Читать интересную книгу Мой друг Пеликан - Роман Литван

Но, на вкус Володи, черты лица и весь ее облик были таковы, что никакой «цвет лица» или любые отдельные детали не могли быть сами по себе сколько-нибудь привлекательными: главную роль играло все в целом впечатление. Но для Пеликана, видимо, этот «цвет лица» затмил все остальное и явился той самой ленточкой, в которую влюбляется дошкольник, в полной уверенности, что влюбился в девочку-принцессу.

Находил ли он в ней ум? Благородство, грацию, изящество? Девичью прелесть? Понимание? Он на самом деле как зеленый юнец уже несколько недель вновь и вновь пытался неуклюже сблизиться с ней, подходил на танцах, иногда она соглашалась протанцевать с ним, иногда — отказывала, никогда не допуская вечерние прогулки вдвоем, что было в порядке вещей у студентов и студенток, намеревающихся сохранить дружеские отношения. Она избегала его. Играла? Или просто не хотела знать? Он уходил на другой конец зала, выходил за колонны, в коридор; курил; страдал молча. Никому и в голову не приходило, что такое может случиться с Пеликаном. Только два человека знали. Александра догадалась почти сразу же, почувствовала, да и никакие увертки не могли обмануть ее, когда Пеликан отступил от регулярных встреч, оборвал их. Володе он сам рассказывал обо всем, изливал душу.

29

Пеликан и Володя, Света, Клара и Инна шли в торец здания, на кухню.

Клара передвигалась несколько впереди, неся всю необходимую утварь и продукты. Ведерко с рыбой нес Володя; ничего не соображая в готовке, как надо поступить с рыбешкой, сколько и чего добавить, — он шел следом за Кларой, шутил весело и снисходительно, разукрашивая предстоящую процедуру и испытывая к Кларе вполне приязненное чувство, в ответ на ее веселый смех и интерес к его шуткам.

Рядом, на полшага отстав, была Инна, и тоже смеялась, когда слышала смех Володи и Клары. А рядом с ней, также отстав на полшага от нее — иначе не позволяли габариты коридора, — шли Пеликан и Света, которая делала вид, что ловит каждое слово Володи.

— Слишком много народа на одну кастрюлю. Оставим их… Света, давай пока они готовят почитаем стихи… А? — Засунув руки в карманы брюк, Пеликан смотрел себе под ноги: лоб был нахмурен, каждое слово будто с усилием выдавливалось через плотно сжатые губы. — Света…

— Я не хочу, — протяжно, словно в задумчивости, произнесла она.

— Не любишь стихи?

— Люблю. Сейчас не хочу, — Света легко махнула рукой.

— А если я… свои стихи… тебе почитаю.

— Потом…

— Пелик, она стесняется, — сказал Володя, — стесняется сказать, что она не любит стихи; любит прозу.

Он пропустил их вперед, чтобы они лучше его слышали, униженное поведение Пеликана вызвало гнев, направленный на Свету. Все было противоестественно — как если бы Земля завертелась вокруг Луны. Жуткая фигура, подумал он, глядя на Свету сзади.

— Светлана, а что такое проза, — спросил он, — ты кумекаешь? Или еще не доросла до этого открытия, сделанного мольеровским придурком?

— Цес… Цес… Сбавь тон. Ты слишком, — вмешался Пеликан, — напористо… Светлана, остаемся с ними?

— Боря, поступай как хочешь. Я-то при чем?

— И впрямь, — не выдержал Володя, — при чем тут Светка? Впрямь, — неожиданно придрался он к своему слову, разряжая вспыхнувшее было недовольство. — Впрямь — наискось и вкось — сикось-накось — все идет наперекос… Вот вам стихи.

— Бессмыслица, — сказала Света.

— Не скажи, — сказал Володя.

Пеликан молчал.

Впереди них из двери кухни вышла Александра, неся в руке чайник с кипятком. Она прошла мимо, Володя поздоровался, у нее, показалось, увлажненно блеснули непроницаемо темные стекла очков.

Сделалось нестерпимо стыдно. Но Пеликан сам вправе был выбирать — хорошо или бездарно — и он вправе был рассчитывать на искреннюю поддержку друга.

Володя в прошлом пробовал высказать откровенное мнение; Пеликан ничего не хотел слышать неуважительного о своем предмете.

Уху варили весело, в хорошем настроении. Может быть, поэтому она получилась такая вкусная и так порадовала компанию. Даже Света, отбросив фальшивую сдержанность, радостно смеялась, что-то резала, чистила, лезла ложкой в кастрюлю. Шеф-поваром была Клара, добавившая в уху картофель и морковь и лук и специи — намного больше продуктов, чем собственно количество наловленной рыбы. Запах от кастрюли поднимался восхитительный. Случайные люди на кухне принюхивались не без зависти, шутили как-то неуверенно, по-видимому, не прочь были бы присоединиться. У Пеликана и Володи слюнки текли и мутилось в голове от голода.

