Читать интересную книгу Дневники мотоциклиста - Данни Грек

– Найдем твой нерв вот этой иглой, – указывая на конусную иглу, сантиметра два в длину, томным голосом проговорил он. – Как прострелит, я введу туда наркоз и отключу чувствительность твоего предплечья и руки.

– Готовься, – хлопнув в ладоши и указывая на верх стола, вмешался хирург.

Я удобно улегся, насколько это было возможно сделать на жестком и холодном операционном столе, и закрыл глаза.

«Вот… Еще немного… Еще самую малость… И всё кончится!» – пронеслось в моих мыслях, и я даже улыбнулся самому себе, но уже знакомый голос вновь вернул меня в это кафельное помещение.

– Глаза-то открой! – оборвал мою темноту анестезиолог. – Нам нужно видеть, что ты в сознании.

Резкий свет хирургических прожекторов ослепил меня и заставил искать место на потолке, на которое можно было смотреть, не щурясь.

Мысли бегущей строкой пробегали у меня в голове, я не мог уловить их значение, улавливая лишь их окончание, в воздухе витал спиртовой запах медикаментов, и всё вокруг стало казаться мне нереальным.

Такая же резкая боль, как и ослепляющий меня свет, пронзила мою шею, вмиг сбив мое ровное дыхание, и это означало, что все началось. Острая, кричащая боль, которую надо было стерпеть и не выдать.

Анестезиолог начал искать заветный нерв, что отвечал за мою левую сторону, и эти поиски показались мне вечностью. Вонзал иглу в новые и новые места, у меня создавалось впечатление, что он там что-то рисует, и этот рисунок был огромен.

С периодичностью в секунду спрашивая меня: Есть прострел? – он всё глубже и глубже протыкал мою шею, прокручивая иглой как отверткой в стене, но прострелов не было, и он продолжал искать.

Это продолжалось минут десять, и мои ответы: «Нет!» – давались мне всё труднее и труднее. Уже не обращая внимания на них, он начал следить за рукой в надежде, что на моё «нет!» она все же дернется и покажет ему «да!», но это не происходило. Из-за его спины раздался возмущенный голос хирурга.

– Ты еще не устал? – спросил он его, подойдя к нам ближе и свесившись надо мной.

– Нет, мне уже и самому интересно, его найти, – ответил тот, продолжая ковыряться в моей шее с болезненным азартом в глазах.

Хирург отступил назад, и все продолжилось снова.

– Вот он! – через мгновение воскликнул этот недоучка, смотря на то, как моя рука поддергивается.

В ответ мои глаза говорили всем присутствующим: «Нет!», но это мало кого волновало, и он, шприц за шприцом, начал вливать в меня наркоз, который с той же силой выплескивался обратно.

– Хватит! – останавливая всё это безумство, прокричал доктор и, схватив этого безумца за руку, скомандовал: – Сестра, готовьте общий наркоз, пора начинать.

Через секунду возле меня возникли аппараты с всевозможными проводами и датчиками, к которым меня начали присоединять с размеренной последовательностью. Все медсестры выполняли свою работу, четко зная, кто, что должен делать, и лишь раздосадованный анестезиолог, отойдя в сторону, что-то бурно выговаривал моему спасителю. Еще секунда и я был подключен к этим железным квадратным наблюдателям.

– Ну, а теперь поспи, – как-то по-отечески проговорил доктор, надевая маску на моё лицо. – Скоро всё кончится.

Снотворный газ начал проникать в мои легкие с быстротой размеренных вдохов, и бороться с ним уже не было никакого смысла, да и сил мне оставалось лишь на то, чтобы закрыть глаза как можно крепче. Я погрузился в самый что ни на есть глубокий сон, который поглотил меня и растворил в себе.

Я чувствовал, как просверливают мои кости, как вкручивают в них болты, я чувствовал всё, что происходило со мной, но это было настолько неважным и отдаленным, что можно было даже испугаться такому безразличию.

Мне снился сон, как и тогда я помню его практически наизусть, и он завладевал мной всё больше и больше, сон, в котором я падал всё дальше в непонятную черную бездну, из обрывков воспоминаний и знакомых мне лиц. Меня словно кто-то тащил за ноги вниз, а я, пытаясь ухватиться руками за воздух, отчаянно сопротивлялся всему этому карнавалу обрывков памяти. Родители, друзья, знакомые – все их лица кружились вокруг меня, создавая водоворот, и каждый из них пытался что-то сказать мне, но, не успевая, сменялся следующим. Это был очень странный ночной сеанс, на который я попал случайно, и мне было оставлено место в главном ряду.

