Читать интересную книгу Лавина (сборник) - Виктория Токарева

В доме пахло яблочным пирогом. Тихая домашняя работница увлекла детей в детскую комнату. Оттуда доносился их чистый перезвон.

Стол был накрыт в столовой. Основное блюдо — картошка с грибами. Губернатор любил картошку с мясом. Мясо тоже было. Стояло отдельно.

— Спасибо за цветы, — сказала Надька. — У меня никогда не было таких красивых цветов.

Губернатор оглядел букет, стоящий в высокой вазе на полу. Он любил полевые цветы, васильки, ромашки. А эти белые гробовые каллы его пугали.

— Неправда, — не поверил Иван.

— Правда. Сегодня я не хочу врать. И не буду.

Надька сидела напротив. Была спокойна и грустна.

Губернатор разлил вино по фужерам. Вино было густым, терпким.

— Это с твоих виноградников? — спросила Надька.

— С французских. У нас в Сибири виноград не растет.

Они пили и смотрели друг на друга.

— Расскажи о себе, — попросил губернатор.

— Не интересно, — сказала Надька.

— Мне интересно.

Надька подумала и стала рассказывать — все-все-все… Европейский период, московский период и последний семилетний марафон, именуемый «Андрей». Ничего не пропустила и никого.

Период «Андрей» закончен, и теперь в ней пустота, чернота и невесомость. Как в космосе. И она не знает, как ей дальше жить.

— Если бы я не боялась смерти, я бы не жила, — созналась Надька.

Горел нижний свет. В полумраке Надька была такая молодая, почти девочка, и уже так смертельно уставшая.

— Просто у тебя не было мужика, — сказал губернатор.

— Как это не было? — не поняла Надька. — У меня их воз и маленькая тележка.

— Много — значит, ни одного. Нужен один.

Надька молчала. Постигала простую истину.

— Немец — больной. Русский — инфантильный, как ребенок. Все тянул в рот и ни за что не хотел отвечать. Это не мужики. Мужик — тот, кто отвечает за женщину.

Надька слушала.

— Ты была одна. Без поддержки. Выживала как могла. А это очень трудно. Уж я-то знаю… Тебя никто не любил.

— Может быть, я не стою любви? — бесстрашно спросила Надька.

— Ты не фальшивая, настоящая, — определил губернатор. — Ты бриллиант среди стекляшек. Ты яркая и неожиданная, как фейерверк в ночном небе…

«Фейерверк в ночном небе…» Это была новая точка зрения. Надька привыкла к тому, что все ее клянут и критикуют: так нельзя, так плохо… А оказывается, все можно и все хорошо. Она права одним фактом своего существования. Она — есть, и этого достаточно.

В Надькиной груди зажглась ответная теплота. Она смотрела на губернатора, и он показался ей красивым со своей чистой смуглой лысиной, чистыми и крепкими зубами. От него исходила мужская сила.

— Оставайся, — сказала Надька.

— А как же дети?

— Дети в своей комнате, мы — в своей.

— Я не могу…

— Не поняла.

— Я останусь только в том случае, если я на тебе женюсь. Тогда детям будет понятно — почему я здесь сплю.

— Ну так женись, — просто сказала Надька.

— А ты пойдешь?

— Пойду.

— А зачем это тебе? Ты молодая, а мне пятьдесят.

— Я всегда мечтала выйти замуж за Аристотеля Онассиса. Ты на него похож.

— Такой же маленький и лысый?

— Когда ты становишься на свой кошелек, ты самый высокий.

— Меняешь молодость на деньги?

— Нет. Меняю молодость на силу.

Иван Шубин поверил. Ему хотелось верить, и он поверил. Он никогда не чувствовал своего возраста, он только знал, что ему — пятьдесят. Но эта цифра не имела к нему никакого отношения.

— Останься, — попросила Надька.

— Нет. Я не могу на цыпочках, утром, как вор… Я мужик деревенский, простой. Мне гордость не позволяет.

— Странно…

Андрей уходил именно на цыпочках, именно как вор.

Надька забыла, что бывает по-другому.

Губернатор спустился на лифте. Консьерж посмотрел на него, в глазах стояло много чего. «Верный бериевец», — подумал Иван. Хотя для бериевца консьерж был молод. То поколение вымерло.

Губернатор вышел из подъезда.

Шофер тихо тронул машину.

— Я женюсь, — сказал Иван. Он доверял своему шоферу.

Шофер приподнял брови.

— Потому что если не сейчас, то когда? — спросил Иван.

Это был риторический вопрос, который не требовал ответа.

— А вы ее знаете? — поинтересовался шофер. Это был вопрос-предостережение.

— Я ее чувствую, — ответил Иван.

Чувство важнее знания.

Губернатор ушел. Надька позвонила Ксении.

