— Это связано с Камышевским, — сказала Марго и с опаской покосилась на раскрытую дверь. — Похоже, Женька не скоро придет. Глупая, она боится встречи со мной. На самом деле я должна стыдиться смотреть ей в глаза.
— Я так и знала, что это Камышевский.
— Откуда, Пупсик?
— Ты была к нему неравнодушна.
— Это верно. Но, как правильно заметил какой-то мудрец, от любви до ненависти — один шаг. Меня последнее время бросало из стороны в сторону.
— В ту ночь тебя бросило в его объятия.
— Не совсем так, Пупсик. Мне, помимо всего прочего, нужно было получить от этого пижона кое-какую информацию. Словом, я занималась проверкой алиби моего нового возлюбленного. Как говорится, доверяй, но проверяй. Так вот, я ждала нашего теперь уже покойного друга возле хижины. Сидела в качалке и смотрела на звезды. Я знала, они с Женькой в ресторане, потом он пойдет ее провожать. Словом, все как по нотам расписано. Я прождала этого рокового для нашей семейки мужчину минут сорок или даже больше и уже собралась было смотаться, как он заявился. Мое присутствие оказалось для него сюрпризом, то бишь я застала его врасплох, погруженным в какие-то безрадостные думы. Это теперь я знаю, что Женька устроила ему скандал из-за тех фотографий, которые мне дала Ленка, Жанкина подруга, и которые я незаметно подсунула Женьке в чемодан. Конечно же, мне не нужно было играть в прятки с собственной сестрой, а следовало вручить эти фотографии в присутствии Камышевского, но я сробела в самый последний момент. Так вот. Мы выкурили по сигаретке, и я как бы между прочим спросила у него, где он был семнадцатого утром, то есть в день, когда прикончили Жанку. Я знала, у них была тепленькая компания развеселых парней и девиц — мне Ленка под бутылочку все выболтала. Он насторожился. — Марго помолчала, задумавшись.
— Понимаешь, Пупсик, в этом типе были какие-то биотоки, которые проникали в тебя и делали бесшабашной, а главное, безвольной. Он сказал, что семнадцатого днем они с Женькой ходили в «Буревестник» на «Леди Каролину Лэм», ну а утром он по своему обыкновению долго спал. Потом он оживился и стал делать мне комплименты. Я растаяла, как пломбир на солнышке. «Почему бы нам не предпринять морскую прогулку? Хотя бы в память о том, что между нами когда-то было?» — Марго так здорово имитировала интонацию Камышевского, что я не могла не улыбнуться. — Сама понимаешь, я согласилась. Он сказал, что возьмет свитер и что-нибудь тепленькое для меня — ночью на море прохладно. Я ждала его на лавке возле забора. Долго. Минут десять. Наверное, он в это время сворачивал матрац и набивал сеном колготки. — Марго хихикнула. — Кстати, Ленка рассказала, Камышевский просил, чтоб ему садились на грудь в колготках и трусиках. Его это очень возбуждало. Ну, понимаешь, у этого типа были проблемы с потенцией, а ему хотелось выглядеть суперменом во всех отношениях. Ленка рассказала, что когда под рукой не оказывалось бабы, которая согласилась бы усесться к нему на грудь и наблюдать за тем, как он, пардон, трахает другую, он сажал эти чертовы колготки в трусиках.
Я раскрыла от изумления рот.
— Как это?
— Очень просто, Пупсик. Только нам с тобой, как ни пыжься, не понять.
— Какая гадость, — вырвалось у меня.
— Возможно, ты права. Хотя мне в какой-то мере понятно стремление человека познать все тайны. Я сама ужасно любопытна… Он наконец появился, и мы направились в сторону мола. Камышевский отвалил каким-то ребятам десятку, и нам дали лодку. Он греб ужасно, но мы все-таки добрались до того дикого пляжа. По пути он рассказывал мне о том, как любит Женьку, тебя. Говорил, что станет совсем другим, если твоя мать согласится выйти за него замуж. Пупсик, мне кажется, он по-настоящему в это верил. Это мы с тобой знаем, что такие, как он, неисправимы.
