- Не оборачивайся, – властно произнес тихий низкий голос мне на ухо. – Мне сказали, что ты свободна и ищешь доминанта. Я читал твою анкету. Ты мне подходишь. Хочу провести с тобой пробную сессию.
Я стояла словно пригвожденная к месту, не в силах ни пошевелиться, ни разомкнуть губ, чтобы ответить. Этот низкий, властный голос будто гипнотизировал меня. Но незнакомец и не ждал моего ответа.
- Я вышлю тебе на имейл свой договор и список ограничений. Прочти и отправь свой. Потом я сообщу время и место.
Пальцы так же внезапно разжались, и незнакомец, прикусив мочку моего уха, прошептал совсем тихо:
- У тебя замечательные духи. Ты мне нравишься, девочка.
Я любила «Флору» Гуччи. Многим моим домам не нравился этот землянично-цветочный аромат, они предпочитали нечто более тяжелое, вязкое, вульгарное.
Через три дня я приехала в его дом. Не слишком большой. Но достойный. Два этажа и один цокольный. Не дворец, но и не типовой дешевый таунхаус. Я подъехала к воротам, и они открылись. Он ждал меня. Загнала машину в гараж, следуя его указаниям. И несколько минут сидела, прижав руку к груди. Слушая, как бухает сердце и начинает падать куда-то в сосущую пустоту. Я ничего о нем не знала. Я никому не сказала, куда еду. Если со мной что-то случиться – никто не будет знать, где меня искать. Мне стало страшно. Но я вспомнила его низкий хрипловатый голос. И решительно открыла дверь. Сняла куртку, оставила в машине свою сумочку вместе с документами и мобильным. Прошла по коридору, почти темному. Остановилась в нерешительности. Потом увидела открытую дверь в конце. Так я оказалась впервые в его комнате для игр. В ней не было почти никакого особого антуража. Низкое окошко, забранное решеткой. Пол, выложенный каменными плитами. С потолка спускаются цепи. Из приспособлений – только деревянный крест с ремнями для фиксации и обитая искусственной кожей скамья для порки. Мне снова стало страшно. Ведь из этого подвала я могла и не выйти. Но трусливо сбежать было стыдно. Нервно сглотнула и, прижав руку к груди, чтобы не выскочило сердце, вошла внутрь.
Я сделала все так, как было указано в его инструкциях. Сняла одежду, сложила ее на стуле. Встала на колени на специально приготовленную кожаную подушечку, спиной к закрытой двери, завела руки за спину. Опустила голову. И стала ждать.
Горло пересохло, сердце выпрыгивало из груди. Как правило, прежде чем провести сессию, я знакомилась со своими Доминантами лично. И впервые нарушила свои же правила. Правда, я навела справки о моем загадочном Господине через клуб и сайты с хорошей репутацией, где я была завсегдатаем. Его знали многие. Но информацией о нем почти не располагали. У него было немного нижних. И все, будто сговорившись, отзывались о нем с благоговейным трепетом.
Когда мне на плечо опустилась сухая, жестковатая ладонь, я вздрогнула, словно от удара.
- Не бойся, девочка, - тихий хрипловатый голос, показавшийся смутно знакомым, от которого по телу пробежали мурашки. – Я свято соблюдаю правила. И жду от тебя того же. Я ценю и уважаю твое доверие и то, что ты добровольно отдаешь мне себя. Обещаю не употреблять эту власть тебе во зло. Хочешь сама выбрать стоп-слово?
Я покачала головой, не решаясь говорить. Отчего-то одно его присутствие у меня за спиной повергало меня в трепет.
- Хорошо. Тогда будем использовать стандартные. Светофор. Зеленый, желтый и красный. Кивни, если согласна.
Я послушно кивнула. И внезапно мне ужасно захотелось увидеть обладателя этого волнующего голоса. Я осторожно повернула голову и скосила глаза. Но задохнулась от боли. Он грубо схватил мои волосы в кулак и сжал второй рукой мой подбородок, фиксируя лицо.
- Нет, - строго приказал он. – Моего лица ты не увидишь.
Мне на глаза легла плотная шелковая повязка.
Потом он надел на меня кожаные наручи и ошейник и начал сессию. Он был так спокоен. Уверен в своей непогрешимости. Иногда жесток и груб, всегда властен и требователен. Он не входил в раж, не заигрывался, как тот же Максим. Он причинял мне боль, но никогда не переходил границы. Мастерски мешал ее с удовольствием. Сплетал ажурной вязью сценарии, доводя меня до исступления. Я чувствовала, что ему нравится моя реакция, нравятся мои слезы и мое молчание. Нравятся следы, что оставляет на моей коже его хлыст. И очень нравятся мои стоны и крики, когда он доводил меня до грани. Я потеряла счет оргазмам. Даже не догадывалась, что могу испытать их в таком количестве и такой силы. Я кончала, и кончала, и кончала. Он брал меня бессчетное количество раз – спереди и сзади, я обслуживала его ртом, его губы и язык дразнили, зубы прикусывали соски, оставляли метки на груди и бедрах. Пальцы гладили, жестко сжимали, врывались внутрь. Ладони больно, до слез, шлепали и тут же ласкали горящую кожу. Это было невероятно, непередаваемо. Когда он закончил, я уснула обессиленная на полу. А проснулась в другой комнате, в кровати, укрытая бережно одеялом. Рядом лежала моя одежда. Поверх – кожаный ошейник, на металлическом кольце которого была выгравирована буква ‘М’ из пересекающихся сабель. «Как у профессора Мориарти», - подумала я. И распечатанный договор. Пробежав его глазами, я, не вдумываясь, поставила свою подпись. Потом собралась и уехала. Чтобы всю неделю ждать, когда вернусь снова.
Я так и не узнала его имени. Даже не пыталась, хотя могла попробовать пробить его по адресу дома, куда приезжала. Бывший сослуживец отца, дослужившийся до московских чинов, был завсегдатаем моего любимого клуба и его негласным покровителем. Он не знал, что я в Теме, но помог бы без лишних вопросов. Но я не хотела знать ничего более того, что мне позволили знать.
Я называла его Мастером. И никогда не видела его лица. Он всегда проводил сессии, закрыв мне глаза повязкой. А когда снимал ее, я, как правило, ничего не могла уже видеть или понимать. Он делал со мной такие вещи, которые не могли присниться ни в одном странном сне. Но при этом мог доставить такое наслаждение, что мое тело становилось словно желе. Я чувствовала себя в его руках восковой куклой. Именно с ним я узнала, что такое настоящий глубокий сабспейс. И, по сути, стала наркоманкой. Никто, кроме него, не мог заставить меня испытать такое. Он всегда доходил до самого предела. Четко знал мои границы и постоянно их расширял. Но я ни разу не использовала стоп-слова. Слишком он хорошо чувствовал меня, всегда останавливаясь за миллиметр до того, как мое терпение кончалось.
Его сценарии были изощренными и никогда не повторялись. С ним я даже полюбила бандаж с подвешиванием, хотя он никогда не увлекался им настолько, чтобы я заскучала. Каждый виток веревки только усиливал мое возбуждение. А потом я парила в паутине, чувствуя себя в невесомости. Боль никогда не была для него самоцелью, скорее, инструментом. Я чувствовала его власть надо мной каждой клеткой трепещущего, содрогающегося тела.