Читать интересную книгу В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть) - Александр Русов

ГЛАВА VIII

ГРОЗА

Гигантская туча, так и не сумевшая пролиться грозой над Лунином, решительно двинулась на юг. Побрызгав мелким дождичком над Атлеткой, Близким и Королизой, она отправилась в далекий путь, ибо возникшая над горами Северного Кавказа область сильного разряжения создала благоприятные условия для ее движения к намеченной цели. В ее сторону поглядывали с опаской. Уже поднявшиеся в воздух самолеты облетали ее на почтительном расстоянии. Аэродромные службы задерживали очередные рейсы. Люди поднимали вопрошающие лица к небу, качали головами, хватались за сердце, слушали радио. Синоптики обещали день без осадков, тогда как туча решительно объявляла о своем приближении глухими раскатами грома. Лаяли собаки, испуганно ржали немногие сохранившиеся в области лошади, а туча тем временем проплывала стороной, всячески сдерживая мимолетные свои порывы, дабы не разразиться ливнем раньше времени. Словно послушный зову крови последний представитель вымирающего племени, она приняла твердое решение достичь южных гор и только там умереть.

Самолет, на котором летел переводчик Андрей Аркадьевич Сумм, встретился с тучей примерно через полтора часа лета по роковой случайности. Некий пассажир, вопреки существующим правилам, включил транзисторный радиоприемник, из-за какой-то технической неисправности действующий одновременно и как передатчик. Приемник помешал работе бортовой радиостанции, сигналы опасности не были приняты, и сто пятьдесят пассажиров, не считая экипажа, оказались в самом центре грозы. Вполне возможно, что самолет не разнесло на куски прямым попаданием перуновой стрелы лишь потому, что туча восприняла его вторжение как провокацию. Она ворчала, огрызалась, пугала бесшумными вспышками голубого света, не осмеливаясь, однако, прибегнуть, к более действенным мерам, поскольку подозревала, что этот неуклюжий летательный аппарат подослан людьми с коварным намерением прервать ее жизнь прежде, чем она успеет достигнуть гор.

Тем временем очень будничный голос бортпроводницы сообщал, что полет проходит нормально, на должной высоте и с намеченной скоростью, что температура воздуха в Минеральных Водах, поданным метеосводки, вполне умеренная — не выше и не ниже той, какую любят авиапассажиры всех авиалиний.

В пункт назначения самолет прибыл поздно вечером. Круглосуточно дежурившие на аэродроме товарищи, встретив Андрея Аркадьевича, повезли его в Дом почетных гостей, где пустовала Дубовая комната на первом этаже, забронированная для академика Добросердова. Только в последнюю минуту выяснилось, что академик на конференцию не приедет.

Осмотревшись, Андрей Аркадьевич в первое мгновение даже подумал, что самолет так и не вылетел из грозовой тучи, а сам он, Андрей Аркадьевич, в данный момент перенесен в один из уютных, привилегированных уголков рая. Но за какие такие добродетели? Пожалуй, единственной общепризнанной заслугой из всех, какие он мог теперь припомнить, было некогда присвоенное ему звание лауреата Государственной премии.

Разоблачению мнимого чуда способствовал разыгравшийся голод, обостренный долгой дорогой и пережитой опасностью. Он-то и положил конец всяким сомнениям. Не в силах терпеть долее, Андрей Аркадьевич в поисках еды приоткрыл дверь своей комнаты и выглянул в коридор, освещенный электрическими свечами в позолоченных бра. Обстановка дома с ее многочисленными столиками на изогнутых ножках, скульптурами и картинами несколько напоминала лунинский дворец, но при этом современная эпоха слишком уж решительно заявляла о себе. Вблизи рай оказался искусственным. Все это были как бы лишенные изначальной своей души, без должной искусности переведенные с языка девятнадцатого столетия на язык двадцатого века вещи «под старину», словно бы по чьему-то неписаному разрешению получившие здесь исключительное право выдавать себя не за то, чем являлись на самом деле.

Миновав гостиную с чучелом медведя, Андрей Аркадьевич привычно пригнулся, чтобы не задеть головою о косяк, и оказался в небольшой зале. Стены ее были затянуты розовым шелком, с потолка свисала искрящаяся огнями люстра, вдоль одной из стен тянулся застекленный шкаф темного дерева, содержавший богатые запасы посуды, вдоль другой — несколько полок со всевозможными причудливыми бутылками. Инстинкт не обманул опытного информатора. Он пришел именно туда, куда стремился. Посредине стоял овальный стол с разнообразной едой, судя по всему недавно накрытый, а рядом, на столах поменьше, теснились уже откупоренные бутылки, рюмки всех сортов и калибров, хрустальные вазы, пирамиды чистых тарелок, корзинки с хлебом и фруктами, подносики с вилками, ножами, ложками, и все это художественно перемежалось какими-то цветными баночками с фирменными наклейками, коробочками, лоточками, графинчиками и пузырьками.

