— Мне это известно, но, поскольку он расположен на Большом Северном тракте, у меня будет выбор между почтовыми каретами, — сказала она. — Из Грэнтема я проследую на запад до Ноттингема, оттуда в Дерби и далее до Манчестера.
Как все-таки стеснены ее обстоятельства, прикинул он. Ее девяти тысяч пятисот фунтов ей до старости не хватит, а потому, быть может, гордость воспрещает ей сказать ему, что от Фица она, как ей известно, больше ничего не получит, а тогда понятно, что в своей миссии расследования она должна всячески экономить. И все же, зачем забирать деньги?
И тут в голову ему пришла возможная отгадка: да потому, что едва деньги положены в банк, она без малейшей тени сомнения знает, что они там. Для такой женщины, как Мэри Беннет, вложение под четыре процента было равносильно их исчезновению: ее деньги могли рассеяться, будто клуб дыма, став жертвой еще одного мыльного пузыря вроде Компании Южных Морей. Затем ему представилось более зловещее объяснение: она опасалась, что если оставит деньги вложенными, Фиц каким-нибудь способом сможет отнять их у нее. Во время многих их прогулок она откровенно говорила о нем без особого уважения и без всякой любви. Фица она не боялась, но боялась его власти.
Ангус не боялся Фица или его власти, но он боялся за Мэри. Ее равнодушие к одежде приводило к тому, что она не выглядела той, кем была: женщиной благородного происхождения с некоторым состоянием. Ее соседи в почтовой карете, торопливо думал Ангус, примут ее за гувернантку самого низкого пошиба или даже за старшую горничную. Ах, Мэри, Мэри! Ты и твоя дурацкая книга! И зачем я только измыслил несуществующего человека по имени Аргус!
Однако в голову ему не приходило, так как она ни разу об этом не упомянула, что она собиралась заплатить по меньшей мере девять тысяч фунтов издателю за опубликование ее книги. Так что в одном он не ошибся: она перевела свои деньги в банк, потому что опасалась власти Фицуильяма Дарси.
На десятый день своего пребывания в Хартфорде он решил, что долее терпеть не в силах. Лучше переживать за ее судьбу в Лондоне, не видя ее, чем позволять и дальше своим глазам упиваться ею, пока апрельские цветки усыпают землю лепестками. Однако он не мог попрощаться, не осмеливался встретиться с ней из опасения, что не выдержит и признается в любви, как он знал, безответной. Понося себя, как труса и прохвоста, он приказал заложить свой экипаж сразу после завтрака и уехал из Хартфорда, не сказав своей любви, что он уезжает, и не оставив ей записки.
Сообщение о его отъезде быстрее птицы полетело от хозяина «Синего кабана» к младшему клерку мистера Уайльда и к лакею мисс Ботольф. Он и она оказались на крыльце мисс Беннет еще до того, как слишком прилежащий высокой Церкви священник церкви св. Марка прозвонил Ангелюс.
Мэри выслушала их новость невозмутимо, хотя под внешним спокойствием ощутила печаль, которую всегда испытывала, когда визиты Чарли подходили к концу. С явным ликованием мистера Уайльда она разделалась самым сокрушительным образом и заверила парочку, что уже некоторое время была осведомлена об отъезде мистера Синклера. Когда мисс Ботольф тяжеловесно намекнула на обманутые надежды, она была проигнорирована; пусть высший свет Хартфорда и предвкушал счастливое Извещение, но не Мэри. Для нее Ангус был просто добрым другом, которого ей будет не хватать.
— Может быть, он вернется, — сказала миссис Маклеод на исходе апреля.
— Если он собирается вернуться, София, ему лучше поторопиться, — сказала миссис Ботольф. — Мэри отправляется в свои путешествия очень скоро, хотя мне бы хотелось, чтобы она держала их не в таком секрете. И как это мистер Дарси позволяет ей отправиться в почтовой карете?
— Гордость, — сказала миссис Маркхем. — Ставлю полпенса против ничего, он и не знает, что она едет в Пемберли, хотя, замечу, ее вещи были упакованы и отосланы в Пемберли заранее.
— А она сильно расстроилась из-за мистера Синклера? — спросила леди Эпплби. Проживая в мэноре Шелби в десяти милях от города, она всегда все узнавала последней.
— Да ничуточки не расстроена. Я бы даже сказала, что она счастлива, — ответила миссис Маклеод.
— Путь для Роберта Уайльда расчищен, — сказала мисс Ботольф.
Миссис Маркхем вздохнула:
— Она и за него не пойдет.
— Я собираюсь домой в Пемберли, — сказал Чарли на десятый день мая, — и очень бы хотел, чтобы вы поехали со мной, Оуэн.
Темные брови поднялись. Мистер Гриффитс посмотрел на своего подопечного с изумлением.
— Вы завершили семестр, я знаю, но Пемберли? Ваш отец ведь будет там, а вам это всегда против шерсти.
— Да, черт побери! Однако остаться тут я не могу.
— Почему же?
— Мэри.
— Ах да! Она уже начала свою одиссею?
— Скорее всего.
— Но чем ваше присутствие в Пемберли поможет?
— Ближе к местам ее посещений. К тому же папаше, если я его знаю, будет известно обо всех ее передвижениях. Ей может потребоваться друг в суде.
— Ваша мать действительно говорила, что он недоволен планами вашей тетушки, но вы же не думаете, что он поделится своими сведениями с вами?
— Нет. — Чарли ссутулился, но его выразительное лицо говорило больше, чем сказали бы просто слова. — Никто не сочтет странным, если я приеду домой пораньше, ведь я не смог выбраться туда на Рождество. Папаша проигнорирует мое присутствие, а мама будет в восторге. Если вы будете со мной, мы сможем произвести разведку в направлении Манчестера. До него от Пемберли всего лишь день езды. Мы можем делать вид, будто отправляемся на прогулки по верескам или посмотреть примечательности Камберленда. У нас найдется множество поводов покидать Пемберли на несколько дней подряд.
Было очевидно, что малый изнывает от желания сорваться с узды, хотя Оуэн не мог вообразить, каким образом он надеется провести отца. В тот единственный раз, когда он повстречался с мистером Дарси, Оуэн испытал сильнейшую антипатию вкупе с убеждением, что только глупцы пойдут ему наперекор. Разумеется, отношения между отцом и сыном — особого рода и отличаются от любых других, но он не мог отогнать ощущения, что Чарли лучше бы держаться от Пемберли подальше. Оказаться под ногами, если мистер Дарси решит дисциплинировать свою невестку, только заметно ухудшит положение. За год, слушая Чарли — большого болтушку, когда он не сидел, уткнувшись в книгу, — Оуэн узнал много такого, чего Чарли вовсе и не собирался рассказывать. А после письма мисс Мэри Беннет переписка между ним и матерью крайне участилась: и она, и он отвечали на очередное письмо, едва его получив. Мистер Дарси был крайне раздражен; мистер Дарси решил не сопровождать дядю Чарльза в Вест-Индию; мистер Дарси произнес сокрушающую речь в парламенте против филантропствующих болванов; мистер Дарси перенес приступ мигрени, продолжавшийся неделю; мистер Дарси внезапно сменил херес на виски перед обедом; мистер Дарси жестоко отшлепал милую малютку Кэти за шалость; и так далее, и тому подобное. Эти бюллетени о происходящем в Пемберли (и в Лондоне) только вызывали у Чарли припадки дурных предчувствий и завершились его собственной мигренью в тот самый день, когда ему предстоял устный экзамен; он явно унаследовал недуг своего отца, если не его железный характер.