В безмолвии пролежали несколько минут. Круглов дотронулся до моего плеча, шепотом сказал:
- Наблюдайте, я скоро вернусь и скажу, что делать. - И он, по-пластунски бесшумно двигаясь, скрылся в темноте.
Томительно тянулись минуты. Сидоров лежал хмурый, он то и дело вытирал лоб пилоткой, хотя ночь была прохладная. Мимо нас снова прошел патруль. Назад солдаты не вернулись.
Я припал к уху товарища:
- Наверное, взяли их наши ребята, сейчас должен прийти командир.
И действительно, спустя несколько секунд рядом с нами появился Круглов:
- Ползите к фургону.
Лежа, я крепко обнялся со своим товарищем. "Может быть, - подумал я, мы видимся в последний раз". Был второй час ночи, у фургона, кроме часовых, никто не появлялся. Когда мы подобрались к намеченной цели, на шоссе показалась легковая машина. Она остановилась около фургона.
Шофер приглушил мотор. Из машины вышли двое. Один был высокий, другой толстый, приземистый. Они закурили и не спеша направились мимо фургона к стоявшей справа большой бронемашине.
- Офицеры, - шепнул мне Сидоров. - Этих и надо хватать: видишь, папки под мышкой держат.
При появлении офицеров часовые замерли, вытянувшись в струнку. Высокий гитлеровец открыл дверь машины и угодливо пропустил вперед приземистого. Яркий луч света ворвался в темноту и упал на дерево, за которым я успел увидеть Круглова, плотно прижавшегося к стволу. Рядом с ним был Владимиров, он держал наготове автомат.
В тот момент, когда толстяк поднимался в машину, резко проговорила в ночной тишине автоматная очередь. Я успел увидеть, как толстяк и стоявший рядом у машины долговязый гитлеровец рухнули да землю, уронив из рук папки.
В то же мгновение прогремели сухие, отрывистые разрывы гранат, заговорили автоматы. Часовые тут же были убиты, легковая машина на шоссе взорвана, фургон задымил.
- Отходить! - услышал я голос Круглова.
Не успели отбежать и ста метров, как вслед нам ударили автоматы и ручные пулеметы. Пули засвистели над нашими головами.
Мы залегли и стали осматриваться. Немцы быстро пришли в себя. Вот они немного успокоились, прекратили беспорядочную стрельбу. Должно быть заметив на траве сбитую росу, вновь открыли огонь и бросились преследовать нас.
Ползти теперь было бесполезно. Мы вскочили и побежали к опушке леса. Здесь нас встретил Владимиров; он держал в руках объемистые папки и два планшета.
На лесной тропе, по которой мы отходили, нас встретил красноармеец Ушаков и доложил старшему лейтенанту Круглову:
- Товарищ командир, по тропе не пройти.
- Почему?
- Немцы в лесу. Вначале кричали, как загонщики во время облавы, а теперь притихли. Хотят закрыть нам проход через болото...
Мы еще раз убедились, что враг не прост.
Круглов внимательно осмотрел нас, дружески потрепал по плечу Сидорова:
- Ну, я думаю, фашисты все болото не закрыли, проберемся.
Сидоров поплевал на руки, потер их:
- Проберемся, товарищ командир. И папочки с бумажками доставим в срок.
Шли по лесным зарослям, в темноте натыкались на сухие сучья, царапали до крови лица, руки.
Оторвавшись от преследования, мы вошли в густой высокий камыш. Под нашими ногами, как тесто, закачалась почва.
Продвигаясь шаг за шагом, утопая в сыром мху, уходили все глубже и глубже в заросли.
Мы опередили немцев всего лишь на несколько минут. Не успели пройти по болоту и трехсот метров, как за собой услышали немецкий говор и повизгивание собак. Но, к счастью, дальше болото было сухое. Это позволило нам быстро проскочить вперед.
Сидоров, поравнявшись с взятым нами в "плен" красноармейцем, который нес в подарок жене орудийный прицел, сказал:
- А ты, браток, прости: темно, не разглядели.
- Угостили по чести, ничего не скажешь, и теперь в ушах звенит, но зато дома.
Под Ропшей
Лучи восходящего солнца ласкали колосья зрелого хлеба. Под тяжестью крупных зерен колосья низко клонились к земле.
Я лежал в окопе, смотрел на волнующееся ржаное поле и думал: "Где теперь тот человек, руками которого оно вспахано и в рыхлую, пахнущую корнями землю брошено зерно? Возможно, и он вот так же, как я, смотрит сейчас из окопа на колосистое хлебное поле и тоскует о мирном труде".
Рядом со мной лежал Володя Сидоров. Был он человек ума бойкого и цепкого; никто из нас не мог быстрее и правильнее его оценить всю сложность боевой обстановки. Он всегда умел выбрать выгодное место в бою. На его простом лице со вздернутым носом неизменно сияли улыбкой хитрые маленькие глазки, при разговоре с товарищем он любил похлопать его по спине. В размашистых и уверенных движениях снайпера сказывался весь его характер. Вот и теперь по его выбору заняли мы свою позицию вблизи шоссейной дороги.
Два дня было тихо. Мы уже думали, что продвижение врага наконец приостановлено. Но вот утром седьмого сентября в расположении нашего батальона разорвался вражеский снаряд. Это было началом ожесточенного сражения за город Ропшу.
С каждой минутой артиллерийская стрельба усиливалась, в ней приняли участие сотни пушек с обеих сторон. Воздух наполнился грохотом разрывов и скрежетом металла. Кругом неистово бушевало пламя пожаров.
Как всегда во время артподготовки, в голове стоял непрерывный шум, лицо и руки незаметно покрылись копотью. Появилась страшная жажда. Казалось, что один глоток воды сразу вернет спокойствие и прежнюю силу. Но это мучительное состояние продолжалось только до тех пор, пока не показалась каска вражеского солдата.
Как только эта каска с двумя рожками появляется перед твоими глазами, сразу забывается все: жажда, усталость, шум в голове. Ты целиком подчинен одному желанию - убить фашиста. Видишь врага - и радуешься его смерти.
Уткнувшись лицом в песок, мы с моим напарником Сидоровым изредка переглядывались. Как это произошло, я не заметил: но когда я снова взглянул на Володю, он лежал беспомощно на боку, лицо его было залито кровью. Я прижался ухом к его груди - он был мертв.
Всего лишь минуту назад Сидоров мне говорил:
- Дыши ровнее и только открытым ртом, не давай биться часто сердцу, а то потеряешь меткость выстрела. - Володя, подмигнув мне, добавил: - Скоро подойдет и наша очередь стрелять.
Задыхаясь от порохового дыма, я стал дышать широко открытым ртом. Сидоров, улыбаясь, отвел глаза от меня и продолжал наблюдение за дорогой. Все это было минуту назад, а сейчас он лежал с лицом, залитым кровью, с черепом, проломленным крупным осколком.
Я не хотел верить тому, что Владимир мертв. Еще и еще раз прижимался ухом к его груди с надеждой уловить хотя бы приглушенный стук сердца. Но сердце снайпера умолкло. Он умер, крепко сжимая в руках винтовку. Я лежал рядом с мертвым другом, полный решимости оберегать его до последнего патрона. Как только прекратилась артиллерийская стрельба, последовал приказ майора:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});