Я очень старался, чтобы в моем голосе были слышны нотки растерянности, сожаления и почтения к людям, которым известна тайна данного термина. Это мне удалось. Шеффилд смягчился.
- Этот пункт - один из наибестолковейших во всей Декларации. Я пытался узнать, кто спровоцировал его появление, но увы... Теперь это вещь в себе, - сарказмом было пропитано каждое слово моего собеседника. - Появление этого пункта знаменует славную веху в истории человечества, которое не удосужилось до сих пор понять, из кого она состоит... Структура личности!.. Как будто известно, что личность имеет структуру, И что кому-то может прийти в голову на нее влиять. А как, позвольте вас опросить? Не знаете? Я вам окажу! Личность меняется непрерывно. Она эволюционирует. Любое взаимодействие личности с внешним миром изменяет ее структуру!
- Для чего же тогда этот запрет? - удивился я. - И потом, нельзя запретить что-либо целиком и полностью, такой запрет не может быть эффективным. Необходимо установить границу, начиная с которой это "нельзя" должно работать.
Шеффилд глянул на меня с уважением. Так, по крайней мере, мне показалось.
- Возможно, вы и сами не знаете, до какой степени правы.
"Ну, я-то, положим, знаю!" - подумал я несколько самонадеянно, И был наказан.
То, что сказал далее Шеффилд, явилось для меня откровением.
- Разумеется, наша беседа носила до сих пор несколько отвлеченный характер. Мы толковали о каком-то гипотетическом объединении личностей, о создании сверхличности и даже, может быть, в некоей весьма отдаленной перспективе, о новом типе разумного существа. Все это полезно и забавно. Но, возвращаясь с небес на землю, я хотел бы отметить некоторое очень интересное свойство нашей цивилизации. В контексте вашего последнего замечания. Обращали ли вы внимание на то, что с развитием этой цивилизации начинает катастрофически возрастать количество запретов? Нельзя то, нельзя се ничего нельзя! Что интересно, запреты носят прямой и категорический характер. В то же время раньше, насколько мне известно, прямо почти ничего не было запрещено, а только кое-что не поощрялось, и преградой служила мораль. Обратите внимание - мора-аль! Нечто эфемерное, расплывчатое, но как великолепно она регулировала общественные отношения!
- Вы хотите сказать, что отношения в обществе становятся все более и более аморальными? - спросил я осторожно.
- Нет, этого я утверждать не берусь. Я утверждаю, что они становятся все более и более формальными. И, следовательно, я немедленно начинаю утверждать, что формальными же становятся связи между отдельными индивидуумами. А это признак того, что наше общество начинает медленно, но верно двигаться к распаду. Кстати, обюрокрачивание общественных структур - иной признак, но природа его та же. Там, где утрачиваются живые связи, чтобы сохранить структуру, продлить ее век, устанавливают отношения формализованные... По-моему, я уже все сказал, что хотел. Во всяком случае, достаточно.
Шеффилд замолчал.
Я понял, что аудиенция подходит к концу, поблагодарил за приятную и в высшей степени плодотворную беседу, посетовал, на то, что отнял слишком много времени. На это Шеффилд как-то по-особенному хитро усмехнулся и сказал: "Заходите еще, если появится желание поболтать".
"Непременно!" - ответил я и удалился, открыв задом дверь его кабинета.
При этом я совместил процесс открывания двери с процессом отвешивания поклонов. Кстати, рекомендую - очень удобно. Если, конечно, двери открываются наружу. Что, в свою очередь, очень удобно, если часто приходится выставлять посетителей.
В кабинетах больших начальников двери должны открываться только наружу!
Глава 6
У Спиридонова дверь кабинета открывалась вовнутрь. Создавалось впечатление, что он так и сидел на своем месте с тех пор, как мы расстались двое суток назад.
- Можно? - поинтересовался я, закрывая эту дверь изнутри. Спиридонов сморщился и посмотрел на меня глазами ангела, уволенного из рая без права ношения крыльев.
- Что? - спросил я.
Он молча показал пальцем на свою щеку.
- Зуб?
Он помотал головой.
- А что?
- Язык прикусил. Опух, зараза. Болит - мочи нет!
- Так прими таблетку.
- А какую надо? И где я ее тебе возьму?
- Ну, ты, Василий Васильевич, прямо как дитя малое. Вон же аптечка стоит на шкафу в соседней комнате!
- Сам видишь - никого нет, - рассердился Спиридонов, - а мне из кабинета выйти нельзя.
- Почему?
- Сан не позволяет... Все разбежались кто куда, должен же кто-то сидеть на связи!
- Так в соседней же комнате, Василий Васильевич, а? сказал я, пряча улыбку в усах, которых у меня не было. Иначе говоря, лукаво.
- Отстань! Чего тебе надо?.. Ну не знаю я, какую таблетку пить, не знаю! Понял? И иди отсюда, пока цел! - взорвался он.
Я взял стул, поставил его возле стола, сел напротив и изобразил на лице скуку.
Скажу честно: мне сорок лет, но когда я общаюсь со Спиридоновым, постоянно хочется озорничать. Стояли бы чернила на столе, так я бы их выпил. Или, например, лежала бы скатерть, так бы и сдернул. Примерно то же самое я замечал и за другими. Чем был обусловлен этот синдром, объяснить совершенно невозможно. И тем не менее.
- Ну, - сказал Спиридонов, продолжая морщить лоб и кривить рот, - чего сидишь? Давай рассказывай, нечего тут сидеть.
- Так принести таблетку?
- Неси, - сдался он. - И воды неси. Без воды они у меня в горле застревают... Слушай, Гиря, сейчас, говорят, таблетки уже пить нельзя. Мол, химия и все такое. Как думаешь?
- Это было в прошлом веке. Сейчас уже можно.
Я принес таблетку и заставил Спиридонова ее проглотить без воды. Потом отдельно принес воды и заставил выпить. Все это вместе взятое, вкупе с его гримасами и стенаниями, доставило мне такое же удовольствие, как цирковой номер с клоунами.
Спиридонов, проглотив таблетку, затих и начал как бы прислушиваться, что у него делается внутри. Потом склонил голову набок и выпятил челюсть. Потом закатил глаза и, наконец, задрав указующий перст, изрек:
- Подействовало.
- Не болит?
- Как корова языков слизнула! Вот черти, из чего они их делают?.. Я три часа сидел, мучился - хоть на стенку лезь, а тут - надо же... Ладно, давай не сиди, рассказывай.
Я выложил все, что почерпнул из беседы с Шеффилдом.
Спиридонов не перебивал, но поддакивал и время от времени цокал языком, словно бы говоря, мол, это же надо до чего додумались. Ну и ну!
- Ты все рассказал? - спросил он, когда я замолчал.
- Вроде... Все.
- Так-так... Смотри, какой интересный Шеффилд нам попался. Прямо настоящий... А что, вот, скажем, тебя в меня запихать, так мы, глядишь, вдвое умней станем. А Сюняева добавить - цены нам не будет! Мы всю их банду живо на чистую воду выведем, а? Как считаешь?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});