Взгляд этот вполне отвечает человеколюбивым и великодушным намерениям Его Императорского Величества, Августейшего моего государя.
В убеждении, что столь возвышенная цель соответствует существенным потребностям и законным вожделениям всех держав, Императорское правительство полагает, что настоящее время весьма благоприятно для изыскания путем международного обсуждения наиболее действительных средств обеспечить всем народам истинный и прочный мир и, прежде всего, положить предел все увеличивающемуся развитию современных вооружений.
В течение последних двадцати лет миролюбивые стремления особенно твердо укрепились в сознании просвещенных народов. Сохранение мира поставлено было целью международной политики. Во имя мира государства сплотились в могучие союзы. Для лучшего ограждения мира увеличили они в небывалых доселе размерах свои военные силы и продолжают их развивать, не останавливаясь ни перед какими жертвами.
Однако все эти усилия не могли пока привести к благодетельным последствиям желаемого умиротворения.
Все возрастающее бремя финансовых тягостей в корне расшатывает общественное благосостояние. Духовные и физические силы народов, труд и капитал, отвлечены в большей своей части от естественного назначения и расточаются непроизводительно. Сотни миллионов расходуются на приобретение страшных средств истребления, которые, сегодня представляясь последним словом науки, завтра должны потерять всякую цену ввиду новых изобретений. Просвещение народа и развитие его благосостояния и богатства пресекаются или направляются на ложные пути.
Таким образом, по мере того как растут вооружения каждого государства, они менее и менее отвечают предпоставленной правительствами цели. Нарушения экономического строя, вызываемые в значительной степени чрезмерностью вооружений, и постоянная опасность, которая заключается в огромном накоплении боевых средств, обращают вооруженный мир наших дней в подавляющее бремя, которое народы выносят все с большим трудом. Очевидным поэтому представляется, что если бы такое положение продолжилось, оно роковым образом привело бы к тому именно бедствию, которого стремятся избегнуть и пред ужасами которого заранее содрогается мысль человека.
Положить предел непрерывным вооружениям и изыскать средства предупредить угрожающие всему миру несчастия - таков высший долг для всех государств.
Преисполненный этим чувством, государь Император повелеть мне соизволил обратиться к правительствам государств, представители коих аккредитированы при Высочайшем дворе, с предложением о созвании конференции в видах обсуждения этой важной задачи.
С Божьей помощью, конференция эта могла бы стать добрым предзнаменованием для грядущего века. Она сплотила бы в одно могучее целое усилия всех государств, искренне стремящихся к тому, чтобы великая идея всеобщего мира восторжествовала над областью смуты и раздора. В то же время она скрепила бы их согласие совместным признанием начал права и справедливости, на которых зиждется безопасность государств и преуспеяние народов».
Нота была опубликована в «Правительственном Вестнике» 16 (28) августа и в тот же день была распространена по всему миру.
Ответ последовал очень быстрый - и отрицательный.
Что мог означать на языке практической политики отказ от дальнейших вооружений? Прежде всего закрепление существующего положения вещей, так как вооружения необходимы главным образом для того, чтобы произвести те или иные перемены. Иными словами, те, кто не мирился с существующим положением, должны были высказаться против ограничения вооружений. Это в откровенной форме выразил «Вестник Европы». Особый интерес ноты, писал русский либеральный орган, в том, что она исходит от союзника Франции: «Трудно рассчитывать на успех предложенной конференции при отсутствии признаков поворота в политическом настроении Франции относительно завоеванных немцами провинций. Пока эльзас-лотарингский вопрос не исчезнет с горизонта и не будет признан разрешенным раз навсегда в пользу Германии, до тех пор не может быть и речи о прочном и действительном облегчении непосильных тягот вооруженного мира».
Между тем при первой же вести о русской ноте официозный «Temps"22 недвусмысленно высказался как раз по этому пункту: «Право и справедливость… понесли в 1871 г.еще и поныне не исправленный ущерб. Пока скандал этого правонарушения не изглажен, потомки людей 1789 г., верные наследники той Революции, которая стяжала человеку его права, могут подписаться под принципами, упомянутыми гр. Муравьевым… только обеспечив с самим существованием Франции исправление прошлого и выпрямление будущего».
