тесноте?
Пафнутий обрадовал нас, сообщив, что хозяева не держат скотину в доме, отчего мы можем насладиться чистым воздухом. Я бы поспорил насчёт этого, ибо дышалось в комнате тяжеловато. Но не несёт дерьмом и прочими прелестями, уже хлеб.
Можно подумать, что я совершенно обнаглел и забыл про условия своего недавнего пребывания. Соглашусь, что к роскоши и прочим удобствам привыкаешь быстро. Только сейчас речь о жизни людей, которые не сидят в темнице, а живут в собственном доме. И она меня просто пугает.
Хорошо, что после освобождения я сплю как убитый. Меня не смущает спёртый воздух, запах остатков каши и храпящий Щербатов. Но при пробуждении чувство неприятия никак не проходило. Мысли то и дело возвращались к скудной обстановке и общей убогости села. Ведь после освобождения я проживал в скромных условиях, но это были дворцы. А ямские подворья воспринимались мною, как временные неудобства. Здесь же живут люди.
К удивлению дона Алонсо, этим утром я встал первым, и уже был готов, когда он изволил проснуться. Вернее, испанец хорошо изображает сон, но спит очень чутко. Вот и сейчас его глаза были отнюдь не заспанными, и поднялся он без всяких потягиваний с зевками. Вообще, меня окружат весьма примечательные личности, если не сказать странные.
Разминка прошла обыденно, разве что множество крестьян украдкой наблюдало за юродивым барином, бегающим с утра пораньше по их сугробам. Ну, хоть проторю православным дополнительные тропки, так как ночью был обильный снегопад. Сами жители мне на глаза особо не показывались, а выдавал их пар, идущий изо рта. Заодно за моей беготнёй наблюдал один из кавалергардов и двое обозников. К чему я давно привык и особо не обращаю внимания. А вот избы, расположенные рядом с домом старосты, вгоняли в тоску. Это какие-то землянки или конуры, нежели человеческое жильё.
До начала завтрака, я намекнул князю на посещение церкви.
— Надо бы отстоять службу, пока деревню не замело. Снег снова пошёл и значит, нам сидеть здесь ещё день. А после пищи духовной можно отведать и мирской.
— Я не против, — хохотнул Щербатов, которому понравилось моё выражение, — Молитва же — дело благостное и полезное. Тем более, сегодня воскресенье. Сам бог велел отстоять литургию. Да и Никита Иванович расположился у святого отца, заодно его проведаем. Но боюсь, что он ещё не проснулся. А будить его всё равно придётся. Негоже, если столь важный вельможа будет пренебрегать службой на глазах сотен людей.
Мне сразу понравился характер князя. Он далёк от излишнего церемониала в обиходе. Щербатов не морщится от простой еды, и скор на подъём. Любит подтрунивать над ленью Панина, но делает это весьма изысканно. В общем, приятный человек на первый взгляд.
Уже через десять минут, надев сапоги и шубы, мы выдвинулись в сторону жилища священника.
Вокруг небольшой деревянной церкви уже собралось достаточно народа. Крестьяне и их жёны явно приоделись получше, хотя по сравнению со стоящими невдалеке обозниками выглядели блёкло. Внутри храм был так же прост, как и снаружи. Алтарь, несколько икон, да и, пожалуй, всё. Насколько я понял, службу решили провести дважды из-за наплыва гостей, ибо все в храм не помещались. Нас пропустили первыми, а далее уже набились самые уважаемые мужики с семействами из местных. К чести батюшки, он не стал разводить лишних церемоний и отработал заутреню достаточно быстро.
На выходе из церкви стало заметно, что народу прибавилось. Ещё бы, такое развлечение! Знатные господа из самой столицы нечасто посещают эти земли, несмотря на то что село стоит недалеко от тракта. Любопытные лица мужиков, женщин и детей выглядели забавно. Радует, что незаметны последствия голода или тяжёлых болезней. Сами людские образы весьма однообразны и соответствуют описаниям Щербатова. Народ в массе своей светловолос и голубоглаз. Понятно, что крестьяне уж больно отличались даже от лакеев и обозников, чего говорить про придворных. Но ведь это мой народ, и я с неменьшим любопытством рассматривал окружающих.
Тут в стороне раздалось какое-то шебуршание. Я сразу узнал голос доктора, а вот второй принадлежал женщине. Делаю поворот и наблюдаю Крузе, выходящего из большого дома, расположенного рядом с церковью. Не надо быть семи пядей во лбу, дабы догадаться, что это жилище священника. Заплаканная и осунувшаяся тётка тоскливо смотрела на Крузе.
— Сильный жар отнимает у ребёнка все силы. Продолжайте прикладывать к его лбу капустный лист и давайте отвар. Кровь я ему пустил, а далее уже всё не в наших руках, — услышал я конец разговора.
От услышанного у меня в голове произошло какое-то помутнение. Нет, я не потерял рассудок. Просто вспышка злости, будто обволокла всё тело и на время затруднила дыхание.
— Вы бы ещё плетей больному прописали, доктор? А чего мелочится, можно и руку отрубить, — громко произношу опешившему немцу.
А женщина так вообще громко ойкнула и отпрянула к двери. А меня будто вела чья-то рука.
— Показывайте, кто там захворал, — прохожу мимо глотающего воздух Крузе, пытающего что-то возразить.
Вот домик слуги господа мне понравился. Несколько хорошо натопленных комнат и света в них поболее, чем у старосты. Смахиваю с сапог снег и прохожу в небольшую комнатку, где у лежанки сидела грустная девочка лет одиннадцати. Она с удивлением посмотрела на моё явление огромными глазищами, смешно раскрыв рот.
— Дуняша, иди в горницу. Тут господин хочет посмотреть на нашего Митеньку, — усталым голосом произнесла женщина, а девочка сразу вскочила с табуретки.
Перевожу взгляд на лавку. Там лежит худой мальчик немного младше сестры. Измученный взгляд не реагировал на происходящее, лоб, покрытый потом, протёрла вышедшая девочка. В самой комнате было излишне душно, но воздух достаточно чист, если сравнивать с домом старосты. Пахнет какими-то травами и немытым телом.
— Принеси воды омыть руки, — само слетает с языка.
Оборачиваюсь и вижу удивлённых Крузе со Щербатовым, мнущихся у входа. Скидываю шубу, а в опочивальню уже вбегает женщина с небольшой кадушкой воды. Тщательно протираю рушником вымытые в холодной воде руки и присаживаюсь ближе к больному.
Сначала кладу ладонь ему на лоб, а затем прикасаюсь к запястью, определяя учащённость сердцебиения.
— Вы прослушали дыхание мальчика, Карл Фёдорович? Я не слышу особых хрипов и, похоже, что лёгкие чистые. Просто сильная простуда, оттого и жар. Можете передать мне вашу докторскую трубку? — оборачиваюсь к немцу, — И мне бы лопатку для осмотра горла.
Крузе чего-то булькнул и выпучил на меня глаза, будто лицезреет какое-то чудо или извращение.
—