
— Понятно, — кивает и, усмехнувшись, позволяет пройти.
Глава 10
Три года спустя— Послушай меня, Василий. Это горшок, на него надо сесть и сделать ааа! А то, что делаешь ты, ну это плохо. Нельзя какать в штанишки, тете Маше это не нравится.
Я крашу ресницы и, глядя на них в зеркало, не могу перестать улыбаться.
— Вася знает сам, — серьезно отвечает сын и толкает в Машку голубым горшком с мишкой.
— Сам-то сам, а мне потом вытирай. Сейчас твоя мама пойдет на работу, а мы с тобой останемся вдвоем, и ты должен делать все свои дела в горшок. Ты уже большой. Тебе два года, я в два года уже Достоевского читала по слогам, а ты вот не можешь на горшке посидеть пять минут.
Не могу перестать смеяться. Как же, читала она. Моя подруга просто прелесть. Как и мой сынишка. Машка и Васька — два моих самых любимых человека на целом свете. Я их просто обожаю.
Это подруга предложила мне вместе снять малосемейку недалеко от универа. Она отказалась от общаги и всю беременность была рядом со мной. Я занималась переводами онлайн, в какой-то момент умудрилась заработать неплохую сумму. Мы помогали друг другу с учебой, а когда живот стал очень большим, она выручала меня с курсовыми и проектными. Это надо было видеть. Рожать я поехала прямо из универа, едва сдав последний экзамен. Машка стала Васькиной крестной мамой. Крестным папой мы записали Генку.
Нам повезло, что сын родился весной и провисел на груди все лето, после чего мы добавили ночную смесь и стало проще. Я перевелась в другую группу, чтобы наше с Машей расписание не совпадало, и нам удавалось ходить на учебу по очереди, иногда с Васей оставалась Катя и даже Гена. Это была просто безумная беготня: сцеживание, кормление, конспекты, контрольные, работа, укачивание, колыбельные, зачеты и снова по кругу. Было очень тяжело, но как-то незаметно пролетели четвертый и пятый курс. Кое в чем мне повезло: нас пронесло мимо колик, а зубки мы почти не почувствовали. Вася оказался довольно спокойным и тихим ребенком, наверное, это награда за то, что он родился в таких тяжелых для меня жизненных обстоятельствах.
— Сколько продлится мероприятие? — спрашивает Машка, собирая пирамидку из кубиков.