— Только что взяли. Они почти у нас под носом, в пяти милях, как сказал наш молодец Рэберн.
— Боже мой! Пять миль. Всего-то! — вдруг его голос и лицо разом омрачились, как будто у него внутри щелкнул переключатель. — В такую погоду это все равно что пятьсот. Даже старина Амундсен не прошел бы сейчас и десяти ярдов.
— Доктор Карпентер, очевидно, решил заткнуть Амундсена за пояс, — сухо заметил Свенсон. — Он как раз собирается немного прогуляться.
Окинув меня долгим изучающим взглядом, Хансен снова обратился к Свенсону:
— А может, наручники сгодятся доктору Карпентеру?
— Все может быть, — ответил Свенсон.
— Послушайте, — сказал я, — на «Зебре» остались люди. Может, немного, но кто-то же остался. Хотя бы один человек. Больной. Умирающий. А умирающему человеку надо совсем мало, чтобы ощутить разницу между жизнью и смертью. Я — врач. Я знаю. Совсем мало. Унцию спирта, несколько унций съестного, горячее питье, кое-какие лекарства. Тогда он выживет. А без этих пустяков он, безусловно, умрет. И люди на «Зебре» вправе рассчитывать даже на самую малую помощь, а я вправе рисковать ради того, чтобы хоть чем-то им помочь. Я никого не прошу идти со мной, все, о чем я прошу, — это выполнить условия, оговоренные в приказе, который вы получили из Вашингтона: оказывать мне поддержку, если мои действия не несут угрозу «Дельфину» и его экипажу. А вы пытаетесь меня остановить — какая же это поддержка! Я же не требую от вас такого, что угрожало бы лодке или жизни ваших людей.
Свенсон уставился в пол. Хотел бы я знать, о чем он думал: о том, как меня удержать, или как не нарушить приказ из Вашингтона? А может, он думал о том, что он единственный, кому известно, что начальник «Зебры» — мой брат? Но он, однако, не проронил ни слова.
— Вы должны его остановить, капитан, — настаивал Хансен. — Вы же остановили бы того, кто приставил бы пистолет себе к виску или бритву к горлу? Вы просто обязаны его остановить, потому что это то же самое. Доктор выжил из ума и задумал покончить с собой. — Он принялся барабанить пальцами по переборке, рядом с которой стоял. — Боже правый, док, как по-вашему, зачем наши акустики стараются сейчас, когда мы стоим здесь на приколе? Чтобы вовремя предупредить, когда ледяная стена на той стороне полыньи начнет надвигаться на нас, вот зачем. Только потому, что ни одному человеку не простоять на мостике больше полминуты, не говоря уже о том, чтобы что-то разглядеть в этом ледяном шторме. Вы поднимитесь на мостик, пробудете там от силы секунд двадцать и тут же повернете назад — уж это я вам обещаю.
— Мы только что оттуда, — заметил Свенсон как бы между прочим.
— И он все еще намерен идти? Сказать по чести, он похоже и впрямь рехнулся.
— Мы можем погрузиться прямо сейчас, — сказал Свенсон. — Мы знаем их местоположение. Может, нам удастся найти полынью в миле или полумиле от «Зебры». Тогда будет совсем другое дело.
— Может, вам и удастся отыскать иголку в стоге сена, — заметил я. — На то, чтобы найти эту полынью, у вас ушло шесть часов, и то нам крупно повезло. Только не говорите про торпеды: лед в этих местах образует целые горные хребты, их основания уходят в глубину на сотни метров. Здесь везде чертовски тяжелый лед. Это все равно, что прокладывать себе путь с помощью винтовки 22-го калибра. У нас уйдет часов двенадцать, а то и несколько дней, прежде чем мы снова пробьемся на поверхность. А я смог бы добраться до станции за два-три часа.
— Если не окоченеете насмерть на первых ста ярдах, — сказал Хансен. — Если не упадете с ледяной горы и не сломаете ногу. Если не ослепнете через несколько минут. Если по неосмотрительности не угодите в свежую полынью, и тогда вы или утонете, или, если вам удастся выбраться, за тридцать секунд превратитесь в ледышку. Но, даже останься вы цел и невредим, я буду очень рад услышать объяснения, как вы намерены вслепую отыскать место в пяти милях отсюда. Или вы собираетесь нести с собой неподъемный гирокомпас весом в полтонны. Ведь в этих широтах магнитный компас, как мертвому припарки. Магнитный северный полюс находится много южнее, далеко на западе. Даже если бы вам и удалось сориентироваться по нему, вы все равно прошли бы мимо лагеря — или что там от него осталось — в какой-нибудь сотне ярдов и никогда бы об этом не узнали. И даже если у вас будет один шанс из миллиона туда добраться, как вы собираетесь идти назад? По бумажной веревочке? Вы что, потащите с собой клубок веревки длиной пять миль? Безумие, если не сказать хуже!
— Я могу сломать ногу, утонуть или замерзнуть, — согласился я. — Все может случиться. Но найти дорогу туда-обратно — не самая хитрая штука. У вас есть радиопеленг «Зебры». К тому же вы знаете точное местонахождение. Вы можете передавать радиопеленг на любой приемник. Так что останется только взять с собой радиопередатчик, чтобы держать с вами связь, и вы будете наводить меня на «Зебру». Проще пареной репы.
— Вот именно, — возразил Хансен, — если бы не одна загвоздка. У нас нет такого приемопередатчика.
— У меня в чемодане лежит «уоки-токи», дальность действия — двадцать миль.
— Надо же, какое совпадение, — пробормотал Хансен. — Выходит, вы прихватили его просто так, случайно. Держу пари, у вас в чемоданчике припасена целая куча всяких штучек, правда, док?
— Содержание чемодана доктора Карпентера не нашего ума дело, — с легким укором проговорил Свенсон, хотя раньше он придерживался совсем другого мнения. — Давайте-ка лучше подумаем о том, кто с ним пойдет. Однако, положа руку на сердце, вы, доктор Карпентер, можете рассчитывать, что кто-то из нас одобрит вашу нелепую затею?
— Никто и не спросит вашего одобрения, — сказал я. — Оно совершенно ни к чему. Все, о чем я вас прошу, — это держать со мной связь. И еще — собрать рюкзак с провизией. А нет — я и без него обойдусь.
Я вышел и направился к себе в каюту. Точнее — в каюту Хансена. Но даже тот факт, что каюта эта чужая, не остановил меня, когда я, войдя внутрь, заперся на замок.
Догадываясь, что Хансену, явись он прямо сейчас, не очень понравится, если он наткнется на запертую дверь, я решил не тратить времени понапрасну. Я набрал цифровой код на замке и открыл запор. Чемодан мой по меньшей мере на три четверти был забит самой лучшей теплой спецодеждой, какую только можно купить за деньги. Хотя лично я не выложил за нее ни пенса.
Сняв с себя одежду, которая тогда была на мне, я натянул длинное нижнее белье, шерстяную фуфайку и плисовые штаны, затем — шерстяную парку, сшитую в три петли и подбитую чистым шелком. Парка была не совсем обычная: снаружи, чуть ниже левой подмышки, на ней имелся специальный карман на замшевой подкладке, и еще один, такой же, правда, других размеров, с правой стороны. Пошарив на дне чемодана, я извлек три предмета. Первый, 9-миллиметровый автоматический манлихершенауэр, я надежно спрятал в левый карман, который, собственно, и был для него предназначен; другие два предмета, пара запасных обойм, так же надежно разместились в правом кармане.