Читать интересную книгу Манон Леско. Опасные связи - Антуан-Франсуа Прево

Вся остальная, столь желанная наша беседа была проникнута бесконечной нежностью. Бедная Манон рассказала мне свои злоключения, я поведал ей о своих. Мы горько плакали, беседуя об ее горестном положении и о темнице, из которой я только что вышел. Господин де Т*** утешал нас новыми горячими обещаниями сделать все, чтобы положить конец нашим бедам. Он посоветовал нам не затягивать слишком долго этого первого свидания, дабы облегчить ему возможность устроить дальнейшие наши встречи. Немалых трудов стоило ему убедить нас в этом. Манон в особенности никак не могла решиться отпустить меня. Вновь и вновь усаживала она меня; удерживала меня за платье, за руки. «Горе мне! в каком месте оставляете вы меня? — говорила она. — Кто поручится мне, что я опять увижу вас?» Господин де Т*** дал ей обещание часто посещать ее вместе со мною. «Что же касается до этого места, — прибавил он любезно, — отныне оно уже не должно именоваться Приютом; это — Версаль, с тех пор как в нем заключена особа, достойная воцариться во всех сердцах».

Выходя, я вручил прислуживавшему ей сторожу некоторую мзду в поощрение его забот о ней. Малый этот обладал душой менее низкой и менее черствой, нежели ему подобные. Он был свидетелем нашего свидания. Нежное зрелище растрогало его. Золотой, полученный им от меня, окончательно расположил его в мою пользу. Спускаясь по лестнице, он поманил меня в сторону и сказал: «Сударь, ежели вам угодно взять меня на службу или достойно вознаградить за потерю здешнего места, думаю, что я легко мог бы освободить мадемуазель Манон».

Я насторожился при этом предложении; и, хотя был лишен всего своего достояния, наобещал ему с три короба. Я рассчитывал, что мне всегда удастся отблагодарить человека такого десятка. «Будь уверен, мой друг, — сказал я ему, — что нет ничего, чего бы я не сделал для тебя, и что твое благосостояние столь же обеспечено, сколь и мое». Я пожелал узнать, в чем состоит его план. «Он очень простой, — отвечал он. — Я отопру вечером дверь ее камеры и провожу ее до самых ворот, где вы должны уже стоять наготове». Я спросил, нет ли опасности, что ее опознает какой-нибудь встречный в коридорах или на дворе. Он согласился, что некоторая опасность есть; но, по его словам, без риска тут не обойдешься.

Хотя я пришел в восторг от его решимости, но почел нужным подозвать господина де Т***, чтобы сообщить ему этот проект и единственное обстоятельство, делавшее его сомнительным. Он нашел для него более препятствий, нежели я. Правда, он согласился, что Манон могла бы бежать таким способом. «Но если ее узнают, — продолжал он, — и если она будет задержана, то, вероятно, уже навсегда. С другой стороны, вам пришлось бы, не теряя ни минуты, покинуть Париж, ибо вам никогда не укрыться от поисков, которые будут удвоены как из-за вас, так и из-за нее. Одному человеку легко ускользнуть; но почти невозможно не быть обнаруженным, живя вместе с красивой женщиной».

Сколь основательным ни казалось его рассуждение, оно не могло во мне пересилить сладостной надежды на близкое освобождение Манон. Я высказал это господину де Т***, прося его простить моей любви немного неосторожности и безрассудства. Я прибавил, что намерением моим было действительно покинуть Париж, чтобы поселиться, как и прежде, в одной из окрестных деревень. Итак, мы сговорились со служителем не откладывать нашего предприятия долее, чем на следующий день; а чтобы вернее достигнуть успеха и облегчить наш выход наружу, решили захватить мужское платье. Было не столь просто принести его с собой, но у меня хватило изобретательности. Я только попросил господина де Т*** облачиться в два легких камзола, а заботы обо всем остальном взял на себя.

На другое утро мы вернулись в Приют. Я имел при себе для Манон белье, чулки и прочее, а поверх полукафтанья надел сюртук, достаточно широкий, чтобы скрыть содержимое моих карманов. Мы пробыли в ее камере не более минуты. Господин де Т*** оставил ей один из своих камзолов; я дал ей свое полукафтанье, мне самому было достаточно сюртука. Все оказалось налицо в ее костюме, за исключением панталон, которые я, к несчастью, забыл.

Оплошность наша в отношении столь необходимого предмета, конечно, только рассмешила бы нас, если бы мы не находились в столь затруднительном положении. Я был в отчаянии, что такая безделица может нас задержать. И тут я решился выйти без панталон, предоставив их моей подруге. Сюртук у меня был длинный, и, с помощью нескольких булавок, я привел себя в достаточно приличный вид, чтобы пройти через ворота.

Остаток дня мне показался нестерпимо долгим. Наконец ночь наступила, и мы подъехали в карете к Приюту, остановившись немного поодаль от ворот. Нам недолго пришлось ждать появления Манон с ее провожатым. Дверцы были отворены, и оба они сейчас же сели в карету. Я принял в объятия мою дорогую возлюбленную; она дрожала как лист. Кучер спросил меня, куда ехать. «Поезжай на край света, — воскликнул я, — и вези куда-нибудь, где меня никто не разлучит с Манон».