Андрей Аркадьевич прислушался, но в доме стояла полная, даже пугающая какая-то тишина. Он взял чистую тарелку, подцепил вилкой куриную ногу, обтянутую поджаристой, хрустящей корочкой, ухватил несколько стебельков свежей зелени, а также огромный, без единого изъяна помидор и, примостившись на краешке стула, принялся за еду. Несколько утолив голод, он потянулся к соседнему столику, настороженно оглянулся, словно опасаясь быть застигнутым врасплох, и налил себе неполный бокал из самой красивой бутылки. Потом, уже осмелев, стал пробовать все подряд, на чем ни останавливался взгляд.

В это время в залу совершенно бесшумно вошел представительный мужчина с тщательно расчесанными на косой пробор вьющимися волосами. Посадка головы у незнакомца была гордая, и держался он, пожалуй, даже чересчур высокомерно, так что поначалу Андрей Аркадьевич принял его за официанта, но уже в следующую минуту, когда вошедший с хозяйским видом, капризно оттопырив губу, отчего лицо его приобрело брезгливое выражение, ковырнул себе ложкой черной икры и отделил ножом кусочек масла, Андрей Аркадьевич понял, что непростительно ошибся.

— Вы здесь живете? — набравшись смелости, спросил он.

— В Голубой комнате, — ответил товарищ, мелкими, умелыми движениями намазывая масло на хлеб.

— На первом этаже?

— Да, наверху нет ничего приличного.

— А я вот только что приехал.

— И где вас поселили?

— В Дубовой.

— Ну ничего. Правда, маловата. Лучшая комната здесь — Голубая. Потом идут Каминная, Янтарная, Гобеленовая, Эвкалиптовая, Зеркальная…

— Что вы! У меня великолепные апартаменты. Такой простор. Признаться, я никогда еще так не жил.

— Посмотрели бы вы остальные. Можем зайти ко мне после ужина.

— Благодарю вас… — Андрей Аркадьевич смешался. — Разрешите представиться. Сумм Андрей Аркадьевич. Переводчик.

— Виталий Евгеньевич…

Незнакомец протянул руку.

Выглядел он настолько же моложе Андрея Аркадьевича, насколько и солиднее, и было в его облике нечто такое, что заставило Андрея Аркадьевича воздержаться от дальнейших расспросов. Он вдруг почувствовал, что робеет перед Виталием Евгеньевичем, что высокое положение Виталия Евгеньевича позволяет задавать любые вопросы, тогда как Андрею Аркадьевичу задавать их не всегда и прилично.

— В книге почетных гостей расписались? — поинтересовался Виталий Евгеньевич.

— Как вы сказали?

— Ну там, у входа.

Ни в какой книге Андрею Аркадьевичу расписываться, конечно, не предлагали. Он решил, что Виталий Евгеньевич принимает его за более значительное лицо, чем то, каковым он на самом деле является, и постыдился признаться, что попал сюда по счастливой случайности, если только не по счастливому недоразумению. Виталий Евгеньевич взял еще немного икры и плеснул минеральной воды в широкий хрустальный стакан.

— Я, собственно, из Института химии. Занимаюсь информацией.

— Это теперь модно.

— Приехал вот на химическую конференцию, хотя сам и не химик.

— Я тоже не химик, — сказал Виталий Евгеньевич. — И тоже на конференцию. Нас должно быть здесь трое таких. Вы случайно не академик?

Андрей Аркадьевич покраснел.

— Профессор?

— Я лауреат Государственной премии, — сам не желая того, вдруг выпалил он и покраснел еще больше, чуть не сгорев со стыда.

— Говорили, какой-то академик приедет.

Виталий Евгеньевич зевнул, прикрыв рот ладошкой.

— Академик не приедет. Меня поселили вместо него.

— И какой же информацией вы занимаетесь, если не секрет?

— Дискретными переводами. Может, слышали?

Виталий Евгеньевич скучающим взглядом обвел залу, как-то очень уж неопределенно кивнул, тогда как Андрей Аркадьевич почувствовал себя едва ли не юнцом рядом с этим пресыщенным, важничающим господином.