Похожее на сердечко личико Дэнди расплылось в сладчайшей улыбке.
– Что за чушь, Мэрри, – сказала она. – Ты думаешь, я такая же трусиха, как ты? А я не против, я же тебе говорила. Я состояние на этом сделаю. Я же буду единственной летающей девушкой в стране. Все придут на меня посмотреть! И господа тоже! Про меня напишут во всех газетах, обо мне станут баллады сочинять. Не могу дождаться, когда начнем. В этом для меня – все, Мэрри!
Я промолчала. Попыталась разделить ее воодушевление, но, стоя в полутемном амбаре, глядя вверх на зияющий свод крыши и тонкую перекладину на веревочках, почувствовала, как рот наполняется желчью, а голова начинает кружиться.
Я зажала уши ладонями. Услышала какой-то шелестящий шум, который не смогла вынести. Дэнди схватила меня за запястья. Она трясла меня за руки. Откуда-то издалека доносился ее голос:
– Мэрри, что с тобой? Тебе плохо, Мэрри?
Я закивала, высвобождаясь из ее хватки, судорожно хватая воздух и дожидаясь, когда в рот мне ударит рвота. Потом ощутила резкий хлопок по щеке. Я открыла глаза и выставила руку, защищаясь от удара. Передо мной стоял Джек. Он держал меня обеими руками, а за спиной у него маячила Дэнди.
– Пришла в себя? – коротко спросил он.
Я вывернулась из его рук и села. Перед глазами по-прежнему все плыло.
– Да, – сказала я. – Все хорошо.
– И все из-за того, что ты просто смотрела на трапецию? – спросил Джек, глядя вверх и не веря, что кто-то может упасть в обморок при виде такой классной штуки.
Я поколебалась.
– Да, – неуверенно сказала я. – Наверное, из-за этого.
Джек поднял меня на ноги, прежде чем мысли мои прояснились.
– Так не смотри на нее, – без всякого сочувствия сказал он. – И не отговаривай Дэнди. Отец твердо решил, что она полезет наверх, и ты тоже обещала.
Я кивнула. Дэнди беспечально сияла.
– Она тоже твердо решила лезть, – отозвалась я.
Голос у меня был хриплый, я закашлялась и сплюнула гадкую на вкус слюну.
– И я сдержу слово и попробую.
– Наверх тебе какое-то время лезть не придется, – сказал Джек. – Погляди, вот чем ты займешься для начала.
Он махнул рукой в сторону амбарной двери, где тоже висела перекладина – так низко, что я могла бы достать ее, подпрыгнув. Если повиснуть на ней, до пола будет всего-то дюймов десять, только и хватит, чтобы качаться.
– На этом! – воскликнула я.
Джек и Дэнди засмеялись мне в лицо.
– Это я выдержу! – сказала я.
От облегчения мне захотелось хихикать, и я засмеялась вместе с ними.
– На этом даже я смогу качаться.
– Вот и хорошо, – примирительно сказал Джек. – Папа будет доволен, если ты покачаешься на тренировочных качелях. Наверх лезть не надо, если не захочешь, Мэрри. Но он платит большие деньги человеку из Бристоля, который приехал нас учить. И хочет, чтобы тот на два месяца был загружен работой.
– Я бы поспорила, – сказала злая Дэнди, – он ведь сам пообещал, что Мэрри не придется учиться, если она боится. Она и так много для вас делает: падает с лошади целый день и все такое.
– Я смогу качаться на той перекладине, – сказала я совершенно искренне. – Может, мне даже понравится.
– Темнеет уже, – сказал Джек. – Идите-ка вы обе к себе. Рано утром начнем.
Мы вышли в серые сумерки, и Джек захлопнул за нами дверь.
– Каково спать в доме, после того, как всю жизнь провел в фургоне? – спросил он.
– Слишком тихо, – ответила Дэнди. – Мне не хватает твоего храпа, Джек.
– Странно, – согласилась я. – Комната никуда не движется. К тому, что фургон качается, привыкаешь, наверное. И еще потолок кажется таким высоким. В старом фургоне, где мы жили с па и Займой, крыша нависала прямо у меня над головой и лицо мое делалось мокрым, когда я переворачивалась и задевала ее.
– А тебе каково, Джек? – вкрадчиво спросила Дэнди. – Не хватает тебе того, как мы по утрам переодеваемся? И возможности подглядывать, когда моемся?
Джек рассмеялся, но, думаю, он покраснел в темноте.
– В Уарминстере полно девушек, Дэнди, – сказал он. – В этом городе есть из кого выбрать.
– Таких же хорошеньких, как я? – спросила она.
Дэнди умела при желании превратить свой голос в приглашение на вечеринку на карточке с золотым обрезом. Я прямо почувствовала, как Джек покрылся испариной, идя между нами.
– Нет, – честно ответил он. – Но беды от них куда меньше.
Когда мы вошли во двор конюшни, он резко развернулся.
– Здесь я вам пожелаю доброй ночи, – сказал он и прошел через низкую дверь в стене в сад и дальше, в главный дом.
Дэнди поднялась по лестнице передо мной, напевая, и стала откалывать чепчик перед зеркалом, пока я зажигала нашу единственную тростниковую свечу.
– Я могла бы его заполучить, – тихо сказала она.
Это было почти заклинанием, словно она колдовала с помощью своего красивого отражения.
– Я могла бы его заполучить, хотя его отец и предостерегал насчет меня. Пусть он и смотрит на меня сверху вниз. Я бы могла приманить его, как птичку хлебными крошками.
Она развязала передник и сняла через голову платье. Изгибы ее тела были четкими, как рябь на воде. Груди округлые и полные с бледными расслабленными сосками. Темная тень курчавых волос между ногами и плавный изгиб ягодиц напоминали колдовские знаки в старой книге заклинаний.
– Я бы могла его получить, – повторила она.
Я сняла воскресное платье, сложила его, убрала в сундук и, забравшись в постель, натянула одеяло до подбородка.
– И думать об этом забудь, – сказала я.
Страстное самозабвенное лицо Дэнди тут же переменилось, и она обернулась ко мне со смехом.
– Мамаша Меридон! – поддразнила она меня. – Всегда высматривает беду. У тебя между ног лед, Меридон, в этом твоя беда. Все, что тебе там нужно, это лошадь.
– Я знаю, что у лошади на уме, – мрачно отозвалась я. – А красавчик Джек может замыслить убийство, и ты этого по его глазам в жизни не поймешь. А Роберту ничего не нужно, кроме денег. Уж лучше я с лошадьми.
Дэнди засмеялась. Я услышала, как скрипнули половицы, когда она улеглась на свой тюфяк.
– Интересно, что там за артист на трапеции, – сонно сказала она. – Сколько ему лет, женат ли. На том объявлении он выглядел молодцом, помнишь, Мэрри? Полуголый. Интересно, каков он.
Я улыбнулась в темноту. Я могла не бояться чар Джека Гауера и гнева его отца, если акробат немножко приударит за Дэнди в те два месяца, что будет нас учить – а потом уедет.
В любом случае он был исполнителен. Он вошел во двор в шесть утра пронизывающе-холодным ноябрьским утром с небольшим саквояжем в руках. Одет он был, как работающий фермер, в хорошее платье из добротной ткани, но простое и совсем не по моде. На нем был плащ и обычная войлочная шапка, сдвинутая на макушку. Впечатляющие усы роскошно завивались возле щек и придавали ему залихватский и добродушный вид. Уильям только глянул на него – и бросился в дом, докладывать Роберту о его прибытии. Мы с Дэнди внимательно наблюдали за ним из чердачного окна.