Кастрюлю с готовой ухой торжественно несла Клара, никому не доверяя, поднялась по лестнице на второй этаж. Инна побежала вперед, открыла дверь комнаты.

Уселись за стол. Чистая комната, чистые тарелки. Оказался у хозяек хлеб — белый и черный. Разлили уху по тарелкам. Нарезали хлеб. Стали есть, обжигаясь, дуя на ложку. Девочки успевали смеяться и разговаривать. Мужчинам досталась еще добавка.

— Она притворяется холодной, — сказал Пеликан с довольным видом, когда он и Володя покинули женское общежитие.

Оба они слегка опьянели от сытости.

— Ну, что ты, Пелик? Холодная? Да я язык и всю глотку обжег!..

— Она прелесть, — сказал Пеликан.

— Ты, конечно, имеешь в виду уху.

— Ты отлично понимаешь, паразит, кого я имею в виду.

— Ну, если кого, то это ясное дело — Клару.

Пеликан посмеялся снисходительно.

— Мы каких-то несколько жидких рыбешек принесли. А получили царский обед. А? Цес. Они сколько провизии всобачили!.. Подругу, Цес, надо выбирать после того, как поешь ею приготовленную пищу.

— Ты выбираешь Клару?

— Шутки в сторону!.. Как ты думаешь, почему она избегает меня? Совсем я ей безразличен? Или стесняется по-девчоночьи?.. Позабыл по старости, как и почему происходит у детишек.

— Пелик, ты знаешь что? Притворись, что ты заболел.

— Как так?

— Сиди в комнате, а мы всем скажем, что ты болен. Тяжело болен.

— Чем?

— Не важно… Дня два не показывайся ей. Вот тогда узнаешь, безразличен ты ей или нет. Если хоть чуть-чуть чего-то питает к тебе, обязательно придет к нам, в мужской корпус придет. Ни на что не посмотрит.

— Хм… Ты так думаешь?

— А как же иначе? У Бальзака такие вещи досконально расписаны. В какую бы игру женщина ни играла, если ее любимый человек в опасности, — она забывает о своей игре и подчиняется своей тревоге за его жизнь. А потом возьми лодку и поезжай с нею на середину пруда, там и объяснись.

— Перевернут, черти. Мне лично плевать. Но умеет ли Света плавать. Как бы не случилось беды.

— Не узнаю Пеликана. Ты с этой… Светой — в осторожную бабу превратился!

30

С наступлением экзаменационной сессии большинство обитателей общежития лежали или сидели с конспектами и учебниками в тени деревьев на берегу Голицынского пруда.

Некоторые красавцы, стоя под лучами солнца, методично поворачивались и подставляли поочередно части тела, обретая равномерный, изысканно бронзовый загар.

Лодочный сезон был в разгаре. Конечно, брать с собой в плавание книжку или тетради считалось небезопасным.

Людей в купальных костюмах, как правило, оставляли в покое. Но стоило появиться в лодке мужчине в брюках или девушке в платье — с обоих берегов, с проплывающих лодок кидались, словно хищные акулы, пловцы, вцеплялись в борта лодки-жертвы, и не помогали никакие мольбы, их просто не слышали. Традиция не щадила никого, будь то председатель студсовета или вспыльчивый и опасный Джон, или какое бы то ни было беспомощное существо с косичками.

— Ты их видел? — К Володе подошел Пеликан в идеально белых, наглаженных брюках. — Катаются, голубчики. Со мной она не соизволила…

Володя, прижав рукой страницу учебника, лежащего на земле, другой рукой сделал козырек над глазами и посмотрел снизу вверх на приятеля:

— Пелик! ты просто ослепителен!.. Ну, ты даешь! Откуда у тебя брюки? Не вздумай садиться в лодку. — Он, загнув страницу, захлопнул и бросил книжку на траву.

— Вон посмотри, — сказал Пеликан, стоя над ним.

— Да вижу. Ну, и черт с ней! Наплюнь.

— Нет, не черт с ней… Ты ни черта не понимаешь, — с понурым видом произнес Пеликан.

— Понимаю, Пелик… Не обращай внимания, — Володя произнес небрежно, чтобы не обнаружить своего сочувствия, — мало ли кто с кем катается в одной лодке. Вылезет Леондрев — сядут другие. Или твоя Света пересядет. К тому же, гляди, мудак Леондрев в рубашке, а она в платье. Потерпи, их сейчас перевернут.

— Не хочу, чтобы их перевернули!.. Давно замечаю его с нею.

— Э, Пелик, тебе мерещится. Чтобы Светка и Леондрев?..

— Да. Часто.

— Зубрила Леондрев? — Володя посмотрел испытующе в лицо Пеликану, словно желая удостовериться в его здравом уме и памяти. — Никогда бы не подумал.