Порыв, которого я не в силах был сдержать, чуть было не навлек на меня новой неприятности. Кучер призадумался над моей речью, и, когда я назвал ему улицу, куда мы должны были ехать, он объявил, что боится, как бы не втравили его в скверную историю, что он догадался, что красивый малый, именуемый Манон, — девица, похищенная мною из Приюта, и что он вовсе не расположен попасть из-за меня в беду.

Щепетильность этого негодяя объяснялась просто желанием сорвать лишнее за карету. Мы находились еще слишком близко от Приюта, чтобы вступать с ним в пререкания. «Молчи только, — сказал я ему, — и заработаешь золотой». После этого он охотно помог бы мне хоть спалить весь Приют.

Мы подъехали к дому, где проживал Леско. Так как было уже поздно, господин де Т*** покинул нас по дороге, обещая навестить на другой день. Приютский служитель остался с нами.

Я так тесно сжал Манон в своих объятиях, что мы занимали только одно место в карете. Она плакала от радости, и я чувствовал, как слезы ее текут по моему лицу.

Но, когда мы выходили из кареты у дома Леско, у меня с кучером возникло новое недоразумение, последствия коего оказались роковыми. Я раскаивался в своем обещании дать ему золотой не только потому, что подарок был чрезмерен, но и по другому, более вескому основанию: мне нечем было расплатиться. Я послал за Леско. Когда он появился, я шепнул ему на ухо, в каком я нахожусь затруднении. Будучи нрава грубого и не имея привычки церемониться с извозчиками, он заявил, что это просто издевательство. «Золотой? — вскричал он. — Двадцать палок этому негодяю!{39}» Тщетно я успокаивал его, ставя на вид, что он нас погубит. Он вырвал у меня трость с явным намерением поколотить кучера. Тот, не раз, видно, испытавший на себе руку гвардейца или мушкетера и насмерть перепуганный укатил, крича, что я его надул, но что он мне еще покажет. Напрасно я призывал его остановиться. Бегство его меня крайне встревожило; я ничуть не сомневался, что он донесет в полицию. «Вы губите меня, — сказал я Леско, — у вас я не буду в безопасности; нам надо немедленно удалиться». Я подал руку Манон, приглашая ее идти, и мы поспешно покинули опасную улицу. Леско последовал за нами.

Удивительны и неисповедимы пути провидения. Не прошли мы и пяти-шести минут, как какой-то встречный, лица которого я не разглядел, узнал Леско. Несомненно, он рыскал возле его дома со злосчастными намерениями, которые и привел в исполнение. «Ага, вот и Леско, — крикнул он и выстрелил в него из пистолета, — ему придется поужинать сегодня с ангелами». В тот же миг он скрылся. Леско упал без всяких признаков жизни. Я торопил Манон бежать, ибо помощь наша была бесполезна для трупа, а я опасался, что нас задержит ночной дозор, который вот-вот мог явиться. Я бросился с ней и со слугою в первый боковой переулок; Манон так была расстроена, что еле держалась на ногах. Наконец, на углу переулка я увидел извозчика. Мы прыгнули в карету, но, когда кучер спросил, куда ехать, я не знал, что ему отвечать. У меня не было ни надежного убежища, ни верного друга, к которому я решился бы прибегнуть; я был без денег, с каким-нибудь полупистолем в кармане. Страх и усталость настолько обессилили Манон, что она склонилась ко мне почти без сознания. С другой стороны, воображение мое было потрясено убийством Леско, и я все еще опасался ночного патруля. Что предпринять? К счастью, я вспомнил о постоялом дворе в Шайо, где провели мы с Манон несколько дней, подыскивая себе жилище в этой деревушке. Там мог я надеяться прожить несколько времени не только в безопасности, но и в кредит. «Вези нас в Шайо!» — сказал я кучеру. Новое затруднение; он отказался ехать туда ночью меньше чем за пистоль. Наконец мы сошлись на шести франках; этим исчерпывалось содержимое моего кошелька.

По пути я утешал Манон, но в глубине души и сам предавался отчаянию. Я бы покончил с собой, если бы не держал в объятиях единственное сокровище, привязывавшее меня к жизни. Одна лишь эта мысль вернула мне самообладание. «Во всяком случае, Манон со мною, — думал я, — она любит меня, она принадлежит мне. Пускай Тиберж говорит, что ему угодно; это не призрак счастья. Погибай хоть вся вселенная, я останусь безучастным. Почему? Потому что у меня нет привязанности ни к чему остальному». Я действительно так чувствовал; в то же время, придавая столь мало значения благам земным, я сознавал, что мне надобно обладать хотя бы небольшой их долей, чтобы с гордым презрением отнестись ко всему остальному. Любовь могущественнее всяческого изобилия, могущественнее сокровищ и богатств; но она нуждается в их поддержке, и нет ничего горестнее для тонко чувствующего любовника, как попасть в невольную зависимость от грубости людей низких.