Она подняла заплаканные глаза и долго жалобно смотрела в глаза изумленному отцу Виктору. Он узнал ее. На густом слое тонального крема остались бороздки от слез, а под ними видны были кракелюры глубоких морщин. Это была Лена — нежданная гостья из его безрадостного детства. Одна из девчонок.
— Я вас, батюшка, била, потому что любила. Любила, можно сказать, с пеленок. А вы не обращали на меня внимания. Проходили, как мимо вешалки из резного дуба, что стояла в прихожей. Помните эту огромную вешалку для пальто с вырезанными мордами и разными фруктами? Мне казалось, что она из какой-то страшной сказки. Это была вешалка, на которую вешали пальто еще ваши деды и прабабушки. Вы с вашей мамой казались мне тоже людьми из той самой сказки: страшной, таинственной, ужасно интересной. И мне так хотелось, чтобы вы эту сказку мне рассказали. Но меня для вас не существовало. Я была пустым местом... Вот за это я вас била. Простите.
Она опустилась на колени и громко стукнулась лбом об пол. Отец Виктор наклонился, чтобы поднять ее, но вместо этого тоже встал на колени и поклонился ей.
— Прости меня, Лена, — сказал он и почувствовал, что еще мгновение — и он не сможет сдержать слез. Он поднялся и быстро пошел в алтарь.
— Ты в первый раз назвал меня по имени, — услыхал он.
Когда он вернулся, Елены в церкви не было. На аналое рядом с перстнем лежал толстый конверт с жирной надписью красным фломастером «на храм».
А в день празднования Входа Господня в Иерусалим у крыльца бывшего клуба кто-то оставил белый «мерседес». Это было так некстати: автомобиль мешал выходу из храма. Отец Виктор спросил прихожан, не знают ли они, кто хозяин. В храме хозяина не оказалось. «Мерседес» оставался у крыльца до самого вечера. Отец Виктор долго ходил вокруг него: «Вот папуасы! Полное неуважение к храму!» Он в сердцах пнул ногой колесо. Раздался громкий вой противоугонного устройства. Прошло немало времени. Машина гудела и истошно то выла, то пронзительно вякала, но хозяин не объявлялся. Отец Виктор дернул дверную ручку и увидел, что в нее вставлен ключ. Он отпер дверь. На сиденье лежал пакет. На нем красным фломастером было написано: «Отец Виктор, это вам». В пакете оказались документы на автомобиль и доверенность на его имя.
Слава Богу, «мерседес» был не новый. По документам ему было девять лет.
Ехал я по Америке
Если кто-нибудь скажет, что американцы безбожники, — не верьте. И вот почему...
Я проехал Америку от Тихого океана до Атлантического на автобусе компании «Грэй Хаунд», что означает «Серая Гончая». Автобус был и вправду сероват, но с серебристым отливом. А двигатель урчал очень солидно, давая понять, что мощи в нем предостаточно. Особенно убедительно он звучал на подъемах в Кордильерских горах. Ехал я из Сан-Франциско в Нью-Йорк с заездом в Джорданвилль — православное сердце Америки. Здесь и храмы, и семинария, и могилы известных русских православных деятелей. Не так давно на местном кладбище упокоился Иосиф Муньос — хранитель мироточивой Иверской иконы. С ней он объездил всю православную ойкумену. Мне посчастливилось пообщаться с ним в Париже. Я спросил его, не собирается ли он посетить вместе с иконой Россию. Он сказал, что это его заветная мечта и он ее осуществит, как только установится евхаристическое общение между Зарубежной Церковью и Московским Патриархатом. К сожалению, он не дожил до этого великого события.
В то время, когда автобус вместе со мной проезжал по окраинам Сан-Франциско, Иосиф Муньос был жив и даже находился где-то неподалеку — в Калифорнии. А мне еще предстояло проехать более двух суток на этой «серой собачке» до вожделенного Джорданвилля. Я смотрел в окно на скромные дома и шикарные виллы калифорнийских обитателей и радовался тому, что в автобусе всего лишь семь человек. Я выбрал место посреди левого ряда и попытался принять подобие горизонтального положения. Но не тут-то было. Человеколюбивые американские конструкторы сработали автобусные кресла так, что совершенно невозможно принять удобное положение. Они ужасно низкие: ниже уровня плеч. Голову нельзя положить поверх спинки, а ноги нельзя вытянуть. До впереди стоящего кресла зазор сантиметров 15-20.
