Его требование было выполнено быстро и беспрекословно. Новость стремительно распространилась по холлу, и все шепотом переговаривались, предполагая, насколько серьезным могло оказаться падение. Показался Луи, несший на руках маленькую Клодин. Ее голова откинулась назад, и все увидели, что из носа у девочки течет кровь, глаза закрыты, лицо — мертвенно-бледное. Альгонда по-прежнему поддерживала Филиппину. Совершенно потерянная, мадемуазель де Сассенаж следовала за братом, сея вокруг себя леденящую кровь тишину. Они безмолвно поднялись по двойной лестнице, направляясь в комнату девочки. Навстречу им уже спешил встревоженный барон Жак.
Марта едва успела выйти из апартаментов Сидонии и прикрыть за собой дверь, когда увидела идущую по коридору маленькую процессию.
— Это мальчик! Мать и ребенок живы и здоровы! — крикнула она.
Филиппина вдруг разразилась рыданиями и забилась в объятиях Альгонды. Марта застыла в недоумении.
— Что-то случилось? — спросила гарпия.
Барон приблизился к ней. Он не стал отвечать. Увидев его искаженное страданием лицо, женщина отступила в сторону, давая ему пройти. Скорбный кортеж проследовал мимо нее, причем никто даже не взглянул в ее сторону.
— Жак! — прошептала Сидония, когда он наклонился поцеловать ее. Губы мужа коснулись ее лба, закрытых глаз и наконец губ.
— Отдыхайте, моя дорогая! Отдыхайте! У вас жар, лоб совсем горячий! Я не хочу потерять вас!
Женщина настолько обессилела, что даже не смогла открыть глаза. Жак де Сассенаж отстранился. Он уже направлялся мягкими неслышными шагами к повитухе, обмывавшей новорожденного, когда из-за спины донесся голос жены:
— Позовите крошку Клодин! Ей с утра не терпится посмотреть на малыша. Пускай придет, я ее поцелую!
Жак не нашел в себе сил ответить. Повитуха протянула ему завернутого в пеленку младенца. Он нежно поцеловал его, испытывая и радость, и горе, потом шепнул несколько слов на ухо повитухе. Та побледнела и кивнула, спеша взять у него малыша и уложить его в колыбель. Затуманенный слезами взгляд барона скользнул по комнате. Сидония уснула. Дверь отворилась, вошла Марта. Жак де Сассенаж моментально взял себя в руки. Подойдя к женщине, он взял ее за руку:
— Идемте!
Вместе они вышли в коридор.
Глядя Марте в глаза, он сказал:
— Одно слово, одно только слово о том, что случилось с Клодин, и я сотру вас в порошок! Сидонии сейчас нельзя волноваться.
— Вы полагаете, что я могу быть настолько жестока?
— Я считаю, вы способны на все, если это в ваших темных интересах! Один-единственный раз постарайтесь, чтобы они совпали с моими! Кто бы ни вошел в эту дверь, он не должен ни словом обмолвиться о нашем горе!
— Она попросит привести девочку.
— Повитуха скажет, что ей ни с кем нельзя видеться, кроме меня, разумеется, пока она не наберется сил. Скажите ей то же самое. Все это делается только ради блага моей жены.
В этот момент в коридоре послышался звук шагов. Аббат Мансье бежал, неловко переваливаясь с боку на бок и приподняв полы рясы, так что были видны его искореженные подагрой ноги в сандалиях. За ним следовали двое монахов с зельями и настойками и Франсуа, младший сын барона де Сассенажа. Юноша, узнав о трагедии, бегом бросился в одну из башен замка, где жили монахи.
— Спасибо, что вы так поспешили!
Барон Жак пошел вперед по коридору, указывая церковникам дорогу.
Они свернули за угол, скрывшись из виду гарпии. Марта пожала плечами, зная, что вся эта спешка бесполезна, и вернулась к Сидонии с намерением выполнить приказ барона. Сидония должна жить. Так нужно! В противном случае гарпия лишится возможности жить вблизи Альгонды, Елены и турецкого принца. Если жар не спадет к вечеру, она сама позаботится о здоровье роженицы…
* * *
Матье остановился возле входа в донжон и счистил снег с башмаков. В памяти всплыла картинка: Альгонда как обычно поджидает его, чтобы бросить в него первый за эту зиму снежок. Он с завистью посмотрел на двух мальчишек, обстреливавших друг друга снежками на пригорке, и отвернулся. Сердце сжалось. Но стоит ли вспоминать о том, что прошло? Зачем мучить себя снова и снова? Он пересек внутренний двор замка и вошел в кузнечную мастерскую.
Кузнец стоял спиной ко входу. Согнувшись над ведром, полным воды, он охлаждал в нем стальную пластину.
— Здравствуйте, мэтр Жанно!
Мастер выпрямился, окутанный облаком пара.
— Не ждал увидеть тебя так рано, мой мальчик!
Матье подошел ближе. Кузнец, прищурив глаза, оценил изгиб своей пластины, а потом положил ее на доску остывать. Управившись, он отложил щипцы и снял рабочие рукавицы.
— Я пришел спросить, у вас он или нет. Мой меч. Может, его кому-то продали… — без всяких преамбул выпалил Матье. Было очевидно, что он очень волнуется.
Кузнец отрицательно покачал головой. Хоть юноша и исчез на несколько месяцев, выкованный для него меч остался в мастерской. Оружие должно было стать подарком к свадьбе.
— Идем!
Матье последовал за мэтром Жанно. Вместе они обошли горн, вокруг которого суетились сыновья кузнеца, такие же коренастые и сильные, как их отец. Жилые комнаты от мастерской отделяла одна-единственная кожаная занавеска. Весь дом в образцовой чистоте содержали Кюнегонда, полная женщина с некрасивым лицом, но доброй душой, и ее дочка, Фанетта. Неожиданный гость застал их за работой — они чинили брэ[12].
— Здравствуй, Матье! — звонким голосом поздоровалась девушка.
Фанетта часто играла с ним в детстве, когда Ангерран еще жил в замке. Она была чуть старше Альгонды и совсем не такой пригожей. Правда, за последние пару лет ее мальчишеская мордашка чуть округлилась и стала пусть не красивой, но миловидной. Юноша улыбнулся в ответ на приветствие.
— Хорошего вам дня, сударыня Кюнегонда! — приветствовал он мать семейства.
— Если ты пришел забрать брэ своего отца, то придется подождать немного, мой мальчик! Я как раз их штопаю!
— Я не за этим, так что не торопитесь.
Кузнец вынырнул из-за занавески с коротким и широким мечом в руках, который он хранил завернутым в полотно. Кюнегонда с упреком посмотрела на супруга, но тот, казалось, ничего не заметил. Все его внимание было сосредоточено на мече. Матье подошел к столу. Сердце гулко билось в груди. И все же, ощущая на себе взгляды стольких любопытных глаз, он испытывал неловкость. Ему хотелось бы остаться в одиночестве, чтобы снова ощутить ни с чем не сравнимую радость от владения этим мечом, насладиться приятным ощущением рукояти в своей ладони… Проглотив сожаление, он стал следить за ловкими пальцами кузнеца, развязывавшими веревку на лежащем на столе свертке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});