Второй пленник выглядел столь необычно, что судить о его неравном положении относительно иных представителей человеческой расы можно было лишь по «строгому» собачьему ошейнику, с обращенными внутрь шипами, и длинному поводку, привязанному к бамперу внедорожника. Неестественная поза, одутловатые черты лица, не несущие осмысленного выражения, и тонкая струйка слюны, стекающая из уголка губ, ясно свидетельствовали, что он совершенно не осознает ни самого себя, ни окружающей его реальности…
Эти наблюдения, занявшие не более десяти—пятнадцати секунд, заставили лейтенанта похолодеть, превратиться в напряженный до предела комок нервов.
В этот миг один из троих вооруженных людей, находившийся неподалеку от Чужих, внезапно повернулся, пнув ногой лежащего на асфальте Херберта.
— Ты будешь отвечать на вопросы, тварь? — резко, с придыхом спросил он.
Джон глухо застонал от боли.
— Я не могу объяснять… — прохрипел он, захлебываясь выступившей на губах кровавой пеной. — Я не русский солдат. Мне ничего не понятно тут!..
— Врешь, паскуда… Я видел тебя на территории городка, — спокойно констатировал жилистый, сухопарый, смутно знакомый Ивану человек, вновь ударив Херберта ногой в живот.
Джон сдавленно застонал, и в этот миг лейтенант вдруг вспомнил…
В кольце внедорожников стоял бывший капитан ВДВ по фамилии Заулов, уволенный из части в прошлом году по неполному служебному соответствию. Позже, наверное за месяц до роковых событий, Иван несколько раз случайно встречал его в городе и еще тогда с недоумением подметил, что бывший капитан, пойманный за руку на краже войскового имущества, вместо того, чтобы сидеть в следственном изоляторе, спокойно разъезжает на дорогой иномарке, в компании хмурых типов, похожих на тех, что стояли сейчас во внешнем оцеплении машин…
Вспышка памяти, больно задевшая за живое, мгновенно устранила всякую двойственность в восприятии ситуации.
В том, что существа иной расы, оккупировав Землю, станут подбирать себе пособников из среды людей, он не сомневался ни на секунду. Если они хотели овладеть технологиями человечества, использовать уцелевшие инфраструктуры, то им было жизненно необходимо подобное сотрудничество…
«Вот, значит, кого они привлекли…» — мелькнула в голове у лейтенанта ледяная мысль. — «Логично с их стороны».
Бывший офицер военно-воздушных сил вполне мог предоставить им определенный объем полезной информации, касающейся современных вооружений и некоторых видов техники…
Однако Чужим требовались не просто пособники, им следовало заставить работать на себя квалифицированных специалистов, полностью владеющих теми или иными аспектами человеческих технологий…
— В последний раз спрашиваю, будешь говорить? — прервал мысль Ивана зычный голос Заулова.
— Я ничего не знаю. Я гражданин США, — попытался в очередной раз убедить его Джон.
Двое Чужих, сидевших до этого момента абсолютно бесстрастно, внезапно повернули головы друг к другу, и до слуха лейтенанта долетели щебечущие звуки их речи.
Парень, прикованный к бамперу машины, слабо зашевелился.
— Они… спрашивают… зачем… ты… его… бьешь?.. — медленно, словно живой автомат, произнес он, даже не повернув головы в сторону Заулова.
— Скажи им, что этот ублюдок — ценный специалист. Вот только не хочет разговаривать по-хорошему, урод.
Как бы ни пытался Иван подготовить свой рассудок к подобной встрече, все блекло, стушевывалось, теряло значение и смысл перед лицом тех чувств, что нахлынули на него в эти мгновенья.
Теперь он понимал Настю.
Он думал, что уже давно познал цену настоящей боли, но ошибался. Настоящая боль пришла сейчас, при виде скорчившегося Херберта, циничной усмешки Заулова и отсутствующего, бессмысленного выражения на лице прикованного к бамперу машины изуродованного человека.
В эти секунды сознание перерождалось. Взгляд, брошенный на чуждых существ, уже не вызывал такого потрясения, как минуту назад. Иван вдруг с содроганием понял, что его ненависть к ним стала холодной, будто призрачный огонь… а вот людей, которые измывались над себе подобными, не столько в угоду инопланетным существам, сколько по привычке, оставшейся от прежнего образа жизни, он сейчас воспринимал как личных врагов.
В этом заключалось потрясение, поскольку до последней секунды Лозин подсознательно не хотел верить, что беда, постигшая все человечество, оставит после себя равнодушных подонков, которые пойдут на сознательное предательство своей расы…
Лейтенант мог понять и простить многое, он сам не раз рисковал жизнью и на собственном опыте испытал, сколь трудно побороть страх перед смертельной опасностью… но, глядя, как двое людей Заулова вполголоса обмениваются шутками, стоя рядом с изуродованным, прикованным к бамперу машины, потерявшим собственное «я» человеком, он не находил им оправдания…
Что-то ломалось в сознании, словно сильнейший моральный удар едва не подрубил тот внутренний стержень, на который опиралась его воля…
Страшные, запредельные для рассудка секунды.
Мгновения выбора, который по сути уже сделан и теперь болезненно приживается в душе, не обещая более никаких иллюзий.
Земля еще не пала, но готова сделать это. Чужих от полного господства над остатками человечества отделяет всего несколько шагов, и эти шаги будут легко пройдены при содействии таких, как Заулов…
Мгновения жизни, сконцентрировавшие в себе вечность.
Старый бетонный забор, ветхий лист ржавого железа, с одной стороны которого были они — лейтенант ВКС и простая русская девушка, тревожно застывшая под вышкой, а с другой… неисчислимая мощь иной цивилизации, вкупе с теми, кто добровольно пошел на осознанное предательство…
Мог ли он изменить существующее положение вещей, или все-таки единственным выходом для них остается бежать, прятаться, пытаясь сохранить среди чуждого окружения хотя бы частицу того, что совсем недавно носило гордое имя «Цивилизация»?
Ивану вдруг представились глухие таежные дебри, где их до самой смерти не сыщет ни один Чужой, а рука уже непроизвольно подтягивала автомат, будто возникшую дилемму решал не рассудок, а рефлекс.
Нет, скорее душа, тело и разум работали в унисон, по-прежнему оставаясь единой, осознающей себя личностью Ивана Лозина…
Заулов вновь занес ногу для очередного удара, и Иван понял — медлить дальше нельзя.
— Настя, потихоньку поднимайся наверх… — едва шевельнув губами, приказал он. — Откроешь огонь только в том случае, если меня совсем прижмут, поняла?..
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});