Однако дружески-уважительное, а то и почтительное отношение Воронина и Стрельцова к своему спортивному оппоненту – их «душеприказчику» не указ. Оплакивая крокодиловыми слезами попытки отдаления гигантов друг от друга, тот в своих сочинениях сам усердно разводит по разным углам «народного» Стрельцова с «официозным» Яшиным. Да еще как: «Возвращение Стрельцова в 60-е годы не могло не отодвинуть Яшина в болелыцицком признании. Официоз Яшину только мешал, а «недодача» властей продолжению славы Эдуарда только способствовала». И еще: «Стрельцов вернул футболу аншлаги».
Вспоминаю сам, опрашиваю других очевидцев футбольных событий 40-летней давности и не нахожу ни малейшего подтверждения, что возвращение Стрельцова отодвинуло Яшина в болельщицком признании. Я тогда много общался с болельщиками – и «стихийными» и организованными (в том же лужниковском Клубе любителей футбола). Да и в компаниях, где сиживал – дома у себя либо приятелей, в Домах ли журналиста, актера (ВТО), литераторов, архитекторов, – о дележке славы между Яшиным и Стрельцовым, о каком-то перераспределении лавров, хоть убейте, слышать ни от кого не приходилось. Ни от недавнего «безродного космополита» писателя Александра Борщаговского или уморительного поэта-сатирика Владлена Бахнова, ни от какого-нибудь Васи Пупкина. Слава футбольных колоссов, заслуженная каждым в отдельности, могла словно канат перетягиваться от одного к другому лишь в горячечном восприятии мелкой фронды, изощрявшейся в своем нигилизме как только могла.
Населению стадионов, в отличие от приблудных завсегдатаев ресторана ВТО из соседнего АПН (Агентство печати «Новости»), был по барабану «официоз» Яшина, да еще присочиненный. Стадионные массы больше заводились от досадных голов и поражений, приписанных знаменитому вратарю. Но ведь по первое число доставалось и Стрельцову, не раз и не два с той же степенью справедливости обвиненному в простоях и безделье на поле.
В футболе как от великого до смешного один шаг, так и от смешного до великого. Разве же секрет, что после чилийского казуса популярность Яшина, якобы отодвинутого Стрельцовым в болелыцицком признании, взмыла вверх. Она достигла пика в 1963–1964 годах и оставалась в этих высоких далях в 1965—1967-м, то есть параллельно второму явлению центрфорварда. Возвращение Стрельцова, которое и впрямь можно назвать триумфальным, не спорю с Нилиным, вызвало зрительский ажиотаж. Но аншлаги он не вернул, потому что они и не исчезали. Можно легко доказать документально, что Лужники и другие стадионы многократно собирали полные трибуны как до этого возвращения, так и после него, в матчах и без участия Стрельцова.
Другим героем своего романа тот же автор старается ужалить Яшина не менее больно. В книжке «Валерий Воронин. Преждевременная звезда» (2000) замечает: «Существует в околоспортивных кругах крайне некорректная манера противопоставлять Валентина Иванова Стрельцову и Воронину. Выдавать его за эдакого благополучного хитреца, который устроился в жизни лучше этих стихийных натур». Такие «хитрецы» на самом-то деле не устроились в жизни лучше, а построили жизнь лучше – одни не поддались человеческим слабостям, другие были не слишком отягощены ими, не слывя при этом ни профессиональными фанатиками, ни монахами, чуждыми мирских удовольствий. Но почему-то тремя страницами дальше автор повествования позволяет себе не то что отвергнутую им же некорректную, а презрительную манеру противопоставления Воронина – только не Иванову, а другому «хитрецу».
Я и не подозревал, что Воронин «входил в различные символические сборные на всякие торжественные матчи почаще, чем Лев Яшин (Яшин и не всегда в середине 60-х находился в лучшей форме и меньше гораздо Воронина, привлекавшего своей откровенной иностранностью, нравился тренерам этих сборных, настороженно относившимся к советскому футболу с его великим партийным вратарем)».
Все это, мягко говоря, явные передержки. Начать с того, что Яшин втрое чаще Воронина приглашался в сборные ФИФА и УЕФА– и вовсе не символические (т. е., к сведению путаников, виртуальные, составленные по результатам опросов), а реальные, играющие (в символические же – насколько чаще, не сосчитать). Настороженное отношение тренеров интернациональных сборных к «партийному вратарю» полностью расходится с фактами, как и утверждение, что зарубежные звезды в Воронине «единственном, пожалуй, из советских игроков видели коллегу».
Это у нас после Чили-62 на Яшине собирались поставить крест, а чилийский тренер сборной ФИФА Фернандо Риера, не успев даже определиться с ее окончательным составом, назвал советского голкипера первым среди кандидатов на исторический матч с Англией, попутно объявив его лучшим вратарем якобы провального первенства мира-62. Точно также не задумывались над кандидатурой вратаря сборных ФИФА и УЕФА их очередные тренеры Хельмут Шен и Деттмар Крамер из ФРГ. Шен признавался, что у него и сомнений не могло возникнуть, кого ставить в ворота.
Никакая партийность, «советскость» Яшина не мешала и партнерам по этим сборным, светилам мировой величины, питать к нему лучшие чувства и до сих пор хранить память о русском друге, в чем не раз и не два признавались Пеле, Эйсебио, Беккенбауэр, Чарльтон-младший, Факкетти и другие покорители самых высоких футбольных вершин. Даже холодный и неприступный Ди Стефано, раз появившись в Москве, просил прервать из-за нехватки времени экскурсию в Третьяковку, чтобы успеть (вне всякой программы пребывания) к последнему пристанищу Яшина на Ваганьковском кладбище.
Пересекаясь с мировыми звездами то в матчах сборных ФИФА и УЕФА, то на чемпионатах мира или международных футбольных конгрессах, Яшин никогда не чувствовал ни отчуждения, ни пренебрежения, поначалу только любопытство – все-таки человек из-за «железного занавеса». Знающие себе цену футбольные премьеры с ходу приняли его как равного в свой негласный элитарный клуб избранных. Яшин подбил их на такое приятие и масштабом таланта, и абсолютной естественностью поведения. В один голос, даже одинаковыми выражениями славили советского друга футбольные знаменитости. «Яшин как мастер не вызывает ничего, кроме восхищения, как человек ничего, кроме симпатии», – говорили журналистам, в очередной раз свидевшись с ним, Раймон Копа и Франсиско Хенто.
Приходилось читать в зарубежной прессе, да и самому видеть в Стокгольме, Лондоне и Мадриде, насколько «партийный вратарь», в отличие от многих соотечественников, неважно – партийных или беспартийных, но, как правило, мрачных и нелюдимых, открыт, улыбчив, предупредителен. Может, мне не повезло, но читать подобное о Воронине не доводилось, скорее отмечались его внешняя привлекательность, лоск, элегантность. Тоже неплохо. Что ж, каждому свое. И ночные праздношатания, и предыгровые хождения в загранпоездках по местным барам. Но это я не в осуждение Воронину – каждый поступает как знает. Только, простите, не могу уложить в понятие «западник», как идентифицирует его Александр Нилин.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});