Пока я менял позиции, пытаясь найти наиболее удобное положение, автобус прибыл в столицу штата — славный град Сакраменто. Не успел автобус затормозить, как в открывшиеся двери с громкими криками вломилась толпа чернокожих американцев. Рядом со мной рухнул в кресло черный мальчишка лет десяти. Автобус тронулся, мой сосед уронил мне на плечо голову и оглушительно захрапел. Я подумал, что он дурачится. Нельзя же мгновенно заснуть. Храпеть он начал даже до того, как достиг моего плеча. Я осторожно отодвинул его голову, но он снова уронил ее и захрапел еще громче. Я еще раз попытался отодвинуть голову храпуна. Мне самому хотелось спать: несколько ночей перед отъездом провел без сна. Что делать?! Если бы мальчишка не храпел, можно было бы потерпеть, но громоподобные раскаты у самого уха лишали меня всякой надежды на встречу с Морфеем. Я снова отодвинул его голову. Эффект тот же. И вдруг меня обдало какой-то энергетической волной — словно вдвинули в поле мощного трансформатора. Я повернул голову: на меня с ненавистью смотрела черная женщина, до этого громко говорившая со своей соседкой. Встретив мой взгляд, она с силой шлепнула сумкой по голове мальчишку. Он вздрогнул и проснулся.
— Садись на мое место.
Тот послушно пересел, а она оказалась рядом со мной. Лучше бы я терпел своего соседа. Как она втиснулась в кресло, непонятно. Эта жертва фаст фуда (по-нашему — быстрого перекусона) заполнила собой три четверти моего сиденья. Я оказался вжатым в автобусную стену и окно. Да еще и развернутым почти на 90°. Ее левое плечо вдавилось мне в грудь так, что я с трудом вздохнул.
— Эй, парень, ты до меня дотронулся, — вдруг завизжала она и повернула ко мне лицо нос к носу, обдав меня неведомым русскому обонянию одором.
Я криво улыбнулся:
— Не мудрено.
Хотел для выразительности пожать плечами, но у меня не получилось: только слегка пошевелил правой рукою. Это привело ее в сильное раздражение:
— Ты снова до меня дотронулся.
— Вы шутите?
Попытка высвободить руки, очевидно, была истолкована по-своему. В Америке опасно даже просто учтиво смотреть в глаза женщине: может подать в суд за сексуальное домогательство. С некоторых пор боссы разговаривают со своими подчиненными противоположного пола глядя себе под ноги и нарочито строго. Но некоторые дамочки, особенно секретарши, и такое поведение воспринимают за особую форму флирта.
— Эй ты, если еще раз до нее дотронешься, я тебя...
Дальше следовало неласковое обещание наподобие тех, что мы часто слышим в родимых пределах. С тою лишь разницей, что все это было мне обещано по-английски. Автор матерной тирады сидел за моей спиной. Это был пьяный потомок тех, кого насильно лишили возможности любоваться африканскими красотами.
Сказать по правде, возмутился я чрезвычайно. Я и не знал, что могу так сильно гневаться. Гнев воистину не самое лучшее чувство. Сильный жар ударил мне в грудь и голову. Я почувствовал, что не то что краснею — обугливаюсь и чернею. Еще минута — и мои обидчики примут меня за соплеменника.
— Встаньте и позвольте мне выйти, — прохрипел я в лицо соседке.
Видно, я и впрямь сильно изменился. Она оторопело посмотрела на меня и стала выделывать на сиденье подобие вращательных движений. С огромным трудом она выдвинула в проход то, на чем сидят, и, сделав несколько телодвижений в согбенной позе, постепенно стала отодвигать свое лицо от моего. Я выпрыгнул в проход и оглядел салон. Сзади все было заполнено людьми, похожими на мою соседку. Впереди, в третьем ряду, пустовало единственное место. На мой вопрос, свободно ли оно, симпатичный, пожилой белый американец ответил: «Да. Хотите сесть?»
— Очень хочу.
Я вернулся за сумкой. Вытащить ее из-под бывшего моего сиденья оказалось делом непростым.
Просить соседку о помощи или поднять ее снова было делом немыслимым. Я молча постоял, не глядя на ту, которую решил покинуть, и тихо сказал: «Моя сумка».