— Хороший подарок для мистера Уилла! — восклицает он, прыгая с ноги на ногу и засовывая руку в мешок, откуда медленно и осторожно вытаскивает гладкую рыжую кошку, которая озирается со злобным видом. — Очень хорошо от крыс!
— Потрясающе, спасибо, — с чувством благодарю я. — А как его… ее зовут?
— Зовут?
— Ну, в Англии животным обычно дают имена.
— Зачем?
— Ну, мы просто… э-э…
— И какие? — с любопытством спрашивает Смол Том.
— Я… — Тут мне на глаза попадается пара штук манго, которые кто-то из детей оставил на моем столе. — Я буду звать ее Чатни.
— Сатни? — Смол Том с запинкой произносит новое слово, пожимает плечами и переключается на свою следующую гениальную идею: — У меня еще есть кое-что хорошее для тебя, мистер Уилл. Мы сегодня играем в карты, и я хочу, чтобы ты был в моей команде.
Чувствуя себя исключительно польщенным, с готовностью соглашаюсь, однако предупреждаю, что не отличаюсь особыми талантами по части карточной игры.
— Не волнуй-волнуйся, — успокаивает он с неисчерпаемым добродушием. — Ты следуй за мной.
К сожалению, я слишком поздно обнаруживаю, что мой новый партнер Дадли Смол Том абсолютно некомпетентен.
И все же с этого дня почти каждый вечер за моим столом рассаживалось шесть игроков в окружении зевак и целой толпы советчиков и болельщиков. Поддерживаемые пинтами горячего сладкого черного чая, непрерывно доставлявшегося с вечного огня Эллен, мы играли в своеобразную форму виста, загадочные правила которого зачастую ставили меня в тупик, а Смол Тома заставляли совершать ошибки. Нашими соперниками были Джордж Лута, Кисточка, деревенский плотник Имп и Толстый Генри, который ребенком явно отличался упитанностью, а теперь представлял собой огромного жизнерадостного детину.
Ходы делались с быстротой молнии. Карты со смехом бросали на стол с такой силой, что детвора, сидевшая внизу и игравшая со своими воображаемыми картами, взвизгивала от восторга и то и дело дребезжал медный чайник.
Имп вел записи и подсчеты на грязно-сером куске картона, Лута непрерывно сворачивал сигареты из маслянистых брусков черного табака и моей любимой почтовой бумаги. Мы играли глубоко за полночь, и, лишь когда слова сменялись зевотой, а мы со Смол Томом были уже как следует выпотрошены, Лута складывал потрепанную колоду и запихивал карты обратно в упаковку.
— Родо диана. (Спокойной ночи!)
Все расходятся, и я поднимаюсь в свой дом, чувствуя себя смущенным, растерянным и невероятно возбужденным после суток, проведенных в Мендали. Чатни с крыши устремляет на меня свои глаза-катафоты, и я улыбаюсь, когда до меня доносится голос моего партнера, беседующего с Эллен. Он искренне недоумевает, как это мы умудрились проиграть последнюю сдачу. А как мы продули предыдущие?
Еще шире расплываюсь в улыбке и забираюсь в постель вместе с Артуром Гримблом.
Глава 6
Встреча с Невинным
Я решаю, что пора браться за дело. — Приступаю к деятельности. — Меня опережает ребенок. — И я вынужден отступить.
Я подходил к этой деревенской жизни с некоторым трепетом, как неуверенный пловец, спускающийся к бассейну и готовый в любой момент кинуться назад по лестнице. Однако метафорические воды, окружавшие Мендали, оказались теплыми и гостеприимными, и появление незнакомого «белого» даже не вызвало на них ряби.
Довольно скоро, гораздо раньше, чем думалось когда-то, я начинаю воспринимать свою жизнь на островах как нечто совершенно естественное. И не вижу ничего необычного в своих походах в «маленький домик», попытках уловить собственное отражение в ведре, в том, что руками поедаю жареную рыбу, завернутую в банановый лист, или моюсь в ручье с помощью алюминиевой кастрюли и кусочка мыла.
Настала счастливая жизнь; только следует признать, чтобы мир не казался слишком сказочным, — пища там была ужасная.
Острова лениво растянулись от тропика Козерога до широты несколькими градусами южнее экватора. Температура воздуха на протяжении всех месяцев остается здесь постоянной, дожди выпадают регулярно, и времена года не играют никакой роли в ведении сельского хозяйства. Едва посеешь что-нибудь, вскоре пора переходить к жатве. Однако, увы, ассортимент овощей поражал своей крайней скудостью, потому что пища воспринималась, и наверное — вполне справедливо, не как способ демонстрации финансового или интеллектуального превосходства («Невиданная изобретательность! Просто чудеса творит с фуа-гра!»), а как необходимое топливо для жизнедеятельности. Островитяне на протяжении многих сотен лет поддерживали свои силы благодаря известным им овощам и фруктам. И естественно, главным оказывалось не их качество, а количество. Разнообразие было не в чести, и постепенно диета островитян свелась к трем-четырем неотличимым по вкусу корнеплодам, варка которых требовала огромного количества воды и множества приправ, в противном случае они напоминали по вкусу кусок мыла, только без его ароматических и пенистых свойств.
И теперь мои вкусовые рецепторы бунтовали, поскольку я привык наслаждаться кухнями всех уголков мира или хотя бы их английской имитацией в промышленном графстве Мидлсекс. Пусть раньше наслаждение и ограничивалось лишь прогулками по пятнадцати рядам загородного супермаркета и рассмотрением деликатесов, сам запах уже был незабываем. Теперь же остатки пищи приходилось прятать и украдкой скармливать кошке или тропическим рыбам. Нередко мой организм наотрез отказывался принимать предлагаемую пищу, даже невзирая на грозившее ему бдение.
Судя по изучаемой мной литературе я был не единственным, кого повергала в ужас местная кухня. Гримбл также сталкивался с вездесущими клубнями, «вязкую консистенцию которых не могла разрушить никакая обработка». К своему удовольствию, он время от времени получал посылки, состоявшие из консервов. Впрочем, и они не обладали особыми вкусовыми достоинствами.
«За приятным исключением спаржи и свеклы, которые, похоже, всегда сохраняют намек на свою изначальную сущность, остальные овощи, обреченные на консервирование в 1916 году, входили в металлические темницы с очевидным намерением расстаться со своими ароматами. Когда они появлялись наружу, на их блеклый вид нельзя было смотреть без слез, а по вкусу все они — будь то сельдерей, лук, горошек, капуста, фасоль или картошка — походили на металлическую стружку, сваренную в мыльной воде».
Даже аскетичный Р. Л. Стивенсон замечал, что «лук, ирландский картофель и бифштексы давно утратили свой вкус и былой аромат».