В распахнутом чемодане, стоявшем в спальне, среди женских вещей он нашел небольшой кожаный мешочек, доверху набитый первосортными алмазами. «На миллион, а то и больше!» — отметил Гванкве.
...Утром отряд полицейских под командой капитана Санна, усиленный охранниками из «алмазной полиции», при участии сержанта Гванкве и Таши арестовал еще девять «крокодилов». Пойманные сознались в зверском убийстве тридцати четырех африканцев, работавших на шахтах алмазного синдиката, а также в том, что при этом они свершали традиционные ритуалы тайного общества «людей-крокодилов». Выяснились и некоторые подробности странных отношений арестованных с Питером Верлоем. До знакомства с ним деятельность тайного союза протекала вяло — давно уже в крае не было ритуальных убийств, и обществе почти распалось. Верлой, знавший обычаи и традиции африканцев, вдохнул в «крокодилов» свежие силы; он стал для них ближайшим другом, поскольку был могущественным волшебником. Почему? «У него были красные глаза», — отвечали «крокодилы». Ведь настоящего колдуна люди всегда могут узнать по красным глазам и светлой коже. А кроме того, чем дальше место, откуда родом колдун, тем больше его сила, а Верлой был из Европы... Наконец, он обладал еще и дьявольским колдовским напитком, лишавшим воли и сил опьяненных и ослепленных людей. «Крокодилы» без особых помех совершали над ними свой кровавый ритуал.
Верлой, вероятно, долго бы оставался безнаказанным и непойманным, если бы его компаньоны не зарвались и не совершили роковой ошибки, напав в отсутствие Верлоя на представителей власти. Все убийства местных жителей власти во внимание не принимали. Ведь это всего-навсего обычное «ритуальное убийство»...
По крайней мере, так потом писала о процессе «Ордена Крокодилов» местная пресса...
Геннадий Босов
Пути караванов
Шатры у дороги
Автомобиль мчится вдогонку миражам. Они похожи на сверкающие пятна воды, которые то появляются далеко впереди, то, неожиданно исчезая, маячат там, где мягкий асфальт обрезан горизонтом. Нещадно палит солнце, дурманящая дымка воздушного марева застилает далекие предгорья.
Только через эту пустыню на юге Афганистана можно добраться в Кандагар — второй по величине город страны. Когда-то здесь проходила одна из веток тысячелетнего «шелкового пути», связывавшего Европу с Индией и Китаем. Потом здесь проложили современную автомагистраль, тысячу с лишним километров асфальта.
Постепенно Гиндукуш отходит все дальше и огромными уступами переходит в обширные плоскогорья, спускающиеся в область вечных пустынь. Регистан — страна песков, Даште-марго — пустыня смерти, Даште-наумид — пустыня отчаяния — названия говорят за себя сами. Именно здесь были когда-то самые трудные участки караванной дороги: нестерпимая жара, отсутствие воды, продовольствия и фуража.
Афганские пустыни не уступят Сахаре скупостью растительности: здесь лишь полынь, солянка да верблюжья колючка. Правда, ранней весной пески оживают рубинами и золотистыми топазами тюльпанов, ирисов, нарциссов. Но сейчас осень, и лишь изредка серо-желтое однообразие нарушают пятна густо сбившихся в пучки сиреневых цветов колючки.
...Верблюды появились неожиданно, как возникает смерч. Они безразлично жевали сухую колючку невдалеке от пропыленных черных шатров.
Кочевники... Кажется, они специально выбрали место для бивака на самом солнцепеке. Босоногие взъерошенные дети, раскрыв рты, немигающими глазами провожают машину. В смоляных глазах неподдельное удивление: зачем торопиться куда-то в такую жару. В этот час надо отдыхать, ожидая вечера.
Между шатрами движется что-то разноцветное: овцы. Шерсть их выкрашена в различные цвета. Больше всего в красный и черный. (Кочевники считают, что эти цвета обладают магической силой и оберегают скот от падежа.
Кочевников-кучи можно встретить в Афганистане повсюду: в пустынной степи и на каменистых горных дорогах, в городах и кишлаках. Каждую весну они разбивают свои биваки и в Кабуле, недалеко от самого центра города, вдоль дороги, что ведет к международному аэропорту. Их длинные караваны, двигаясь весной от окраинных районов в глубь страны, устремляются к предгорьям Гиндукуша на богатые травами пастбища. Осенью они возвращаются назад, переходя на территорию соседних Пакистана и Ирана.
