За право продажи индульгенций на своих территориях боролись несколько немецких князей, в том числе и лютеровский государь — курфюрст Фридрих Саксонский. Папа (уже не в первый раз) предоставил привилегию архиепископу Альбрехту, члену царствующей династии, для которого, когда он ходил еще в отроках, была куплена высокая церковная должность. Буллой от 31 марта 1515 года архиепископ был назначен комиссаром по отпущениям по всему району Верхней и Средней Германии. Булле сопутствовал документ, строго запрещавший какое-либо противодействие продаже индульгенций. Между тем обиженный курфюрст Фридрих закрыл территорию княжества Саксонского для «священной торговли».
Лютер знал об этом. Закончив статью, он просил Спалатина выяснить, как отнесся бы курфюрст к публикации подобного документа. К его удивлению, Фридрих высказался против. Тогда Лютер решил прибегнуть к своему докторскому праву и возбудить ученый диспут об отпущениях. Не советуясь с княжеским двором, он в короткий срок подготовил и отпечатал 95 тезисов, где вынес индульгенции на суд своей новой теологии.
С оглашения этого документа датируется начало Реформации, а вместе с тем и начало эпохи ранних буржуазных революций.
Октябрь 1517-го. Холодное раннее утро тридцать первого дня. Два монаха вышли из ворот виттенбергского августинского монастыря и проследовали к замку мимо университета и ратуши. Это Мартин Лютер и его ассистент и земляк Иоганн Шнейдер, именовавшийся впоследствии Агриколой из Эйслебена. Дойдя до северного входа в Замковую церковь, где обычно проводились торжественные университетские церемонии, Лютер подал своему спутнику отпечатанный плакат. Шнейдер приколотил его к входным дверям.
Воскресный день, праздник Всех святых; через несколько часов на площади должна начаться торговля. В толпе появятся студенты и школяры. Они прочтут плакат, и уже завтра университет заговорит о новом диспуте, которого домогается доктор Мартинус. Они поведают любопытным горожанам, о чем их проповедник, гордость Виттенберга, толкует на латыни.
Вернувшись в келью, Лютер писал письма. Одно из них отправится в Кальбе на Заале, оно адресовано его княжеской светлости архиепископу Альбрехту. К письму приложен плакат с Тезисами и неопубликованная статья о Бранденбургской инструкции, переписанная ровным и изящным лютеровским почерком. Три других письма с экземплярами Тезисов адресуются друзьям в Бранденбург, Эрфурт и Нюрнберг.
День вывешивания Тезисов считается первым днем немецкой реформации (ее юбилей отмечается 31 октября). Хочется думать, что Тезисы представляли собой грозный манифест, где бичуются все пороки и изъяны средневековой римско-католической церкви.
На деле они не таковы. Никаких политических призывов Лютер не формулирует. О преступлениях и бесчинствах, совершаемых папой и его приспешниками, он также почти ничего не говорит. Даже недовольство «священной торговлей» (обменом «небесных сокровищ» на «грязные деньги») выражается им куда менее решительно, чем, например, авторами «Писем темных людей», распространившихся по всей Германии. О чем же тогда толкует доктор Мартинус?
В тезисах 1–4 он объявляет, что подлинное покаяние не есть одноактное действие, исполняемое по требованию заезжего попа, а внутренний процесс, длящийся в течение всей жизни христианина. И если человек кается воистину, то он готов принять небесные наказания и не имеет никакой задней мысли о безнаказанности.
В тезисах 5–7 Лютер выдвигает свое основное положение: ни от каких небесных кар (ни от адских, ни от очистительных) Церковь освобождать не может. Папа вправе простить христианину нарушение своих собственных постановлений, но не нарушение божьих требований.
В тезисах 8–29 рассматривается вопрос об отпущениях для умерших и отвергается их основная предпосылка — пресловутая власть папы над чистилищем. Римский владыка может облегчить участь томящихся там грешников разве что своими молитвами, но будут ли они услышаны богом, никто не знает.
В тезисах 30–40 Лютер говорит об отпущениях для живущих. Вечное проклятие, заявляет он, грозит тем, кто уверен, будто индульгенции дают гарантию небесного оправдания и спасения. Причем прокляты они будут вместе с наставниками, которые это внушают. Реформатор еще раз подчеркивает, что христианин, который воистину раскаивается, не бежит небесного наказания, а с терпеливой готовностью ждет и даже ищет его. Однако теперь эта горькая тема разом получает парадоксальное разрешение: но кто раскаивается так (то есть до готовности принять муку за грехи), тот уже без всякой индульгенции получает прощение своей вины.
