С годами я становлюсь похожим на Симона. Надо сегодня же написать ему. Или Елизару. В этой странной истории с разбойниками есть для нас нечто очень интересное…
Глава седьмая
ТРИДЦАТЬ СЕРЕБРЯНИКОВ
Ноябрь, 1496
Паола как всегда аккуратно выполнила поручение Софьи и отыскала трех женщин, самых известных в Москве специалисток по части колдовства, приворотов и наговоров. Государыня повелела приглашать их в ее палату по одной.
Нельзя сказать, что Софья безоговорочно верила в успех магических заклинаний, казалось, она просто поддалась уговорам Палы, Береники и Аспазии, которые в один голос утверждали, что не раз были свидетельницами успешности подобных начинаний.
Каждой из приглашенных Софья задавала один и тот же вопрос: «Известен ли верный способ, при помощи которого можно заставить мужчину отворотиться от приворожившей его женщины и вернуться к той, кого любил прежде?» Разумеется, никакие имена не назывались, но московские колдуньи как никто другой знали обо всех самых интимных новостях жизни сильных мира сего, и потому каждая из них сразу догадалась, о ком идет речь.
Все три чаровницы заверили, что знают испытанный и дающий абсолютную гарантию способ, но каждой из них для колдовства понадобилось нечто, принадлежащее одному из лиц, о которых шла речь. Одна потребовала пряжку с пояса разлучницы, дабы при ее помощи отвадить от нее мужчину и Софья обещала ей добыть ее. Второй понадобился кусочек ногтя со среднего пальца правой руки мужчины и Софья, подумав, сказала, что через несколько дней сможет передать ей его. Третья же, слегка смущаясь, сказала, что ей нужен будет один волосок той женщины, которую мужчина оставил, для того чтобы он к ней вернулся теперь уже навсегда. Софья улыбнулась и сказала, что это она может предоставить прямо сейчас, затем удалилась за ширму и вернулась оттуда с маленьким серебряным подносом. Ворожея осторожно взяла с подноса маленький свернутый колечком волосок и, бережно завернув его в тряпочку, спрятала.
Паола через своих подружек — горничных и служанок Елены Волошанки — ухитрилась получить необходимую пряжку, а дьяк Полуехтов, близко знавший постельничего, который всегда стриг ногти Великому князю, раздобыл необходимый кусочек и вскоре ворожеи имели все, что им было нужно для успешного выполнения своего дела.
Софье оставалось лишь ждать.
Прошла целая неделя, но, прежде чем она дождалась каких–либо результатов, произошел ряд серьезных событий, которые отвлекли Софью от мыслей о приворотах.
Явился к ней нежданно–негаданно не кто иной, как князь Иван Юрьевич Патрикеев, которого Софья вместе с его зятем князем Ряполовским считала главными своими врагами, поскольку это именно они, как ей это были достоверно известно, всячески способствовали сближению ее супруга с невесткой.
Понятно, что ничего хорошего от этого визита Софья не ждала.
И не ошиблась.
Подчеркнуто соблюдая весь дворцовый этикет, старый Патрикеев, кряхтя и задыхаясь, поклонился в пояс и, запыхавшись от этого поклона, стал говорить:
— Не по своей воле, государыня–матушка…. Пойми старого слугу — государь послал…. Самолично идти не хотел к тебе — очень рассержен был, боялся гнева не сдержать да не дай бог обидеть тебя…. Так что мне вот поручил…
— За что же такое страшное мой супруг гневается на меня так, что сам не может сказать об этом? — холодно спросила Софья.
— Эх, государыня, я человек прямой. Скажу тебе сразу всю правду. Ведомо стало государю о том, что баб каких–то лихих ты тут у себя втайне принимаешь, а бабы–то эти — ведьмы известные. Вот и задумался государь: что же это такое измыслила супруга его и зачем понадобились ей бабы, что умеют порчу на людей наводить?
— Злые люди клевещут на меня любимому супругу. Да, это верно — приходят ко мне женщины, что болезни разные травами лечат! Что же тут удивительного — не так уж молода я уже, и смею напомнить государю, любимому супругу, что двенадцать детей от него родила. Что ж тут дивного в том, что здоровье мое не то нынче, что давеча было, как любят говорить москвичи. Вот и весь секрет.
— Ох, государыня, верю я тебе, всем сердцем верю, да что ж делать государь–то серчает…. Сказывают, также, будто ты некие беседы тайные имеешь с иными высокими церковными лицами, говорят даже, будто даже один игумен известный монастыря славного и почитаемого тоже как–то наведывался сюда. Господь меня избавит от дурных мыслей — с таким человеком всегда поговорить — душу очистить, но государь гневается и спрашивает: «А почему в тайне–то?» Он, может, и сам хотел бы с игуменом этим встретиться, да к нему тот не ездит, а к тебе вот, говорят, жаловал…
Патрикеев глубоко вздохнул, и Софья воспользовалась паузой.
— Разве я затворница в палатах своих? Разве не имею я права встречаться с людьми, на которых снизошла благодать? Что же тут греховного–то? Чем прогневила я супруга любимого и государя моего?
— Я, государыня, не смею тебе перечить и каждому слову твоему верю как святому писанию, я — лишь смиренный слуга государя моего и волю его исполнять должен…. Напоследок вот что скажу, только уж не выдавай ты меня государю…. Из почтения глубочайшего лишь скажу то, чего государь не велел говорить, но что уши мои стариковские невольно услышали…. А сказал про себя Иван Васильевич так: «… если я еще раз услышу о каких–нибудь бабах, ворожеях или тайных встречах без моего ведома хоть с ангелами Господними, велю взять ее за приставы[6], а Дмитрия, внука своего, короную публично с почетом, дабы, если случиться со мной что–либо недоброе, всем известно было, кто после меня государем в княжестве московском станет.
Откланявшись и кряхтя, Патрикеев ушел, а Софья осталась стоять на месте, и смертельная бледность проступила на ее лице.
Что же это значит?.. Никто кроме Паолы не знал, ни о ворожеях, ни об Иосифе, а Паола все время на виду, она со мной с детства, она предана мне.
И вдруг ее осенило.
Господи, как же я слепа… Как же это я могла поверить в такое, что молодой красавец будет так любить уже стареющую морщинистую итальянку. Конечно! Он следующий после Саввы, а она сама того не ведая…. А ведь сколько раз я ей говорила еще в юности: «Обо всем, что ты здесь видишь и слышишь никогда никому ни слова — это вопрос твоей жизни и смерти…»
И в этот момент вошла Паола.
— Государыня, — сказала она, — вы просили явиться маэстро Сальваторе, он ждет.
Софья посмотрела на Паолу, и улыбнулась ей как никогда дружелюбно.