Но вдруг резко всё изменилось и стало черным – ни лиц, ни голосов, ничего вокруг, лишь кромешная тьма и безумно спокойная тишина. Единственный голос, который доносился издалека, становился всё ближе и ближе, постепенно перерастая в крик.

– Дыши! Дыши! Дыши! – слышал я уже отчетливо, но не мог сделать и глотка. Я словно ныряльщик, переоценив свои силы, нырнул так далеко, где никогда не был и, растерявшись, остановился. Голос же становился слышен всё отчетливей – громкий голос моего друга, который уже давно перешел в крик, начал сопровождаться звоном в ушах.

На тот момент мне показалось, что прошла целая вечность в этом свободном падении, но это были лишь секунды.

– Дыши! Дыши! – слышал я снова и снова, и тот я, который был заперт в черноте своего сознания, начал карабкаться наверх, отталкиваясь от чего-то нереального и невидимого. Хватка, которая меня тянула вниз, начинала постепенно ослабевать, и я всё быстрее и быстрее взбирался вверх к чему-то доброму и такому родному, что это чувствовалось всеми частицами моего тела.

Всё кончилось практически так же, как и началось, только спокойные лица вокруг меня, когда я засыпал, сменились тревожными. Я очнулся от ударов ладонями по моему лицу, и из последних сил пытался открыть глаза, чтоб поймать эти руки. Но тело не слушалось, и мне оставалось лишь смотреть сквозь узкие прорезы глаз на всех этих возбужденных врачевателей.

С пониманием, что я пришел в сознание, по операционной пронеслась череда вздохов облегчения и радостных возгласов.

– Слышишь меня? – склонившись над моей головой, произнес доктор, чье лицо покрывали капли пота. – Ты меня слышишь?

В моих ушах стоял безумный звон, но я смог расслышать его вопрос и кивнул ему в ответ.

– Всё кончилось, – выдохнув, продолжил он, осуждающим взглядом посмотрев в сторону анестезиолога. – Сейчас тебя отвезут в палату, постарайся час не спать. С тобой посидит сестра.

Не понимая, что он хочет этим сказать, я продолжал кивать, пытаясь вытащить себя из этого коматозного бреда.

Быстро отсоединив меня от этих коробок, к моему столу припарковали перевозную кровать, на которой меня привезли. Медсестра помогла мне перебрать обратно и, укрыв меня простыней, вывезла из операционной.

Что со мной произошло той ночью, мне поведали только с утра и то намеками, и после того, как я восстановил весь этот драматичный спектакль в своей голове.

Меня оттранспортировали обратно, всю дорогу пытаясь разговорить меня, но мои глаза так и хотели закрыться. Ощущение, будто я не спал целую вечность, нахлынуло на каждый сантиметр моего тела, но я следовал советам врача и отчаянно сопротивлялся.

Вокруг ничего не изменилось, всё те же коридоры, всё тот же лифт, все оставалось таким же, как и на пути сюда, только изменилось моё понимание всего этого дома для недугов. Врач был прав, всё кончилось, осталось только встать на ноги, распрямить спину и выйти из этого храма беспомощных. Везущая меня сестра пыталась завязать со мной какой-то разговор о том, откуда я, как такое со мной приключилось, лишь бы держать меня в сознании, и я неохотно отвечал ей, в следующею секунду забывая предыдущий вопрос.

Транспортировав меня в палату, она помогла мне перебраться обратно в койку, включила ночник и весь час просидела рядом, так и не дав мне уснуть. Я даже не заметил, как она ушла, закончив свои расспросы и выключив свет; я уснул, даже не сказав ей спокойной ночи. Я больше никогда её не видел, и наутро с трудом вспоминал её лицо, но она оставила о себе хорошую память и самые приятные воспоминания.

Каждое больничное утро похоже одно на другое, меняется только дата в календаре, погода за окном и постояльцы.

Меня разбудили очередные утренние разговоры моих соседей, и лучи уже теплого солнца, проникающие через окно, окончательно открыли мои глаза. Я стащил с себя одеяло, приподнялся и, разглядев себя, понял, что в принципе ничего не изменилось, только перевязка из бинтов сменилась жесткой ортопедической повязкой. Оглядев присутствующих, я вскочил на ноги и прошел до припалатной ванны, быстро умылся одной рукой и вышел в коридор, направляясь к кабинету моего лечащего врача. Я застал его практически на выходе и, увидев меня, он заулыбался. Быстро выписав мне направление на рентген, он всем своим видом показывал, что торопится, но у меня были вопросы без ответа, и я с удовольствием их задал.

– Что со мной случилось ночью? – забирая лист с направлением, спросил я, вспоминая его запотевшее лицо.

– Ничего особенного, – отведя глаза, быстро проговорил он. – Такое бывает, редко, но бывает – анестезиолог перестарался с наркозом.