Но все-таки больше всего кучи здесь, на юге, где кочуют самые многочисленные из них — племена дуррани и гильзаи.
«...На границах Персидских и Индейских был народ военный, кочующий в кибитках наподобие татар, в делах бранных всегда упражнявшийся, к терпению голода и жажды и к понесению жара приобвыкший... почти в непрестанных набегах жизнь свою препровождавший и вообще наблюдавший у себя весьма великую строгость», — писалось о них в изданном в России в 1790 году трактате «Персидский Александр, или Страшный Надир, Потрясший Самое Богатейшее в Свете Индейское Царство и Нанесший Трепет на Весь Восток».
Вольнолюбивые и независимые кочевники, особенно гильзаи, вписали в историю страны немало героических страниц. В начале XVIII века под предводительством национального героя Мир Вайса они объявили себя независимыми от персидского владычества, а его сын Махмуд в 1722 году захватил даже персидский трон. И хотя персидскому шаху Надиру Афшару удалось впоследствии сокрушить гильзаев, однако у себя на родине, от Кандагара до Газни, они продолжали оставаться самостоятельными...
«А ты что умеешь?»
В Мукуре — небольшом уездном городке — пришлось сделать остановку, чтобы заправить машину и дать отдохнуть двигателю. Жара. Сушь. Пустуют миниатюрные поля табака; у дороги глубокие колодцы с лебедкой и резиновыми — из куска камеры — ведрами; глинобитные дувалы и куполообразные крыши жилищ. В ожидании попутного транспорта на обочине дороги расположились крестьяне с домашним скарбом и двое полицейских. Пустует простецкая чайхана: два-три грубо сколоченных деревянных стола под залатанным навесом, большой прокопченный самовар, длинные табуретки с рядами фарфоровых, видавших виды чайников.
На автостоянке выяснилось, что с нашим двигателем какие-то нелады, и водитель отправился на поиски механика.
...Сначала мы увидели только двоих, поджарых и статных. Свободные длинные их рубашки опоясаны портупеями с полными патронташами. На ногах чапли — открытые сандалии из грубой кожи. Лиц почти не разглядеть: от переносицы до подбородка они закрыты свободным краем пропыленного тюрбана-дастара. Видны только острые, сверкающие влажной смолой из-под густых бровей глаза.
Дастар кочевники предпочитают любому другому головному убору. Идет на него до десятка метров ткани, зато дастар всегда защитит голову от удара, а его свободный край — лицо от песка.
За плечами у них были ружья, и, глядя на небрежно болтающиеся из-за дастаров стволы, я вспоминаю утверждения моих кабульских знакомых, что кучи не расстаются со своим оружием даже во сне. Кочевники всегда считали, что сила племени зависит не столь от его численности, сколь от оружия. Поэтому оно давно стало неотделимо от повседневной жизни любого мужчины-кучи.
Но если ты оружия не любишь,
Ты не мужчина вовсе — так и знай!
Окрась тогда сурьмою брови
И жизнь рабыни слабой начинай!—
поют кучи.
Из дула «винчестера» кочевника, что помоложе, и из складок дастара торчали пучочки цветущей колючки. Нежный сиреневый цвет ее не вязался с его мрачной и грозной фигурой. Но любовь к цветам — слабость кочевников. Она тоже, наверное, вырабатывалась столетиями — унылое однообразие природы должно было вылиться в свою противоположность!..
Подойдя к навесу лавочника, кочевники стали торговаться. Потом один снял дастар, под которым оказалась стрижка «под горшок», и положил в него несколько яиц и горсти три чая.
Молча взглянув в нашу сторону, кочевники не спеша подошли к машине, оглядели возящегося у радиатора шофера.
— Хараб! — отрывисто буркнул старший. Отойдя немного в сторону, оба присели на корточки и принялись наблюдать за движениями шофера и механика. Казалось, что к самой машине они потеряли всякий интерес.
Представился счастливый случай поговорить с кочевниками, но смущало одно обстоятельство: я не знаю пушту — родного их языка. Даже владея им, договориться с кучи трудно. И не только потому, что они молчаливы. Дело в том, что, кроме двух основных диалектов пушту — восточного и западного, — многочисленные кочевые племена и кланы употребляют полусотню различных говоров. Добавьте к этому то, что у каждого племени есть еще и свой собственный запас слов, заимствований, сокращений и символов; да еще учтите и своеобразие манеры разговора, и вы без труда поймете мое положение.