Что-то долго никого не вызывают, подумал он. Наверное, директор очень заинтересовался проектом отлова детей. И почему это из кабинета никто не выходит? Вероятно, есть другой выход.
– Извините, пожалуйста, – сказал он, обращаясь к моншеру Брандскугелю. – Который час?
Моншер Брандскугель посмотрел на свои ручные часы, подумал и сказал:
– Я не знаю.
Тогда Перец нагнулся к его уху и прошептал:
– Я никому не скажу. Ни-ко-му.
Моншер Брандскугель колебался. Он нерешительно потрогал пальцами пластиковый жетон со своим именем, украдкой огляделся, нервно зевнул, снова огляделся и, надвинув плотнее маску, ответил шепотом:
– Я не знаю.
Затем он встал и поспешно удалился в другой угол приемной. Секретарша сказала:
– Перец, ваша очередь.
– Как моя? – удивился Перец. – Я же четвертый.
– Внештатный сотрудник Перец, – повысив голос, сказала секретарша. – Ваша очередь.
– Рассуждает… – проворчал кто-то.
– Вот таких нам надо гнать… – громко сказали слева. – Раскаленной метлой!
Перец поднялся. Ноги у него были как ватные. Он бессмысленно пошаркал себя ладонями по бокам. Секретарша пристально глядела на него.
– Чует кошка, – сказали в приемной.
– Сколько веревочке ни виться…
– И вот такого мы терпели!
– Извините, но это вы терпели. Я его в первый раз вижу.
– А я, между прочим, тоже не в двадцатый.
– Ти-ше! – сказала секретарша, повысив голос. – Соблюдайте тишину! И не сорите на пол – вот вы, там… Да, да, я вам говорю. Итак, сотрудник Перец, вы будете проходить? Или вызвать охрану?
– Да, – сказал Перец. – Да, я иду.
Последним, кого он видел в приемной, был моншер Брандскугель, загородившийся в углу креслом, оскаленный, присевший, с рукой в заднем кармане брюк. А потом он увидел директора.
Директор оказался стройным ладным человеком лет тридцати пяти, в превосходно сидящем дорогом костюме. Он стоял у распахнутого окна и сыпал хлебные крошки голубям, толпившимся на подоконнике. Кабинет был абсолютно пуст, не было ни одного стула, не было даже стола, и только на стене против окна висела уменьшенная копия «Подвига лесопроходца Селивана».
– Внештатный сотрудник Управления Перец? – чистым звонким голосом произнес директор, поворачивая к Перецу свежее лицо спортсмена.
– Д-да… Я… – промямлил Перец.
– Очень, очень приятно. Наконец-то мы с вами познакомимся. Здравствуйте. Моя фамилия Ахти. Много о вас наслышан. Будем знакомы.
Перец, наклонившись от робости, пожал протянутую руку. Рука была сухая и крепкая.
– А я вот, видите, голубей кормлю. Любопытная птица. Огромные в ней чувствуются потенции. А как вы, мосье Перец, относитесь к голубям?
Перец замялся, потому что терпеть не мог голубей. Но лицо директора излучало такое радушие, такой живой интерес, такое нетерпеливое ожидание ответа, что Перец совладал с собою и соврал:
– Очень люблю, мосье Ахти.
– Вы их любите в жареном виде? Или в тушеном? Я, например, люблю в пироге. Пирог с голубями и стакан хоро– шего полусухого вина – что может быть лучше? Как вы ду– маете?
И снова на лице мосье Ахти появилось выражение живейшего интереса и нетерпеливого ожидания.
– Изумительно, – сказал Перец. Он решил махнуть на все рукой и со всем соглашаться.
– А «Голубка» Пикассо! – сказал мосье Ахти. – Я сразу же вспоминаю: «Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать, мгновения бегут неудержимо…» Как точно выражена эта идея нашей неспособности уловить и материализовать прекрасное!
– Превосходные стихи, – тупо сказал Перец.
– Когда я впервые увидел «Голубку», я, как и многие, вероятно, подумал, что рисунок неверен или, во всяком случае, неестественен. Но потом по роду службы мне пришлось приглядеться к голубям, и я вдруг осознал, что Пикассо, этот чудодей, схватил то мгновение, когда голубь складывает крылья перед приземлением! Его лапки уже касаются земли, но сам он еще в воздухе, еще в полете. Мгновение превращения движения в неподвижность, полета в покой.
– У Пикассо есть странные картины, которые я не понимаю, – сказал Перец, проявляя независимость суждений.
– О, вы просто недостаточно долго смотрели на них. Чтобы понимать настоящую живопись, недостаточно два или три раза в год пройти по музею. На картины нужно смотреть часами. Как можно чаще. И только на оригиналы. Никаких репродукций. Никаких копий… Вот взгляните на эту картину. По вашему лицу я вижу, что вы о ней думаете. И вы правы: это дурная копия. Но вот если бы вам довелось ознакомиться с оригиналом, вы бы поняли идею художника.
– В чем же она заключается?
– Я попытаюсь вам объяснить, – с готовностью предложил директор. – Что вы видите на этой картине? Формально – получеловека-полудерево. Картина статична. Не виден, не улавливается переход от одной сущности к другой. В картине отсутствует главное – направление времени. А вот если бы вы имели возможность изучить оригинал, вы бы поняли, что художнику удалось вложить в изображение глубочайший символический смысл, что он запечатлел не человеко-дерево и даже не превращение человека в дерево, а именно и только превращение дерева в человека. Художник воспользовался идеей старой легенды для того, чтобы изобразить возникновение новой личности. Новое из старого. Живое из мертвого. Разумное из косной материи. Копия абсолютно статична, и все, изображенное на ней, существует вне потока времени. Оригинал же содержит время-движение! Вектор! Стрелу времени, как сказал бы Эддингтон…
– А где же оригинал? – спросил Перец вежливо.
Директор улыбнулся.
– Оригинал, разумеется, уничтожен как предмет искусства, не допускающий двоякого толкования. Первая и вторая копии тоже из некоторой предосторожности уничтожены.
Мосье Ахти вернулся к окну и локтем спихнул голубей с подоконника.
– Так. О голубях мы поговорили, – произнес он новым, каким-то казенным голосом. – Ваше имя?
– Что?
– Имя. Ваше имя.
– Пе… Перец.
– Год рождения?
– Тридцатый…
– Точнее!
– Тысяча девятьсот тридцатый. Пятое марта.
– Что вы здесь делаете?
– Внештатный сотрудник. Прикомандирован к группе Научной охраны.
– Я вас спрашиваю: что вы здесь делаете? – сказал директор, обращая к Перецу слепые глаза.
– Я… Не знаю. Я хочу уехать отсюда.
– Ваше мнение о лесе. Кратко.
– Лес – это… Я всегда… Я его… боюсь. И люблю.
– Ваше мнение об Управлении?
– Тут много хороших людей, но…
– Достаточно.
Директор подошел к Перецу, обнял его за плечи и, заглядывая в глаза, сказал:
– Слушай, друг! Брось! Возьмем на троих? Секретаршу позовем, видел бабу? Это же не баба, это же тридцать четыре удовольствия! «Откроем, ребята, заветную кварту!..» – пропел он спертым голосом. – А? Откроем? Брось, не люблю. Понял? Ты как насчет этого?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});