А могло проявляться отношение сдержанно неприязненное, как у В. О. Ключевского: «От всей фигуры Андрея веет чем-то новым; но едва ли эта новизна была добрая. Князь Андрей был суровый и своенравный хозяин, который во всем поступал по-своему, а не по старине и обычаю… Современники готовы были видеть в Андрее проводника новых государственных стремлений. Но его образ действий возбуждает вопрос, руководился ли он достаточно обдуманными началами ответственного самодержавия или только инстинктами самодурства. В лице князя Андрея великоросс впервые выступал на историческую сцену, и это выступление нельзя признать удачным. В трудные минуты этот князь способен был развить громадные силы и разменялся на пустяки и ошибки в спокойные, досужие годы».
Или сквозила на страницах книг и откровенная ненависть, которая приводила к тому, что перо историка начинало изображать не истинный облик князя, а злобную карикатуру.
Как у Н. И. Костомарова, этого истинного основателя «украинской историографии» в отечественной исторической науке: «При всем своем уме, хитрости, изворотливости, Андрей не установил ничего прочного в русских землях. Единственным побуждением всей его деятельности было властолюбие: ему хотелось создать около себя такое положение, в котором бы он мог перемещать князей с места на место, как пешки, посылать их с дружинами туда и сюда, по своему произволу принуждать дружиться между собою и ссориться и заставить их всех волею-неволею признавать себя старейшим и первенствующим. Для этой цели он довольно ловко пользовался неопределенными и часто бессмысленными отношениями князей, существовавшею рознью между городами и землями, возбуждал и разжигал страсти партий; в этом случае ему оказывали услуги и новгородские внутренние неурядицы, и неурожаи новгородской земли, и давнее отчуждение полоцкой земли от других русских земель, и родовая неприязнь Ольговичей и Мономаховичей, и неожиданные вспышки вроде ссоры Ростиславичей со Мстиславом Изяславичем, и более всего те дикие противогражданственные свойства еще не установившегося общества, при которых люди не умеют согласить личные цели с общественными, и легко можно расшевелить страсти надеждою на взаимный грабеж: все это, однако, были временные средства и потому имели временный характер.
Кроме желания лично властвовать над князьями, у Андрея едва ли был какой-нибудь идеал нового порядка для русских земель. Что же касается до его отношений к собственно Суздальско-Ростовской волости, то он смотрел на нее как будто на особую землю от остальной Руси, но которая, однако, должна властвовать над Русью. Таким образом он заботился о благосостоянии своей земли, старался обогатить ее религиозною святынею и в то же время предал на разорение Киев со всем тем, что было там исстари святого для всей Руси. В какой степени оценила его заботы сама суздальско-ростовская земля, показывает его смерть.
Властолюбивый князь, изгнавши братьев и тех бояр, которые недостаточно ему повиновались, правил в своей земле самовластно, забывши, что он был избран народом, отягощал народ поборами через своих посадников и тиунов и по произволу казнил смертью всякого, кого хотел. Ужасные варварства, сообщаемые летописями об епископе Феодоре, его любимце, достаточно бросают мрачную тень на эпоху Андреева княжения, если бы даже половина того, что рассказывалось, была правда. Андрей, как видно, час от часу становился более и более жестоким».
Современные историки оказываются значительно более объективными и куда лучше понимающими и характер Андрея Боголюбского, и осознающими истинное значение периода его правления для Руси. Например, отечественный историк Д. М. Володихин так очерчивает специфические черты княжения Андрея Юрьевича: «Правление князя Андрея вызвало в исторической литературе споры, большей частью связанные с его ролью «единодержца». Иными словами, предтечи русских царей. Разбирая его биографию, чаще всего говорят о политических комбинациях князя, направленных к единству и усилению Северо-Восточной Руси. Но так действовал не он один; Всеволод Большое Гнездо был в этом смысле ярче и удачливее. Зато судьба князя Андрея разворачивалась под знаком большого благочестия. Бог весть, в чем он был сильнее – в делах политических или в делах веры. Во всяком случае, Русской церкви он дал чрезвычайно много… Андрей Юрьевич любил Церковь, основывал новые иноческие обители, проявлял большую щедрость к духовенству». Но даже Володихин, акцентируя внимание именно на церковной и околоцерковной деятельности князя, не может пройти мимо его стремления создать совершенно новую систему управления русскими землями (пусть пока и в масштабах одной Суздальщины): «Он ведет себя совершенно не так, как родитель. Юрий Долгорукий добывал столы не только и даже не столько себе, сколько многолюдному своему семейству. А потому легко отдавал взятые с бою города и земли родичам на праве удельного держания. Сын же его видел, к каким распрям неизбежно приводит удельное раздробление Руси. Он постарался сделаться единовластным государем унаследованного княжества. Уделы он давал исключительно редко и крайне незначительные. Братьев и сыновей не торопился оделять землей в своем княжестве, а чуть только ощущал их недовольство, возможность ссоры, немедленно отдалял их от себя. Мог даже отправить в ссылку, прочь с подвластной ему территории. Всякое сопротивление своей воле подавлял решительно и беспощадно, не жалея ни родичей, ни бояр, ни простого народа».
Попробую в заключение и я внести небольшой вклад в историографическую разноголосицу.
Величие и трагедия князя Андрея Юрьевича Боголюбского коренится в том, что он сильно опередил свое время. И как политик, и как строитель государства, и как военный, и даже как искренний и верный сын Русской церкви. (Его идея с митрополией во Владимире ведь все же была реализована. Но только в 1355 году, во времена возвышения московских князей.)
Андрей Боголюбский создал прообраз будущей Великой России, причем именно там, откуда она в дальнейшем и стала нарождаться. Время для реализации подобного проекта еще не пришло, поэтому у князя получилась лишь некая модель. Декорация, которая и рухнула после его смерти.
Но место было угадано верно.
И направление государственного строительства тоже – создание самодержавного, сильного государства. Свободного от предрассудков, привычек и традиций скончавшейся Киевской Руси. Сооружение государства, в котором даже основной вектор будущего развития – Северо-Восток – был угадан вполне точно.
И отказ Андрея Боголюбского от участия в делах Южной Руси, уже начавшей перерождаться в будущую «Украину», тоже был правильным решением. Формирование двух центров притяжения политических сил – на Северо-Востоке и Юго-Западе – неизбежно должно было привести к разрыву искусственно, в силу традиции поддерживавшегося виртуального единства Руси. И Андрей Юрьевич спокойно шел на этот разрыв, действуя против западнорусских князей как против откровенных врагов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});