— И как мой отец, — прошептала я.
— При чем тут твой отец, Пупсик?
— Мама мне все рассказала.
— Понятно. Ладно, не принимай близко к сердцу. Было бы хуже, если бы твой отец был бухгалтером или сторожем в гастрономе.
— Спасибо за утешение. — Я поклонилась ей. — «Она выросла в семье профессиональных музыкантов, впитав в себя вместе с музыкой всю красоту жизни». Это строки из моей будущей биографии.
— Не ёрничай. В жизни действительно больше красивого, чем безобразного. Ты когда-нибудь поймешь, что судьба поступила с тобой не так уж плохо.
— Ладно читать мне морали. Рассказывай дальше.
— О'кей, Пупсик. Разумеется, я забыла про Арсена и его алиби. Я знала, что Камышевский трус, обманщик и все прочее, но почему-то это не мешало мне любоваться его благородным профилем, артистизмом, от которого редко у какой женщины не поедет крыша. Мы бродили по пляжу, и он рассказывал мне историю своей жизни. Похоже, ему необходимо было перед кем-то исповедаться, хотя я не уверена, что все в его рассказе было правдой. Он сам заговорил про семнадцатое. Он сказал, что к Жанке приехал какой-то нацмен, за которого она собиралась выйти замуж. Не только выйти замуж, а уехать из нашего города и начать новую жизнь. Камышевский признался, что считал Жанку самой сексуальной девочкой в городе. Ему очень не хотелось, чтобы она уезжала, хотя в последнее время она ему изрядно портила жизнь. Дело в том, что Жанка забеременела и считала Камышевского отцом ее будущего ребенка.
— Как ты могла крутить любовь с таким подонком? — не выдержала я. — Какие вы с мамой неразборчивые.
— Наконец-то я дождалась от тебя этого высказывания. — Марго, довольная, выпрямилась. — Теперь я вижу, что с тобой все в полном порядке. А то одно время мне начинало казаться, будто и ты подпала под чары этого провинциального соблазнителя.
— Ты права. — Я опустила глаза. — И я презираю себя за это.
— Не советую, Пупсик. Где уж было устоять тебе, если пала такая крепость, как наша Женька. Ладно, слушай дальше. Камышевский сказал, что не спал всю ночь с шестнадцатого на семнадцатое, — им вдруг овладело какое-то странное возбуждение, — и на рассвете пробрался переулками к Жанкиному дому. Окно было не зашторено. Он заглянул в комнату и увидел Жанку и Арсена, лежащих в обнимочку в чем мать родила. Прости, Пупсик, но ты у нас уже шестнадцатилетняя. Камышевский сказал: «Она держала в руках его пенис, а он положил ей между ног ладонь. Они только что кончили заниматься любовью и еще не отдышались». Камышевский побродил возле дома и снова заглянул в Жанкино окно. Те двое опять занимались любовью. Это его здорово возбудило. Он собрался было влезть в окно, но подумал, что Жанка будет строить из себя недотрогу. Когда он заглянул в окно еще раз, — продолжала свой рассказ Марго, — он увидел, что Арсена в комнате нет. Жанка лежала, раскинув ноги, на спине и спала. Он влез в окно и с ходу ею овладел — он был очень возбужден. Она стала звать на помощь Арсена. Камышевский зажал ей рот рукой, но она вырвалась. Тут он увидел нож. Очевидно, они ели прямо в постели и резали на тумбочке колбасу и хлеб. Он уверял меня, что ему бы и в голову не пришло зарезать Жанку, если бы ему на глаза не попался этот нож. Он не помнит, как все произошло. Он пришел в себя, когда Жанка уже захлебывалась собственной кровью. Бросил нож на пол, раскрыл шкаф, вытащил ящики из трюмо, рассыпал по полу их содержимое. А потом вылез в окно. Его никто не видел.