Лицо мертвяка скривилось. Дохляк больше не боялся тварей, мало того — он поселился в магазине, который находился в нескольких шагах от улья «архаровцев». От монстров всегда можно скрыться: граммофоны были главными маячками, предупреждавшими об опасности.
«С другой стороны я не знаю сколько времени провалялся, — подумал Дохляк. — Вдруг что-то поменялось? Ведь, наверное, не только со мной происходят изменения?»
Словно в доказательство его мыслей «архаровец» бросил граммофон. Звук получился сочный и одновременно гулкий, словно тараном ударили по каменной стене. Труба граммофона отскочила от асфальта и покатилась к кучке мусора. «Архаровец» сделал шаг к магазину, и Дохляк готов был поклясться, что услышал, как заскрипел песок под ногами монстра.
Мушиный хоботок твари извивался как змея, предчувствуя скорый пир.
Дохляк бросил банку в «архаровца», но большую часть кока-колы он выпил, и газировка шмякнулась за спину монстра. Мертвяк рванул к твари. Он не желал прятаться и не хотел бояться собственной тени. У каждого есть слабые стороны. Не бывает неуязвимых.
Когда до «архаровца» оставалось несколько шагов, Дохляк опустился на колени. Монстр перекувырнулся через мертвяка и шлепнулся на землю. Его дыхание из горла вырывалось со зловещим всхлипыванием.
Ощущая себя стариком, Дохляк поднял камень, по форме походивший на яйцо динозавра, и шмякнул им по лбу «архаровца». Чавкнуло. Лицо окатило потоком гнили. Мертвяк машинально поднял руку к глазам и стер едкую жидкость. Драка кончилась также быстро как и началась.
Дохляк почувствовал, как начали пульсировать зеленые жилы на руке.
Он взглянул на «архаровца». Кровь тяжелыми густыми каплями стекала со лба на асфальт, лицо и руки были белыми, как мел. Большие карие глаза остекленели.
«А если другие придут за мной, чтобы отомстить? — подумал Дохляк и в груди у него похолодело. — Должен быть простой выход».
И его осенило. От трупа можно избавиться. До ночи еще оставалось достаточно времени, чтобы скрыть следы. Тело и граммофон в подсобку, кровь можно вычистить газировкой. Потом переждать ночь, а на рассвете отнести труп к мусорным кучам. Простой-простой план. Одно Дохляк знал наверняка: он не уйдет из магазина.
Сначала мертвяк обмотал голову «архаровца» простыней, чтобы кровь не оставила следов на асфальте, а потом оттащил тело в подсобку. Труп стал попахивать, но не гнилью, а абрикосовыми духами. Дохляку даже понравился этот запах.
Когда солнце коснулось крыш многоэтажек, больше ничего не говорило о драке: с помощью газировки удалось стереть пятна крови с асфальта, граммофон Дохляк унес в магазин.
Прислонившись к стене, мертвяк так плотно закрыл глаза, что в их углах образовались морщины. Болезненная улыбка искривила рот, обнажив желтые изъеденные кариесом зубы. В голове гудело. Сотни молоточков били по вискам настолько сильно, что было тяжело сосредоточиться. Мысли разбегались как тараканы.
— Бля, — сказал он и замер.
Это был как гром среди ясного неба. Он смог сказать. Осознание того, что из его рта вырвалось слово (хоть и ругательное), заставило сердце забиться. Дохляк почувствовал, как волны боли расползались от груди к животу и шее. Он не шевелился, боясь, что проснется.
Мертвяк засунул руку в рот и пощупал язык. Тот был все еще распухшим, но каким-то образом Дохляк мог разговаривать.
— Шла-а-а Маша-а-а по… — Слова выходили с трудом, но произносились четко и ясно. — По… по… шос-с-с-е-е-е.
Дохляк оскалился в усмешке. Ему показалось, что день с большей силой начал дарить тепло и веселое настроение. Но солнце светило все так же. Просто вокруг него образовалась некая тончайшая пелена счастья и радости, которая грела и вселяла уверенность в завтрашнем дне.
Солнце садилось, и улица наполнялась тенями. Дохляку хотелось увидеть закат, но он побоялся того, что на перекрестке могут показаться еще «архаровцы», и ушел в магазин. Однако мертвяк не уполз в подсобку, а устроился возле кассы. Он здраво рассудил, что ночью надо будет проследить за улицей. Да и не удалось бы заснуть с мертвой тварью под боком.
Растянувшись на полу, Дохляк подложил под голову двухлитровую бутылку с минеральной водой и задумался. За много-много дней впервые он себя чувствовал хорошо. Наконец-то бог услышал его молитвы. Если все будет и дальше хорошо, то, возможно, вернется человеческий вид.
Человеческий вид!
Дохляк бросил взгляд на витрину. Солнце светило остывающим багровым жаром, но готово было вот-вот опуститься в ад. На Город упадет холод, и наступит ночь. Кто-то из живых мертвецов умрет. Кто-то из «архаровцев» получит в коллекцию новую гниющую кожу. В общем, заканчивался старый серый день, на смену ему приходил новый серый день.
Или нет? Дохляк подумал о том, что, может быть, изменялся не только он. Тогда есть шанс…
«Не думай о подобных вещах, — заметил внутренний голос. — Нет смысла гадать на кофейной гуще. Исходи из того, что знаешь наверняка: меняешься ты. На остальных наплевать. Пускай и дальше другие полуживые роняют слюни и жрут кукол».
Мертвяк согласился с голосом.
— Я… могу-у-у… говорить… — Голос был хриплый и слабый, словно доносился из-под земли.
Завтра надо будет еще потренировать связки, решил Дохляк. Сегодня он еще помолчит, чтобы растянуть сладостный миг возвращения в мир живых. Тому, прошлому Дохляку, надо выказать почтение. Прощайте кукольные барби и кены! Оревуар мусорные кучи! Гудбай «архаровцы»! Теперь он — Николай. Живой!
В голове бешено крутились, сталкивались, взрывались картины из прошлой жизни: жена, ребенок, взрыв, «архаровцы», смерть.
Жена. Из пучины воспоминаний выплыло ее имя — Алена. Девушка с голубыми глазами. Дохляк вспомнил, что она любила носить голубые, обтягивающие бедра джинсы и розовую маечку с открытым животом, чтобы не закрывать в пупке капельку пирсинга. Алена любила кинотеатры, соленый попкорн и воздушные шарики. Она всегда вела себя как ребенок с мной, подумал Дохляк.
Лапочка-дочка. Маша. Пухленькие щечки, ободранные коленки, курносый носик как у мамы.
Седьмой
Нора закончилась тупиком.
Седьмой лежал, прислонившись головой к стене, и глядел на пламя зажигалки. Он не знал, насколько хватит газа, но находиться в темноте больше не было сил.
— Я умру, — Седьмой сказал это с напряженностью человека, к виску которого приставили пистолет.
Он тяжело застонал. Не хотелось умирать. Но, похоже, не было выхода. По лицу тек пот, но его трясло от холода. Седьмой мечтал умереть в тепле. Не важно от чего. Пусть бы разодрал Крылатый или Червивый король. Пусть на голову упал бы камень. Все равно. Лишь бы было тепло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});