– Господь покарает меня, – горько произнес Альфред. – Я поклялся, что больше не стану так поступать. Только не после Осферта.
Осферт? Это имя мне ничего не говорило. Только позже я узнал, что Осферт – незаконный сын Альфреда, рожденный очередной служанкой.
– Я молил спасти меня от искушения, – продолжал Альфред, – молил о том, чтобы боль пронзила меня как предупреждение и пересилила желание. Господь в своей милости послал мне боль, но я все равно жажду. Я самый презренный из грешников.
– Все мы грешники, – сказал Беокка, по-прежнему утешающе сжимая плечо Альфреда. – Все мы падшие пред лицом Господа нашего.
– Но никто не пал так низко, как я, – простонал Альфред.
– Бог видит ваше раскаяние и возвысит вас. Молите об искушении, – горячо продолжал Беокка, – молите о нем, преодолейте его и потом вознесите хвалу Господу. И Бог вас вознаградит, господин, Он вознаградит вас.
– Прогонит датчан? – горько спросил Альфред.
– Прогонит, мой господин, непременно.
– Но этого не случится, если мы будем сидеть и ждать, – вдруг заявил Альфред так жестко, что Беокка отшатнулся. Альфред встал, нависнув над священником. – Мы должны атаковать!
– Бургред знает, что делает, – успокаивающе сказал Беокка, – и ваш брат тоже. Язычники умрут с голоду, мой господин, если будет на то воля Бога.
Я получил ответ на свой вопрос: англичане не собираются нападать, а надеются взять Снотенгахам измором.
Но я не осмелился сразу отправиться с этим ответом в город, потому что Альфред и Беокка были совсем близко. Поэтому я ждал и слушал, как Беокка молится вместе с принцем. Когда же Альфред успокоился, они оба вернулись к палатке и вошли внутрь.
А я отправился обратно. На дорогу ушло много времени, но никто меня не заметил. В ту ночь я был настоящим скедугенганом, брел в темноте, как призрак, крадучись пробирался к городу, пока до него не осталась сотня шагов, а тогда пустился бегом. Я выкрикнул имя Рагнара, ворота со скрипом открылись, и я оказался в Снотенгахаме.
Когда солнце встало, Рагнар отвел меня к Уббе. К моему изумлению, там же оказался и Веланд. Веланд-змея, который хмуро поглядел на меня, хотя и не так хмуро, как угрюмый Убба.
– И что именно ты сделал? – прорычал Убба.
– Лестниц я не видел… – начал я.
– Что ты сделал? – повторил Убба.
И я рассказал все по порядку: как перешел поле, как мне показалось, будто меня преследуют, как я метался, словно заяц, как пролез через завал и говорил с часовым. В этом месте Убба прервал меня и обратился к Веланду.
– Так?
Веланд кивнул:
– Я видел его за поваленными деревьями, господин, слышал, как он с кем-то говорит.
Так это Веланд меня преследовал? Я посмотрел на Рагнара, и тот пожал плечами.
– Мой господин Убба хотел, чтобы пошел второй человек, – пояснил он, – и предложил Веланда.
Веланд улыбнулся мне – такой улыбкой дьявол мог одарить епископа, входящего в ад.
– Я не мог проникнуть за завал, господин, – сказал он Уббе.
– Но ты видел, как мальчик туда проник?
– И слышал, как он говорил с часовым, господин, хотя не знаю о чем.
– Ты видел лестницы? – спросил Убба Веланда.
– Нет, господин, но я всего лишь обошел вокруг заграждения.
Убба уставился на Веланда, отчего тот смутился и перевел хмурый взгляд на меня, тогда смутился и я.
– Итак, ты прошел за ограждение, – продолжал Убба, – и что ты видел?
Я рассказал, как увидел большую палатку, пересказал подслушанный разговор, поведал, как рыдал Альфред, потому что согрешил, как он хотел атаковать город и как священник заявил, что Бог уморит датчан голодом, если на то будет Его воля. Убба поверил мне: мальчишка, решил он, не смог бы придумать историю про девицу и принца.
К тому же мой рассказ показался ему забавным.
«Альфред, – думал я, – богомольный слабак, кающийся грешник, ничтожество».
Даже Убба улыбнулся, когда я описывал рыдающего принца и серьезного священника.
– Значит, лестниц нет? – спросил Убба.
– Я не видел ни одной, господин.
Он обратил ко мне свою страшную бородатую физиономию, затем, к моему изумлению, снял один из браслетов и кинул мне.
– Ты был прав, – сказал Убба Рагнару. – Он датчанин.
– Он хороший парень, – ответил Рагнар.
– Иногда и приблудная дворняжка приносит пользу, – проговорил Убба, затем сделал знак старику, сидящему на стуле в углу.
Старика звали Сторри; как и Равн, он был скальдом, а еще колдуном. Убба не делал ничего без его совета. И вот этот Сторри молча взял пригоршню белых палочек, каждая длиной в ладонь, вытянул руку низко над полом, пробормотал молитву Одину и разжал пальцы. Палочки с тихим стуком упали, и Сторри нагнулся, вглядываясь в получившийся узор.
То были руны. Многие датчане спрашивали совета у рун, но Сторри особенно славился уменьем их читать, а Убба был ужасно суеверен и ничего не предпринимал, не убедившись, что боги на его стороне.
– Ну что? – нетерпеливо спросил он.
Сторри ничего не ответил, он вглядывался в палочки, рассматривая буквы и образованный ими узор. Он обошел палочки кругом, все еще пристально их рассматривая, затем медленно кивнул.
– Лучше и быть не может, – сказал он.
– Мальчик сказал правду?
– Мальчик сказал правду, – ответил Сторри, – но руны говорят о сегодняшнем дне, а не о прошедшей ночи, и говорят мне, что все в порядке.
– Прекрасно. – Убба поднялся и снял с гвоздя меч. – Нет лестниц, значит нет атаки, – сказал он Рагнару. – Можно отправляться.
Они опасались, что англосаксы и мерсийцы пойдут на приступ, пока датчане будут за рекой. Южный берег плохо охранялся осаждающими, они лишь выставили там заслон, чтобы не допустить вылазок за провиантом через Трент.
В тот день Убба повел через реку шесть кораблей, и их экипажи атаковали мерсийцев. Руны не солгали: ни один датчанин не погиб, они добыли лошадей, оружие, доспехи и пленников.
Двадцать пленников.
Мерсийцы казнили двух наших воинов, а Убба убил двадцать англичан. Он сделал это на глазах у врагов, чтобы те видели месть. Обезглавленные тела сбросили в канаву под стеной, двадцать голов, насаженных на копья, выставили над северными воротами.
– На войне будь безжалостным, – сказал мне Рагнар.
– Зачем ты послал Веланда за мной следить? – обиженно спросил я.
– Потому что на этом настоял Убба.
– Потому что ты мне не доверяешь?
– Потому что Убба не доверяет никому, кроме Сторри, – ответил он. – А я тебе верю, Утред.
Птицы клевали головы над стеной Снотенгахама до тех пор, пока не остались только черепа с клочками волос, колышащимися под летним ветерком. Мерсийцы и западные саксы по-прежнему не нападали. Сияло солнце, река катила волны через город, а корабли стояли на берегу.