Македония обвинили в подстрекательстве к мятежу в Святой Софии, что на самом деле было результатом намеренной провокации со стороны монофизитов. Жителей Константинополя эта явно несправедливая атака на их патриарха привела в такое негодование, что они угрожающей толпой двинулись на дворец. К счастью, Македоний поспешил к императору, и толпа разошлась по домам, однако ситуация сложилась крайне опасная. Она могла бы стать полезным уроком, но император был слишком стар, чтобы меняться. Македония, как и его предшественника, тихо сослали, и в ноябре 512 года начались еще более серьезные беспорядки, продолжавшиеся целых три дня. Затем Анастасий наконец перешел к действиям. Появившись на площади перед 20 000 своих разъяренных подданных, он медленно снял императорскую диадему и сказал, что готов сложить с себя бремя управления империей; все, о чем он просит, – назвать его преемника. Или же, если они пожелают, он останется у власти и больше никогда не даст повода для недовольства. Император по-прежнему был высок и красив, его седая голова и твердый убедительный голос произвели на людей впечатление. Постепенно шум затих, и положение дел вновь удалось спасти. За время долгого правления Анастасия возникало множество других угроз мирной жизни, однако ни одна из них не имела долгосрочных последствий. Мне показалось важным столь подробно описать религиозные мятежи, чтобы подчеркнуть ту сторону повседневной жизни Византии, которую в наши дни так трудно понять: вовлеченность всех классов общества в то, что сегодня кажется невыносимо трудным для понимания, – богословские тонкости.
Как гласит легенда, ближе к концу правления старого суеверного Анастасия стал сильно волновать вопрос, кто из трех его племянников сменит его на троне. Он пригласил всех троих на обед и велел приготовить три ложа, на которых они будут отдыхать после еды. Под подушку на одном из лож он положил кусочек пергамента с надписью REGNUM[20], решив, что тот из племянников, кто займет именно это ложе, взойдет после него на трон. Увы, двое молодых людей, чья взаимная привязанность, кажется, несколько выходила за рамки семейных чувств, предпочли разделить общее ложе, и помеченная кушетка осталась несмятой. После жарких молитв о знаке с небес императору открылось, что его преемником станет тот, кто первым войдет в его опочивальню на следующее утро. Этим человеком оказался начальник экскувиторов[21] Юстин. Анастасий склонил голову. Он знал, что такова воля Божья.
Юстину было около 65 лет; он был фракийским крестьянином, необразованным и неграмотным. Его жена Луппикина имела еще более скромное происхождение – она была рабыней и наложницей мужчины, у которого Юстин ее выкупил. Так что, несмотря на свои несомненные военные таланты, новый правитель вряд ли мог считаться человеком имперского масштаба. Однако он, похоже, обладал изрядной долей самоуверенности и честолюбия, а также крестьянской хитростью. Кроме того, в вопросах веры он был бескомпромиссным ортодоксом, который решительно выступал против партии Анастасия с ее монофизитским уклоном и открыто защищал венетов, а не ставших к тому времени крайне непопулярными прасинов. В армии Юстина любили и уважали, и он наверняка твердой рукой пресек бы новые попытки мятежа. Однако самым большим его преимуществом был племянник Юстиниан. Вполне вероятно, что именно он стоял за возвышением дяди; именно он осуществил примирение с папской властью после 35-летнего раскола; и именно он отпраздновал свое вступление в должность консула в 521 году, устроив самые роскошные игры и публичные зрелища в Ипподроме, которые когда-либо видел Константинополь. На украшение города, театральное оборудование и подарки народу был потрачен эквивалент 3700 фунтов золота, а гонки колесниц вызвали такое волнение, что финальное состязание пришлось отменить из опасения общественных беспорядков. Контраст с аскетичными и скаредными днями предыдущего царствования был разительным, а посыл четким: империя стоит на пороге новой великолепной эпохи, когда под властью гордого и ослепительного императора она вернет себе свои утраченные территории и восстановит прежнее величие.
Юстиниан тоже родился во Фракии, в 482 году. В Константинополь он почти наверняка прибыл по распоряжению Юстина, будучи еще ребенком: такое образование и знание культуры нельзя было получить за пределами столицы. Когда умер Анастасий, он был офицером в схоле – одном из дворцовых полков. К этому времени Юстин, похоже, официально усыновил его, и по такому случаю Юстиниан в знак благодарности взял себе имя, под которым вошел в историю. Надев пурпурную мантию, его дядя первым делом возвысил Юстиниана до ранга патриция и назначил его начальником дворцовой стражи; этот пост открыл ему доступ к самым узким кругам власти, и именно тогда началась его власть. Юстин немедленно выразил готовность во всем руководствоваться его советами и всю оставшуюся жизнь вполне довольствовался ролью его марионетки. Таким образом, Юстиниану принадлежит честь самого важного достижения за время правления его дяди – устранение разрыва с Римом, который случился, когда приговор об отлучении прикололи на ризу патриарха Акакия в 484 году. Этот разрыв, по мнению Юстиниана, оскорблял внутреннее единство, которое следовало сохранить любой ценой: так же, как существовал единый Бог, должны были существовать единая империя и единая церковь. 25 марта 519 года в Константинополь прибыло папское посольство, которое Юстиниан лично встретил у десятого мильного камня. Через два дня в храме Святой Софии патриарх Иоанн объявил церковь Старого и Нового Рима единой и неделимой и торжественно прочел предание анафеме целого ряда еретиков, включая своего предшественника Акакия. В конце церемонии имена Зенона и Анастасия были официально исключены из диптихов[22]. Период раскола завершился. Цена, которую за это заплатила Византия, была почти равна безусловной капитуляции, но для Юстиниана это была невысокая плата за объединенную церковь.
Всего через пару лет после этого события в жизни Юстиниана произошла судьбоносная встреча с будущей императрицей. Феодора не была для него идеальной парой. Ее отец был смотрителем медведей в Ипподроме, мать – акробаткой; такое происхождение было более чем достаточным основанием не пускать ее в приличное общество. Это было еще не все; еще будучи ребенком, Феодора вместе со своей старшей сестрой выступала на сцене в фарсах и бурлесках. Довольно быстро она поднялась до положения самой знаменитой константинопольской куртизанки. Пожалуй, самым откровенным за всю историю поношением императрицы стали слова ее современника Прокопия, который писал:
Когда Феодора была еще слишком мала, чтобы спать с мужчиной или вступать в половые связи как женщина, она поступала так, как вел бы себя проституированный мужчина, чтобы удовлетворять тех подонков общества, которые подолгу оставались в борделе, предаваясь подобной неестественной торговле телом… Однако как только она достигла зрелости, она стала шлюхой. Никогда прежде ни одна женщина так не предавалась удовольствиям. Часто она посещала пир с десятком или даже больше молодых мужчин; все они обожали