Читать интересную книгу Наследие греха - Рут Ренделл

– Если бы. Просто удивительно, почему защита не обратилась к нему в свое время, верно, мистер Арчери?

В министерстве вооруженных сил пастору помогли с большой охотой. Третьим батальоном командовал полковник Козмо Плашет. Теперь он уже старик, в отставке, живет где-то в Уэстморленде. Написать полковнику Плашету Арчери удалось не сразу. Наконец с третьей попытки из-под его пера вышло письмо, которым он остался не то чтобы доволен, но которое тем не менее можно было отправить старому военному. После ланча Генри вышел на почту, чтобы его отправить.

Он не спеша подходил к почте. Свободное время тяжким грузом давило ему на плечи: пастор не представлял, что делать дальше. Завтра приедет сын – полный идей и экстравагантных планов, как обычно, но все-таки помощник, и это утешало. Хотя, зная Чарльза, точнее было бы сказать, распорядитель. Но Арчери сейчас как раз нуждался в том, чтобы кто-то распорядился им самим и его временем. «Полицейская работа – для полицейских, – думал он, – для профессионалов, которые знают, как ее делать, и имеют для этого все средства».

И тут он увидел ее. Она выходила из дверей цветочного магазина рядом с почтой, держа в руках целую охапку белых роз. Розы сочетались по цвету и очертаниям с рисунком на ее черном платье, так что издалека нельзя было сказать, какие цветы настоящие, а какие – только узор на шелковой ткани.

– Доброе утро, мистер Арчери, – сказала Имоджен Идд.

До сих пор Генри почти не замечал всей красоты летнего дня, сияния голубых небес и роскошной, по-настоящему отпускной погоды. Его новая знакомая улыбнулась.

– Будьте так добры, откройте мне, пожалуйста, дверцу.

Викарий резво, как мальчик, бросился исполнять ее просьбу. Пудель по имени Пес сидел впереди, на месте пассажира, и стоило Арчери притронуться к дверце, как он оскалил зубки и зарычал.

– Не глупи, – сказала хозяйка собаке, после чего взяла ее за ошейник и перенесла на заднее сиденье. – Я везу цветы на кладбище в Форби. Там похоронены предки моего мужа – у них там свой склеп. Прямо как у феодалов. Он сейчас занят в городе, и я пообещала сделать это за него. Там прелестная старая церковь. Вы уже видели здешние окрестности?

– Нет, к сожалению, почти ничего, – ответил священник.

– Наверное, вы просто не интересуетесь клересториями, купелями и прочими вещами в таком духе?

– Уверяю вас, как раз напротив! Я возьму машину и поеду в Форби сегодня же вечером, если вы считаете, что оно того стоит.

– А почему бы не сейчас?

Генри намеренно построил свою фразу именно так, в надежде получить приглашение. Он не мог скрыть это от себя самого, и ему стало стыдно. Хотя чего тут стыдиться? Он все-таки в отпуске, а отпускные знакомства заводятся быстро. К тому же он встречался и с мистером Иддом, который сейчас только по случайности не с женой. Будь он здесь, Арчери без малейших колебаний принял бы приглашение. Да в наши дни никто уже не видит ничего зазорного в том, чтобы мужчина и женщина отправлялись вдвоем на небольшую прогулку! А разве он не возил мисс Бейлис из Трингфорда в Колчестер за покупками? Притом что между ним и Имоджен Идд разница в возрасте куда больше, чем между ним и мисс Бейлис. Навряд ли бывшей модели больше тридцати. Так что он ей в отцы годится. Но об этой мысли викарий сразу же пожалел – она придала всему какой-то неприятный оттенок.

– Вы очень добры, – сказал он. – Я с удовольствием.

Имоджен хорошо водила машину. Пастор уже давно не испытывал такого удовольствия, сидя на месте пассажира, и нисколько не жалел, что не сам находится за рулем. Ее красивая машина – серебристая «Ланчия Флавия» – уютно мурчала, огибая поворот за поворотом. Дорога была свободна: по пути им попались всего два автомобиля. Луга, мимо которых они проезжали, пышно зеленели там, где трава еще стояла, и золотились там, где ее уже скосили, а от темной полосы зубчатого леса их отделял коричневатый, сверкающий на солнце поток.

– Это Кингзбрук, – сказала Идд, – тот самый, что протекает под Хай-стрит в городе. Странно, правда? Человек научился делать почти все – двигать горы, создавать искусственные моря, орошать пустыни, но он не может остановить течение воды. Воду можно запрудить, вырыть для нее искусственные русла, загнать в трубы, перекрыть мостами… – Священник наблюдал за ней, с удивлением напоминая себе, что это говорит бывшая фотомодель. Губы у нее были полуоткрыты, и ветер развевал ее волосы. – Но она все равно продолжает изливаться из-под земли и упорно прокладывать себе путь к морю.