Так как «исправление прошлого» - иными словами, возвращение Эльзаса и Лотарингии - было едва ли возможно без новой большой войны, ответ на русский вопрос был, таким образом, отрицательный. Но не одна Франция признала для себя неприемлемым предложение русского царя, хотя ей и пришлось, по положению союзницы России, первой «поставить точку над i». Правда, английская и германская печать встретили ноту сочувственно, и «Temps» писал, что она «составит славу Царя и Его царствования»; но английское правительство вообще не проявило склонности принять русскую инициативу всерьез, а Германия не на шутку встревожилась.
Если во Франции первой мыслью было - как бы нас не заставили признать Франкфуртский договор, - то в Германии задали себе вопрос: не хотят ли от нее потребовать, ради общего умиротворения, каких-нибудь уступок в эльзаском вопросе? И Бюлов писал германскому послу в С.-Петербурге, чтобы он заранее отверг такую возможность.
Необычайное раздражение проявил император Вильгельм, испещрявший гневными и насмешливыми примечаниями все донесения и записки по этому вопросу. «Все это словоизвержение порождено горькой нуждой… До сих пор Европа оплачивала русские вооружения… Гуманитарный угар довел до этого невероятного шага… Тут какая-то чертовщина», - писал германский император 28 (16) августа. Все же на следующий день он телеграфировал государю, что его нота «ярко освещает возвышенность и чистоту Его побуждений…» «Однако, - добавлял Вильгельм II, - на практике это затруднительно… Можно ли, например, представить себе монарха, распускающего полки, освященные веками истории?»
Так как в первый месяц положительные ответы поступили только от Италии и от Австрии, государь послал за границу для переговоров гр. M. H. Муравьева и военного министра А. Н. Куропаткина. Государь при этом разрешил им давать следующие толкования ноты 12 августа: имеется в виду не разоружение, а ограничение дальнейших вооружений; на первой конференции следует хотя бы приступить к осуществлению этой идеи, не задаваясь целью сразу провести ее полностью.
Когда русские министры приехали в Париж, там как раз выдвигался на первый план конфликт с Англией из-за Фашоды: англичане, только что наголову разбившие под Омдурманом армию махдистов, заявляли претензии на всю долину Нила и грозили удалить силой небольшой французский отряд полковника Маршана, дошедший до Нила от Атлантического океана после долгого пути по неисследованным дебрям экваториальной Африки. Англо-французские отношения приняли столь резкий оборот, что президент Феликс Фор и Делькассэ - новый министр иностранных дел, сменивший летом Ганото, - говорили гр. Муравьеву: «наш враг не Германия, а Англия…»
Первые разговоры между союзными министрами имели не очень дружелюбный характер. «Правительственное сообщение 12 августа произвело на французскую армию тяжелое впечатление, - объяснял А. Н. Куропаткину новый французский военный министр ген. Шануан (в ту пору - это был самый разгар дела Дрейфуса - военные министры во Франции сменялись весьма часто). - Офицеры французской армии опустили головы. Разоружение после затраченных в течение 27 лет огромных усилий и средств отнимало у них надежду на возвращение Эльзаса и Лотарингии… Расстаться с этой надеждой французы не могут еще и потому, что она объединяет лучшие силы Франции независимо от принадлежности к различным политическим партиям… Возникали даже подозрения: не сделан ли этот шаг русским государем по соглашению с Вильгельмом? «
Французское правительство проявило некоторое неудовольствие по поводу того, что его не предупредили заранее. А. Н. Куропаткин дал следующее объяснение: «Дабы великое слово, раздавшееся с Царского трона, было принято всеми правительствами и народами как бескорыстное желание общего блага, необходимо было не выделять какую-либо из держав и сделать предложение об ограничении вооружений одинаково объективным для всех». Действительно, если бы Франция была уведомлена заранее, то государю пришлось бы либо отказаться от задуманного шага, либо предпринять его вопреки французским возражениям, либо, наконец, внести в свое предложение такие оговорки, которые отнимали бы у него его объективное, бескорыстное значение.