ей в голову раньше?
– Представить не могу, как я могла об этом забыть, – пробормотала она себе под нос.
– Забыть о чем? – спросила Нелл.
– День благодарения. Сегодня.
– Ваш американский праздник? Тот день, когда вы благодарите Всемогущего за освобождение от матери Англии?
– Ха-ха. Нет, Питер, это скорее про пилигримов и их трапезы после первого урожая. Так нам, по крайней мере, в школе говорили.
– И что вы делаете в этот день? Ходите в церковь?
– Большинство просто сытно обедают. Жареной индейкой, картошкой и тыквенным пирогом. В Нью-Йорке еще и парад устраивают, с огромными воздушными шарами, телегами, иногда по улице даже звезды кино идут, а на последней телеге едет Санта-Клаус.
– Тыквенный пирог? Министерство продовольствия, что ли, такое выдумало? – заметила Нелл, сморщив нос.
– Похоже, так и есть. Там ужасно много крема и сахара. Так я, по крайней мере, думаю. Сама я этот пирог никогда не пекла.
– И ты собираешься праздновать? – спросил Питер.
– Не знаю. Я не чувствую, что должна быть за что-то благодарной. Не в этом году, – сказала Руби, чувствуя, как на нее вдруг накатила тоска по дому.
– Но ты же жива, да? – дружелюбно заметила Нелл. – Много других согласились бы оказаться на твоем месте.
– Я знаю. Ты права, я знаю.
– Конечно, я права. Так что давай-ка отпразднуем твой странный американский праздник подобием ленча внизу.
Той ночью, свернувшись калачиком на кушетке в подвале отеля в ожидании сигнала отбоя, Руби позволила себе мысленно перенестись в Нью-Йорк. В прошлом году она гуляла сама по себе, смотрела парад Мейси[11], а потом вернулась домой и съела традиционный обед вместе с другими постояльцами. И сегодняшний день прошел хорошо, правда, порой она чувствовала себя одиноко.
Она прожила в Англии уже пять месяцев и за все это время не написала никому в Нью-Йорке, а никто из ее знакомых не попытался ее найти. Она, сама того не ожидая, обрела дом в Англии. Впрочем, думала она, этот дом не навсегда, потому что война когда-нибудь кончится, и она вернется.
Вернется в Америку, но не домой. Потому что дом она нашла здесь, в этом побитом и упрямо прекрасном городе, на который ночь за ночью обрушиваются с небес смерть и разрушение. Здесь было единственное место в мире, которому Руби принадлежала по-настоящему. И одно это, решила она, было достаточной причиной благодарить судьбу.
Письма из Лондона
от мисс Руби Саттон
26 ноября 1940 года
…Фундамент Ковентрийского собора был заложен в четырнадцатом веке, грубо говоря, за два столетия до того, как Христофор Колумб ступил на землю Нового Света, за четыре с половиной века до того, как Америка завоевала свободу, и почти за шесть веков до построения Эмпайр-Стейт-Билдинг – самого высокого здания в мире. Но в конце 1940 года мир увидел руины собора…
– 9 –
Декабрь 1940
Десять дней спустя Руби и Мэри снова отправились на север. На этот раз поездом. Пунктом их назначения был Ливерпуль, а целью – статья о катастрофе на Дернинг-роуд[12], случившейся два дня назад.
В Ливерпуле им должен был помочь Джон Эллис, давний редактор «Ливерпуль Геральд».
– Он дал мне мою первую работу, – сказал Кач. – Нанял меня, только что из университета, хотя я был идиотом, как на меня ни посмотри. Я бы за него по битому стеклу прошел, так что ведите себя наилучшим образом.
Мистер Эллис ждал их в полдень, под дождем, на ливерпульской станции «Лайм-стрит». Ему было немногим за пятьдесят, очки с толстыми стеклами не могли скрыть его любознательные глаза, его давно не стриженные волосы были тронуты сединой. А еще он был измотан до крайности, и Руби чувствовала себя виноватой за то, что он проведет день, показывая им город, тогда как ему явно требуется отдохнуть.
– Доброе утро, мисс Бьюканен. Рад видеть вас снова.
– И я рада, мистер Эллис. Это моя коллега Руби Саттон.
– Ах да. Репортер из Америки. Кач пел вам дифирамбы в своем последнем письме. Так мы идем? Мой водитель ждет нас на улице.
Ездил он на старомодном автомобиле с закрытым кузовом, раза в два больше, чем «Беби Остин», который Мэри позаимствовала для поездки в Ковентри, и достаточно широким, чтобы всем троим хватило места.
– Думаю, мы можем начать здесь, с центра, – сказал мистер Эллис, когда они тронулись. – Чтобы вы получили представление о том, какие потери понес город. Мы, конечно, можем съездить в порт, но я сомневаюсь, что Министерство информации позволит вам опубликовать какие-либо описания или фотографии, а у вас и так здесь всего несколько часов.
Казалось, центральные улицы Ливерпуля мало чем отличались от лондонских, по крайней мере на непросвещенный взгляд Руби. Здания, мимо которых они проезжали, были построены в самых разных стилях, и люди, заходившие в магазин, были одеты примерно так же, как лондонцы. Здесь даже и магазины были те же: «Бутс», «Вулворт», «У. Х. Смит» и немало Лионских чайных.
День стоял теплый для начала зимы, и время от времени до них через приоткрытые окна доносились обрывки разговоров. Даже для ушей Руби местный акцент показался пугающе отчетливым, и она вспомнила свой приезд в Англию в июле, когда она в первый раз услышала эти выразительные, почти музыкальные интонации. Так говорили билетный кассир на вокзале и кондуктор в поезде, и ей приходилось просить их повторить свои слова несколько раз, прежде чем она могла их понять. Казалось, это было в другой жизни.
Они кружили по центральной части города, мистер Эллис показывал им значимые здания, мимо которых они проезжали, и многие из этих громадных сооружений в классическом стиле своим величием напомнили Руби здание Капитолия. Хотя ей не доводилось видеть его воочию – южнее Нью-Джерси на юг она не заезжала.
– Какие-нибудь достопримечательности разрушены? – спросила она.
– Пока еще нет. Сильно повреждена часть порта, но такие здания, как Сент-Джорджс-Холл и Таможня, не пострадали. Церкви тоже в порядке.
– Вы имеете в виду по сравнению с Лондоном?
– По сравнению с Лондоном нас почти и не тронули. В сентябре были налеты время от времени, безо всякой системы, насколько я понимаю. То же самое было и в октябре. Ущерб – да, есть. Но ничего похожего на то, что видел Ист-Энд.
– А потери?
– Небольшие, если сравнивать с числом погибших в Лондоне, но все равно ужасны. В прошлом месяце бомба на Чэпман-стрит, кажется, убила всю семью – несколько поколений. А несколько дней спустя в том же квартале погибли десять детей. Десять. Я…
– Да? – вставила Руби, чувствуя, что пауза затягивается.
– Нелепо пытаться выразить такие вещи