Генри ничего не сказал в ответ и только понадеялся, что она если не увидит, то хотя бы почувствует его кивок. Они въезжали в деревню. Чуть больше десятка коттеджей и пара больших домов расположились по краям необычайно просторной зеленой лужайки. Им попалась небольшая таверна, а сквозь массу темно-зеленой листвы Арчери наметанным взглядом проследил очертания церкви.

На церковный двор они попали через калитку без замка. Пастор шел следом за Имоджен Идд и нес розы. Кладбище оказалось прохладным и тенистым, но неухоженным – старые могильные плиты завалились навзничь и лежали в зарослях крапивы и шиповника.

– Сюда, – сказала дама и повернула на тропинку, ведущую налево. – Церковь обходи посолонь. Иначе быть беде.

Дорожку окаймляли тисы и падубы. Песок под ногами чередовался с проплешинами мха и нежными кустиками аренарии. Церковь была очень старой, построенной из грубо обработанных дубовых бревен. Древность и была главным ее достоинством.

– Это одна из самых старых церквей в здешних местах, – рассказала Имоджен.

– Там, где я живу, тоже есть подобная, – заметил Арчери. – В Гринстеде. Девятый век, кажется.

Бок о бок они опустились на колени, и, подавшись вперед, викарий заглянул в маленькое треугольное окошко, прорубленное у самого основания бревенчатой стены. И хотя он не впервые видел подобное, ему вдруг стало больно при мысли обо всех тех нечистых и отверженных, которые приходили сюда и через это окошко слушали мессу, а потом получали на язык крохотную облатку, которую некоторые считают телом Господним. Он вспомнил о Тесс, отверженной, обреченной на одиночество тем незаслуженным клеймом, которое пристало к ней, как в старые времена к людям приставала проказа. Внутри Генри видел узкий, вымощенный каменными плитами проход, деревянные скамьи и кафедру проповедника, покрытую резьбой с лицами святых. Невольно он содрогнулся и почувствовал, как вздрогнула рядом его спутница.

Они стояли совсем близко друг к другу под склоненными ветками тиса. На миг священнику даже показалось, будто они остались в мире одни и их привела сюда сама судьба, специально для свершения чего-то важного. Он поднял глаза и, повернув голову, встретил взгляд красавицы. Пастор ждал, что она улыбнется, но ее лицо оставалось серьезным, хотя исполненным удивления и даже какой-то робости. Он ощущал, что его лицо и взгляд выражают сейчас те самые чувства, природу которых ему вовсе не хотелось анализировать. Одуряюще пахли розы – запах был свежим и в то же время невыносимо сладким.

Генри поспешил встать, замешкавшись лишь по причине затекших коленей. На миг он почувствовал себя мальчишкой, но собственное тело предало его и вернуло к реальности, как это свойственно всем телам.

Голос Имоджен прозвучал на удивление жизнерадостно:

– Зайдите пока внутрь, осмотритесь, а я схожу положу на могилу эти цветы. Это недолго.

Медленно пройдя по проходу, викарий остановился у алтаря. Всякий, кто увидал бы его сейчас со стороны, наверняка принял бы его за атеиста, таким холодным и оценивающим был у него взгляд. Развернувшись, он пошел назад, взглянул на непритязательную маленькую купель у входа и прошел вдоль стен, читая надписи на табличках. Опустив две полукроны в коробку для пожертвований, Генри написал свое имя в книге для посетителей. Рука у него дрожала так сильно, что подпись вышла похожей на стариковскую.

Когда он снова вышел из церкви, его спутницы нигде не было видно. Дожди и время стерли надписи на старых камнях. Священник пошел в новую часть кладбища, читая по дороге последние послания родственников умершим.

Придя к концу тропы – туда, где она упиралась в живую изгородь, за которой начинался луг, – он вдруг увидел на одном камне имя, почему-то показавшееся ему знакомым. Грейс, Джон Грейс. Пастор задумался, напряженно роясь в памяти. Имя было редким и до недавнего времени ассоциировалось у него лишь с великим игроком в крикет. Но нет, вот оно, конечно: юноша умирал на дороге, и его последняя, предсмертная просьба напомнила Вексфорду похожую трагедию, произошедшую много лет назад. Вексфорд еще рассказывал ему о ней в суде. «Лет двадцать уже прошло».

Арчери взглянул на высеченные в камне слова, точно ища подтверждения своей догадке.

«Памяти Джона Грейса, покинувшего этот мир 16 февраля 1945 года в возрасте двадцати одного года