В тезисах 41–51 Лютер касается церковного повода последней кампании по продаже отпущений — сбора средств на строительство храма св. Петра. Пожертвования на это строительство, заявляет он, не лучше и не хуже любого другого чистосердечного дела. Но кто экономит на подаянии бедным, чтобы купить индульгенцию, тот не только не заслуживает благосклонности бога, но и навлекает на себя его гнев. «50. Должно учить христиан: если бы папа знал о вымогательских приемах этих продавцов, он охотнее увидел бы собор св. Петра в руинах, чем согласился бы строить свой храм на содранных шкурах и на костях. 51. Должно учить христиан: папа готов, если потребуется (и таков его долг), продать собор св. Петра, чтобы раздать свои деньги большей части тех, из чьих карманов черпали продавцы индульгенций».
Лютер не хочет верить, что индульгенции под строительство собора св. Петра распространялись по распоряжению главы церкви. Его заявление одновременно и верноподданническое (Лютер показывает, что у него чрезвычайно высокое мнение о папе), и вызывающее. Последнее акцентируется тезисом 86, заканчивающимся таким вопросом: «Почему папа, который сегодня богаче Креза, не построит на свои деньги храм св. Петра, а строит его на деньги бедных верующих?»
В тезисах 53–63 реформатор разъясняет, что существование такого небесного «сокровища заслуг», которое может обмениваться на земные сокровища, было бы к выгоде богатых и невыгоде бедных.
В тезисе 58 декларируется, что, если и существует сокровище заслуг, накопленных Христом и святыми, то оно — так же, как крест, смерть и ад, — достается грешнику не по милости папы (запомним это!).
Губительно, когда уверенность в спасительной силе отпущений замещает веру в спасительность креста, о которой свидетельствует Евангелие. Это место (тезисы 53–55) выражает основную позицию ранней лютеровской теологии и предвещает центральное догматическое утверждение лютеранской церкви об оправдании «одной только верой».
В тезисах 69–80 Лютер говорит, что знание свойств бога и средств его умилостивления, которое с таким самодовольством преподносят торговцы индульгенциями, есть пагубное для веры «мечтательство» (в языке позднего средневековья это слово использовалось для обозначения того, что позже стало именоваться иллюзией).
Фактически исчерпав свою тему, Лютер в торжественном заключении (тезисы 92–95) кратко излагает уже знакомую нам главную идею ранних виттенбергских «Чтений». Истинный христианин томится желанием последовать за страстотерпцем Христом. Он не рассчитывает на гарантии, предоставляемые разрешительной грамотой. В чистосердечном раскаянии и претерпевании горестей мира видит он путь к спасению.
Тезисы — сдержанный, суровый и горький документ; их дух и стиль порою куда более мрачен, чем дух и стиль опровергаемой ими Бранденбургской инструкции.
Как же случилось, что в эпоху, которая только предреволюционным десятилетиям во Франции уступала по обилию памфлетов, дерзких воззваний, пародий и обличительных листков, роль возбудителя массового протеста выпала на долю именно этого документа?
Лютер был не первым, кто выступал с критикой «священной торговли». В 1412 году Ян Гус ополчился на индульгенции, средства от которых должны были пойти на организацию крестового похода против короля обеих Сицилий Владислава. Во второй половине XV века протесты против продажи индульгенций раздались в Германии. Они исходили от базельского профессора Иоганна Рурхата и Весселя Гансфорта из Гронинга. Резкие нападки на беспардонность «священной торговли» содержались в памфлетах Ульриха фон Гуттена и, как было уже упомянуто, в «Письмах темных людей».
Предреформационная критика индульгенций, подчас очень острая, сосредоточена на самом феномене торга. Корень зла видят в денежной форме откупов — в том, что коммерция, выйдя за свои законные мирские рамки, вторглась в сферу отношений между человеком и богом. В этом сходятся Гус, Рурхат и Гуттен, но это шокирует не только их. Против цинизма «священной торговли» выступают некоторые из атакуемых Гуттеном кёльнских доминиканцев; даже участники Констанцского собора, отправившего на костер Яна Гуса, согласны с тем, что обмен «небесных сокровищ» на звонкую монету глубоко отвратителен.