— У меня новость, — сказала Надька.

— Ты беременна? — испугалась Ксения.

— Губернатор Шубин сделал мне предложение.

— Этого не может быть, — не поверила Ксения.

— Иван Савельевич сделал мне предложение, и я приняла.

Ксения долго молчала. Потом спросила:

— А что он в тебе нашел?

— Меня, — сказала Надька. — И себя.

Положила трубку и тут же набрала Нэлю.

— Я выхожу замуж, — сообщила Надька.

— Ты уже говорила.

— Не за Андрея. За губернатора Шубина.

— А где ты его взяла? — не поняла Нэля.

— Бог послал.

— На дом?

— Нет. До востребования.

— Когда?

— Вчера.

— И уже замуж?

— Когда СКЛАДЫВАЕТСЯ, то складывается сразу. Или никогда.

Нэля замолчала, как провалилась.

Похоже, что Надька права. Корявая Фрида прочно сидела в своей супружеской нише, и выковырять ее оттуда было невозможно. Да никто и не пытался.

Следующий звонок был Нине.

— Я выхожу замуж. За Онассиса.

— За грека? — удивилась Нина.

— За русского. У русских тоже есть Онассисы.

— А как же Андрей? — не поняла Нина. — Была такая любовь…

— Любовь бывает долгою, а жизнь еще длинней…

— Это слова из песни, — заметила Нина.

В Москву пришла поздняя осень. То подмерзало, то таяло. Губернатор предложил съездить в теплые края.

Чистое море плескало у ног. Надька сказала:

— Хорошо бы здесь иметь свой домик…

И домик у моря возник. Просто сказка о рыбаке и рыбке. Для этого понадобился один телефонный звонок губернатора. И закрутились адвокаты, нотариусы. Завелась налаженная машина. Надька ни во что не вникала. И вот это поразило больше всего: не надо вникать, брать в голову, напрягаться, доставать деньги, унижаться, харкать печенью… Можно просто стоять на берегу, втирать в кожу морковный лосьон. Каротин полезен для кожи.

Единственно неприятным оказался момент: ее укусила в грудь какая-то сволочь, грудь раздулась, как дирижабль. И второе: она называла Ивана Андреем. Значит, Андрей сидел в подсознании. И в сознании.

Когда вернулись, стало ясно, что квартира мала. Дети клубились во всех комнатах и были всегда.

Губернатор купил соседнюю квартиру. Соседи упирались, но губернатор предложим им условия, от которых они не смогли отказаться. И опять ходили какие-то люди, договаривались, оформляли, рабочие прорубали стену. Дети топотали в соседней квартире, как кони.

— А где мой папа? — спрашивал Лука.

— Он уехал, — отвечала Надька.

Но на самом деле уехала она. Отъехала от прежней жизни.

Андрей приучил ее к топтанию на месте: шаг вперед и два назад. А тут — рывок в космос, как ракета на Байконуре. Раз — и ты в другой галактике.

Жизнь с губернатором — действительно другая галактика. Его приглашали постоянно: на премьеры, на презентации. Он входил в обойму людей, которых приглашают. В обойму избранных и востребованных.

Все без исключения заискивающе смотрели на губернатора, дребезжали хвостами. Надьке тоже перепадали эти взгляды и дребезжание. Но она научилась смотреть сквозь. Видеть и не видеть. Она мысленно плевала на них сверху. Не хочешь, чтобы на тебя плевали, — не подставляйся. Не проси. А если попросил — тебя нет. Власти предержащие ценят независимость. А совки склонны к халяве. Привыкли за семьдесят лет.

Надька упивалась ощущением превосходства. Срабатывала программа РЕВАНШ. Ее долго унижали, навязывали низкую самооценку. Теперь ее очередь. Надька уже прошла через огонь и воды. Теперь шла через медные трубы. Правда, трубы пели и сверкали для Ивана Шубина, но свет падал и на Надьку.

Андрей Хныкин тем временем выдерживал паузу. Он воспринимал Надькино молчание как давление. Когда она обижалась, то пропадала вот так, с концами. Не преследовала. Не трезвонила как сумасшедшая.

На ее давление-молчание Андрей отвечал своим. Кто кого. Кто первым не выдержит.

Сейчас прошло больше двух месяцев. Первым не выдержал Андрей. У него было чувство, будто он нырнул на большую глубину. И не дышит. И если сейчас не вынырнет — у него разорвется сердце. Ему была необходима ее захватническая энергия. Андрей черпал в ее агрессии свою силу. Ведь если его ТАК хотят, значит, он чего-то стоит. Светлана тянула его справа, Надька — слева, и он находился в распорках, как электрический столб. Стоял устойчиво. А если Надькина тяга ослабевала, он заваливался. Земля плыла из-под ног.